Содержание:
Заботы капитана Шредера 1
Трое из Кулунды 2
Иван Фризен 3
Что для политрука главное? 4
Операция "Лошади" 5
Сон на снегу 6
Свои и чужие 6
"Спаситель" 7
Человека жалко! 8
Передышка 9
И снова бой 9
Легионеры 10
Михаил Ассельборн 11
Как закалялась сталь 12
Строка из сводки Совинформбюро 13
Последний бой 14
Иду по следу 16
А третий? 18
Лев Квин
Горький дым костров
Заботы капитана Шредера
На оперативном совещании у начальника фашистской контрразведывательной группы, посланной с особым заданием в районный центр Новоселье, что неподалеку от Пскова, на территории, оккупированной гитлеровцами, кто-то из работников впервые упомянул о нелепом слухе, ходившем среди русского населения. Комиссаром одного из ближних партизанских отрядов якобы является… немец. Капитан абвера Шредер, начальник группы, не воспринял этот слух всерьез:
- Русские так напуганы мощью германского оружия, что им повсюду мерещатся немцы. Даже среди лесного сброда.
И сам первый рассмеялся.
Подчиненные тоже почтительно хохотнули, хотя и несколько сдержанно. Шутка начальника вызвала у них двойственное ощущение.
С одной стороны, слух действительно нелепый. Ну откуда взяться среди партизан немцу, да еще в ранге комиссара? Ведь известно, что даже своим, советским, немцам Сталин не доверяет настолько, что переселил их всех в глубь страны. С другой стороны, насчет запуганности русских капитан Шредер, мягко говоря, несколько сгустил краски. Это ведь не сорок первый или сорок второй год, когда германские власти чувствовали себя полными хозяевами оккупированной территории и даже издали здесь, в городе Пскове, собственные марки с немецкой надписью "Плескау", как бы перечеркивая навсегда прежнее название старинного русского города. Теперь же, после Сталинграда, шутка капитана прозвучала явно устаревшей и даже несколько двусмысленной. Русские запуганы! А постоянные "сокращения" линии фронта, иначе говоря, довольно беспорядочные отступления? А целый партизанский край тут же, у них под боком? А бесконечные диверсии на железных дорогах, заставляющие зябко ежиться всех, кому предстоит следовать в воинских эшелонах по оккупированной территории? А дерзкие нападения на крупные гарнизоны, теперь уже не только по ночам, но и все чаще и чаще среди бела дня?
Русские запуганы…
Впрочем, шутка есть шутка, пусть и не совсем удачная.
Сам капитан Шредер, человек неглупый и опытный контрразведчик, так и не придал тогда особого значения слуху о комиссаре-немце. Хотя он, этот слух, в отличие от других подобного рода нелепых россказней, по донесениям агентов, возникал вновь и вновь.
И вдруг, как гром среди ясного неба, шифровка из управления контрразведки: "По полученным еще не проверенным сведениям среди террористических групп в вашей сфере деятельности наличествуют отдельные лица немецкого происхождения, в том числе и среди большевистских политических работников.
Вам предлагается:
1) либо доказательно опровергнуть эти сведения;
2) либо принять все возможные меры к пленению упомянутых лиц или, по меньшей мере, одного лица, с последующей немедленной отправкой в управление для производства следствия".
Капитан Шредер зло выругался. Он сразу же сообразил, что "непроверенные сведения" попали в управление благодаря стараниям его нового заместителя, присланного в Новоселье прямо из Берлина, юного очкарика с выпуклым прыщавым лбом. Явно имея высоких покровителей, тот стремился за год-два сделать в контрразведке карьеру, на которую капитану Шредеру понадобился добрый десяток лет.
Но приказ есть приказ. Для его выполнения пришлось пустить в ход тайного агента из совсем других мест, временно выведенного из игры и работавшего в Новоселье на лесопилке. Этого субъекта по имени, а может быть и по присвоенной ему гитлеровцами кличке, Федор, - фамилии его история не сохранила ни в документах, ни в памяти участников описываемых событий - капитан Шредер приберегал для особо важных дел.
План засылки Федора к партизанам, действовавшим в ближних лесах, разработал капитан лично. Для обеспечения успеха операции хитроумно пожертвовали одним из полицейских начальников, изрядно досадившим населению Новоселья своим непомерным лихоимством и жестокостью. Он был убит, как оповещали расклеенные по поселку листки, "неизвестным бандитом", за поимку которого те же листки сулили крупную сумму в германских оккупационных марках.
Как и рассчитывал Шредер, план удался, и Федор был принят в партизанском отряде чуть ли не как герой. Однако через некоторое время там заподозрили неладное. То ли к партизанам просочились слухи о прежних тайных связях Федора с оккупантами, то ли он в чем-либо дал маху и саморазоблачился. Словом, пришлось ему спасаться бегством. И вот Федор предстал перед Шредером.
- Ну? - нетерпеливо поторопил капитан, в виде особой чести усадив агента в кожаное кресло возле своего стола.
- Чтобы точно - трудно сказать. Но кой-кто считает - и в самом деле немец.
Шредер поморщился. Этот вариант устраивал его меньше всего. Теперь покоя не будет от начальства, пока он не добудет комиссара живым или мертвым.
- Почему считает?
- Как сказать… Считают - и все. На лице ведь у него не написано.
- А какой он есть на вид?
- Ну какой?.. Сухопарый, жилистый.
- А по-русски как говорит?
- Ну как говорит…
- Без акцент?
- Хорошо говорит.
- А как есть его фамилия?
- Фрезин вроде.
- Слава тебе, о боже! - Шредер облегченно рассмеялся. - Ты есть дурачок, Теодор. Прошу меня извинить за применение грубого слова. Окончание "ин" есть весьма характерно именно для русских, а не для германских фамилий. По своему самому широкому распространению на первом месте в России есть фамилии с окончанием "ов" - Иванов, Петров, Сидоров, Смирнов. Около пятьдесят процентов всего наличного населения. А на втором месте есть окончание "ин" - Басин, Марьин, Ильин. Даже… - он настораживающе поднял палец, - даже Шталин… А ты, Теодор, заявляешь - немец!
Федор неловко заерзал на стуле.
- Ну, не знаю… Так говорят…
- Мало что говорят. Есть ведь такая русская поговорка: говорят, что кур подвергают доению. Необходимо анализировать… Как, например, есть его имя и отечество?
- Иван Иванович. Это уж точно!
Шредер окончательно развеселился:
- Нет, ты не есть дурачок, Теодор. Ты есть совершенно лишенный всяких способностей к анализированию человек. Ну где ты встречался с таким германцем - Иван Иванович по имени и отечеству? Это же есть чистейшее русское имя, отечество, фамилия: Иван Иванович Фрезин… Хорошо, Теодор, ты можешь идти.
- А куда? - сразу забеспокоился Федор.
В самом деле - куда? Капитан Шредер ненадолго задумался. Обратно на лесопилку хода ему нет - у лесной братии длинные руки. А Теодор, хоть он уже и разоблачен и как секретный агент никакой ценности больше не представляет, может еще сослужить свою последнюю службу. Хотя бы как тот полицейский…
- Тебя возьмут на должность в ортскомендатуру - я отдам распоряжение.
Тот счастливо разулыбался.
- Будешь там производить всякие хозяйственные поручения.
- Премного вам благодарен, господин капитан!
- Да, да…
Он протянул Федору руку для пожатия и отпустил. Потом вызвал к себе заместителя:
- Данные насчет комиссара-немца не подтвердились, - капитан Шредер смотрел покрасневшему очкарику прямо в глаза. - Готовьте ответ на шифровку управления.
- Слушаюсь, герр капитан!
Заместитель повернулся по-уставному и вышел. А капитан смотрел ему вслед и ехидно улыбался, покачивая головой. Нет, приятель, карьеры в контрразведке тебе не сделать!
Очкарик официально ничего не знал о шифровке - она пришла на имя начальника. И не догадался, хотя бы для виду, спросить, о какой именно шифровке идет речь…
Вскоре капитан Шредер среди множества всяких забот позабыл об этой истории и о Федоре-Теодоре, которого определил в комендатуру. Не очень-то его затронул и обеспокоенный звонок коменданта, последовавший недели через две-три. Оказывается, Федор, отправленный за дровами на опушку ближнего леса, неожиданно исчез. А вскоре его труп со следами пулевых ранений был случайно обнаружен на лесной дороге.
Капитан Шредер отнесся к сообщению коменданта с разумным спокойствием. Что ж, война есть война! Ежедневно, ежечасно, ежеминутно гибнут люди, куда более достойные и нужные великой Германии, чем этот Теодор.
Интересно, удалось бы сохранить фашистскому контрразведчику разумное спокойствие, если бы он узнал, что предателя Федора собственноручно убил советский комиссар, а точнее политрук разведывательно-диверсионной партизанской группы?
Тот самый Иван Иванович Фрезин.
Точнее Фризен.
А если уж совсем точно - Иоганн Иоганнович Фризен.
Немец.
Советский немец.
Трое из Кулунды
Примерно за год до описанных выше событий, в самое тяжелое для советской страны время, в небольшом среднерусском городке лейтенант из местной военной комендатуры Красной Армии поздним зимним вечером негромко постучал в ставень деревянного дома на окраине.
- Кого бог принес?
Хозяин дома, инвалид войны, бывший фронтовик, старший сержант, настороженно уставился в темноту. Ночной час, совсем близко фронт, мало ли кто шастает в ночи.
- Свои, свои! Квартиранта к тебе привел на постой, открывай!
- Счас! - сразу успокоился хозяин, услышав знакомый голос.
Не так давно его вызывали в комендатуру, спросили, не может ли он предоставить пустующую комнату для размещения военных, командированных в городок по делам службы. Он согласился без долгих раздумий - понравилось, что попросили уважительно, а не в приказном порядке, как обычно водилось в военную пору.
- Вот, знакомься. Человек приезжий, - кратко и невнятно представил лейтенант своего спутника, когда хозяин пустил их в дом. - Поживет у тебя дней с десяток. А то и месяц. А то и два. Словом, сколько понадобится.
- Иван Иванович, - назвал себя новый квартирант, скинув с плеч "сидор", и протянул руку. Рука у него была крепкая и мозолистая; привычная, видать, к физическому труду.
Лейтенант из комендатуры ушел. Иван Иванович расположился в отведенной для постояльцев комнате. В ней стояло три солдатские койки - их вместе с постельными принадлежностями забросили недавно к инвалиду на стареньком дребезжащем комендантском грузовичке. Пользуясь правом выбора, приезжий занял ту, которая была поближе к окну.
- С фронта, что ль? - спросил старший сержант. Он никак не мог определить, что перед ним за птица. Обмундирование вроде военное, но без погон.
- Нет, - коротко ответил тот.
- Так-так… А откуда сам?
- Из Кулунды.
- Что это такое?
- Село на Алтае. В Сибири.
- А-а, - уважительно протянул старший сержант, - Сибирь… "Не слишком разговорчивый. Может, устал с дороги? Да и время позднее". - Ну, пора на боковую! - не стал больше расспрашивать старший сержант. - Спокойной тебе ночи!
Выспится, отдохнет - сам потом разговорится, не остановишь.
Но расчеты хозяина не оправдались. По натуре молчаливый, сдержанный, Иван Иванович не был расположен к долгим душеспасительным беседам. К тому же его предупредили, чтобы он не особенно распространялся о себе.
Первые дни Иван Иванович долгими часами бродил по тихим улицам незнакомого городка, возвращаясь к себе лишь поздним вечером, когда в доме уже спали. Потом, раздобыв в комендатуре книги, засел за них, почти не выходя из своей комнаты, к великому неудовольствию хозяина-инвалида, которому не терпелось почесать язык с приезжим из Сибири. Затем, когда и читать надоело, опять стал целыми днями пропадать в городке и бродить по живописным окрестностям.
Такой санаторный образ жизни порядком осточертел жаждавшему дела Ивану Ивановичу. Наконец не вытерпел и сходил к определившему его на постой начальству, хотя это и не рекомендовалось делать без особой надобности.
- Зачем явился?
- Когда, скажите? Сил никаких уже нет!
- Терпи!
- Намекните хоть!
- Придет час - не намекнем, прикажем!
Сколько же можно ждать! Никогда не думал Иван Иванович, не знавший в своей жизни, пожалуй, ни одного по-настоящему свободного дня, что это за такая нудная и утомительная работа - ничегонеделание!
Однажды, вернувшись домой после очередной бесцельной ходьбы по исхоженным вдоль и поперек улицам, застал у себя в комнате нового жильца. Узнал его с первого же взгляда. Георг Баумгертнер. Старый знакомый, земляк. Их семьи там, в Кулунде, дружат, поддерживая друг друга в трудную пору. Шагнул к нему обрадованно:
- Георг!
- Иван! - поразился тот. - Вот так встреча! - и кинулся обнимать.
- Ты тоже здесь? - Иван Иванович одобрительно хлопнул его по плечу. - Я рад, очень рад!
Баумгертнер, чуть рисуясь, откинул со лба светлую прядь.
- А где же еще могу быть я, коммунист, в этот тяжкий для родины час?
Иван Иванович едва заметно поморщился. Он сам не умел произносить напыщенных речей и не любил, когда это делали другие.
Вдвоем стало легче коротать надоевший до отвращения досуг. За разговорами о семьях, за воспоминаниями о добрых довоенных днях время текло незаметнее.
А тут и третий нагрянул.
- Можно?
В комнату вошел высокий, стройный, ладный мужчина. Сразу почувствовалась военная косточка, несмотря на то, что он тоже не носил знаков различия. Представился:
- Михаил Ассельборн… Разрешите? - подошел к окну, распахнул. - Накурено. Да и жарко. Видно, хозяин-добряк, дров не жалеет, - взгляд у него был со смешинкой. - Простуды не боитесь? Хотя глоток свежего воздуха и больным не повредит…
Потом, когда познакомились поближе, Георг, внимательно приглядевшись, спросил:
- Скажите, а не видел ли я вас раньше на Алтае, в Кулундинской МТС?
Тот пожал плечами, усмехнулся:
- Что ж, у вас хорошая зрительная память…
- На бензозаправочной станции?
- Да. Я руководил там одно время… бочками с бензином.
- А до этого?
- В армии служил.
- Где? - допытывался Георг, хотя видно было, что Ассельборну не очень приятен этот разговор.
- На Дальнем Востоке, - и, решительно кладя конец дальнейшим расспросам, спросил сам: - На лыжах ходите?
Иван Иванович и Георг переглянулись.
- Нет…
- И напрасно. Во-первых, само по себе большое удовольствие. Во-вторых, может понадобиться. Да и такие шикарные места кругом - грех не побегать. Завтра же начнем - идет?
- А лыжи?
- Это я беру на себя.
На следующий день он раздобыл с помощью коменданта три пары лыж. И началось! Иван Иванович, никогда прежде не ходивший на лыжах, и кряхтел, и пыхтел, беспомощно барахтаясь в снегу на крутых склонах холмов. Наконец взмолился:
- Сдаюсь!
- Никакой пощады! - смеялся безжалостный инструктор. - По-суворовски: тяжело в учении, легко в бою. А ну, еще раз! Нет, нет, от самой макушки…
По вечерам, усталые, измученные, расправившись в два счета со скудным ужином в комендантской столовой, до глубокой ночи жарко спорили в своей комнатушке. Ассельборн, в отличие от Ивана Ивановича, открыто посмеивался над Георгом, любителем высокопарных фраз. Тот кипятился, лез в бутылку, незаметно переходил с русского на немецкий и снова на русский.
А хозяин-инвалид, лежа за стенкой, настороженно прислушивался к незнакомой речи.
Кончилось тем, что он, одолеваемый беспокойством, заявился к знакомому лейтенанту из комендатуры:
- Слушай, лейтенант, а они, случаем, не… оттуда?
- С чего ты взял?
- Да вот, балакают вроде по-ихнему.
- А ты что, немецкий знаешь?
- Знать не знаю, откуда мне его знать? Только не русский это - факт!
- Ну друг, даешь! Мало ли языков у нас в Советском Союзе? Может, по-латышски говорят, по-литовски, по-молдавски, еще по какому, - успокаивал лейтенант.
- Нет, ты все же прямо скажи: люди-то верные? Может, лучше мне все-таки в "Смерш" слетать?
- Да никуда летать не надо. Я тебе за них как за самого себя ручаюсь.
- Ну, если только так…
И вдруг квартирантов не стало. В одну минуту. Заявились днем все трое, торопливо побросали в вещмешки свои нехитрые пожитки. "Спасибо", "до свидания" - и поминай как звали!
Куда исчезли? Откуда пришли? И что за люди такие? Ничего не знал бывший фронтовик, хотя и часто вспоминал потом своих странных жильцов.
А они в это время уже находились в лесном лагере возле городка. Кончился период вынужденного безделья. Наступила пора активной подготовки к боевым действиям.
Топография, ориентировка на местности, приемы боя без оружия, шифровка и дешифровка, минирование, радиодело - всему, что может потребоваться в тылу врага, обучались трое из Кулунды. Всему, кроме языка. Немецким они владели в совершенстве - их родной язык.
Им предстояло действовать в составе разведывательно-диверсионных партизанских групп. Они сами добровольно решили стать на этот, пожалуй, самый трудный путь борьбы.
Первым отправлялся во вражеский тыл Георг Баумгертнер. Его, более старшего по возрасту и имевшего опыт работы с людьми, посылали одним из руководителей группы. В дни, предшествовавшие отправке, Георг стал хмурым, молчаливым. Уставится вдруг в одну точку и смотрит, смотрит не отрываясь.
- Что с тобой? - допытывался Иван Иванович.
Тот сначала только отмахивался. Но потом вдруг его прорвало:
- Голова кругом! День и ночь о семье думаю!.. Слушай, Иван, если что со мной случится…
- Не продолжай, - остановил его Иван Иванович. - Обижаешь. Об этом даже и говорить не следует.
- Спасибо!.. Предчувствия недобрые гложут, - откровенно признался Георг. - Да и ребята что-то не очень по душе. Особенно один - типичный уголовник! Словом, сомневаюсь я в них. Как бы не подвели!
И как ни старался Иван Иванович развеять его дурные мысли, Георг до самого дня отправки так и проходил мрачным, словно предгрозовое небо. Только просил Ассельборну ничего не говорить. Этому бы одно: понасмешничать, дай лишь повод!