Хотя, с другой стороны, могло и быть, что он просто выгадывает время. В тех сложившихся условиях оно работало не на партизан.
Фризен, внешне спокойно и рассудительно, а внутренне холодея от волнения, доказывал на совещании, где решалась судьба пленных:
- Попробуйте сами поставить себя на его место. Был выброшен в тыл с заданием. Ранили. Попал в лапы гитлеровцам. Пытали, бросили в лагерь. Трижды бежал. Два раз ловили, наказывали по-страшному. И вот теперь, когда наконец добрался к своим, ставить его к стенке?
- Да врет он все! Слишком ты доверчив, Иван Иванович!
- А если не врет? - настаивал Фризен. - Что тогда?
- Нет, хватит! Будет с нас того "спасителя"!
- Так что теперь - на одного гада нарвались, значит, никому больше веры нет?.. Да поймите же, это им только на руку, если мы тут всех подряд подозревать начнем!..
Удалось все-таки добиться отсрочки. Послали запрос по рации.
Ответ был положительный. Центр подтвердил рассказ батальонного комиссара. Все до единого слова.
Оставили его в отряде рядовым бойцом. Воевал хорошо, выполнял любое задание. И остальным его товарищам по плену после короткой предварительной проверки тоже разрешили встать в строй.
Убили батальонного комиссара в одном из боев, Погиб геройски. Заметил своевременно, что командир находится под прицелом. Бросился к нему, прикрыл - и сам получил пулю фашистского снайпера.
Очень жалел его Иван Иванович. Ведь надо же, сколько выстрадал человек во вражеском плену и все-таки жив остался. А теперь, когда по ночам явственно слышен гул орудий на фронте, когда вот-вот уже надо ждать появления передовых частей Красной Армии, погиб…
Был первый по-настоящему весенний день. Тепло пригревало солнышко, снег в лесу осел, сделался ноздреватым и серым. Именно в тот яркий солнечный день, неожиданно подаренный партизанам как праздник, Иван Иванович вместе со всей своей группой угодил в плен.
В приятный плен.
К своим.
Партизаны соединились с наступающей Красной Армией.
Передышка
Какое это счастье после ста восьмидесяти дней в глухих лесных трущобах оказаться в Ленинграде, пусть израненном, пусть с зияющими провалами в стройных рядах домов, пусть со слепыми квадратными дырами вместо окон, с еще неубранными мешками с песком на улицах, но все равно в прекрасном и чарующем Ленинграде!
Какое это счастье ощущать под ногами не чавкающую жижу, не талый податливый снег, а твердую брусчатку мостовой!
Какое это счастье просыпаться по утрам в чистой постели, улыбаясь, всматриваться в безмятежные лица еще погруженных в сон товарищей и знать, что ни тебе, ни им не нужно теперь вскакивать при малейшем шорохе и выбегать наружу, готовя на ходу к бою оружие!..
В Ленинграде Иван Иванович снова встретился с Михаилом Ассельборном. Хотя они и входили в состав одного партизанского отряда, но во время боевых действий виделись редко - группы были рассредоточены на большой площади. После перенесенных испытаний дружба стала еще крепче. К обоюдной симпатии прибавилось чувство уважения: пусть там конспирация, пусть разрозненность групп, а все же доходил до каждого из них слух о партизанских делах другого. Правда, теперь, в отличие от тех, казалось, таких далеких дней, когда они жили на квартире у инвалида в городке, им не приходилось слишком часто коротать время вдвоем. Появились новые обязанности, новые товарищи, боевые друзья, им тоже нужно было уделять внимание.
Иван Иванович написал домой, в Кулунду. Довольно быстро получил ответ. Тон бодрый, даже шутливый. Но он понимал, что семье нелегко. Все живы, все здоровы, сообщает жена, - и на том спасибо.
Михаил Ассельборн обрадовался за друга, однако сам заметно изменился в лице. Он никак не мог дождаться ответного письма жены.
- Но твои ведь ровно в два раза дальше, - утешал его Иван Иванович. - Дальний Восток. Край земли!
- Знаю! - отрубал Ассельборн.
Его выдержке можно было позавидовать. Другие, едва завидев приближающегося солдата с сумкой через плечо, бросались к нему со всех ног, обступали:
- Мне есть?
- А мне?.. А мне?..
Михаил Ассельборн не разрешал себе даже лишний раз посмотреть в сторону письмоносца. Зачем? Если что-нибудь будет, тот сам его найдет.
Ивана Ивановича вызвали в штаб партизанского движения. Подробно расспросили о действиях группы. Поинтересовались самочувствием, настроением. Потом спросили напрямик:
- Как бы вы посмотрели, если бы вам предложили еще раз погостить во вражеском тылу? Иван Иванович ждал этого вопроса:
- Если есть такая необходимость…
- А как же! Война еще не закончилась.
- Ну, значит, продолжается и моя война… Когда?
- Отдыхайте, набирайтесь сил. Скажем.
Первому все-таки сказали не ему, а Ассельборну. На востоке Латвии, неподалеку от тех мест, где раньше действовал их отряд, создалась напряженная обстановка. Срочно требовались опытные партизанские руководители.
Однажды Ассельборн, отыскав Ивана Ивановича в столовой, отвел его в сторонку:
- Если мне будет письмо, возьми с собой.
- А ты?..
- Мне уже пора.
Он крепко сжал Фризену плечи, качнул ободряюще головой. И пошел.
Надо же такому случиться: письмо пришло ровно через день после того короткого прощания. Иван Иванович аккуратно сложил треугольник и спрятал в карман гимнастерки. Настанет время, и он передаст письмо другу. Не безвозмездно, разумеется. Придется тому плясать до седьмого пота. Или нет, лучше петь - у Ассельборна прекрасный голос.
Но письму не суждено было попасть к адресату…
Ассельборн отправился на задание в первых числах апреля, а в самом конце месяца подняли по тревоге группу Фризена и прямым ходом доставили на аэродром. Выдали боеприпасы, взрывчатку, запас продовольствия на первый случай. Так, в полной боевой готовности, с пристегнутыми подушками парашютов целый день просидели на летном поле, ожидая отправки.
Кто-то ворчал:
- Выбрали же времечко! Хоть бы Первомай в Ленинграде отпраздновать дали.
Небеса словно услышали ворчуна. Поздним вечером поступила команда снять парашюты, сдать снова на склад все снаряжение и возвращаться в город.
С места предстоящей выброски не поступило по рации необходимого подтверждения, и вылет был отменен.
Первое мая праздновали в Ленинграде. Выбросились следующей ночью.
Обычный грузовой "дуглас", "летающая корова", как его уничижительно называли летчики, натужно гудел на предельной для себя высоте. Прыгали дружно, один за другим. Если хоть немного замешкаться, может сильно рассеять по площади, сойтись группе потом трудно. Не будешь ведь аукаться по лесу: не по грибы собрались.
Парашют раскрылся сразу. Иван Иванович спускался в кромешной тьме. Внизу - ни огонька. Летчики заверяли, что произведут выброску точно в намеченном пункте, А если все-таки чуть ошиблись? Совсем рядом большое озеро.
Что ждет его там, внизу, на незнакомой латвийской земле?
И снова бой
А ждала Ивана Ивановича Фризена все та же привычная уже боевая работа. Да и товарищи были по большей части прежние, знакомые по лесам Псковщины. И железнодорожная магистраль, которую им предстояло оседлать и взять под свой партизанский контроль, тоже была все той самой Варшавской дорогой, только более южный ее отрезок.
Изменились лишь условия, в которых приходилось действовать. Здесь, в Латвии, они намного сложнее.
Вот хотя бы местность. Заболоченные берега обширного, но мелководного высыхающего Лубанского озера, возле которого базировались партизаны, несомненно, давали известные преимущества. Крупные населенные пункты, в которых стояли фашистские гарнизоны, находились далеко от этих низких, сырых, сплошь покрытых кочками и мелким кустарником мест. Сами гитлеровцы почти никогда не появлялись на озере. Оно не манило к себе. Хоть и водилась в нем кое-какая рыбешка, но к воде практически не было подхода: крутом трясина. По этим же, видимо, причинам серьезных облав в районе озера тоже не проводилось. Гитлеровское командование не предполагало присутствия здесь сколько-нибудь значительного количества партизан. Даже авиации можно было не опасаться. Бомбы, не взрываясь, уходили глубоко в илистую жижу.
Вроде бы замечательно! Чем не идеальная база?
Но, с другой стороны, места эти считались гибельными вовсе не случайно. Под ярким ковром болотной зелени коварно прятались бездонные ловушки. Тонкий слой почвы насквозь пропитан влагой. Ни землянки не вырыть, ни просто щели. Чуть копнешь лопатой, и ямка тут же наполняется водой.
А комары! Это целое несчастье, враг номер один! Тучей висели они над людьми, и не было от них никакого спасения ни днем ни ночью. Партизаны ходили искусанные, опухшие, злые, невыспавшиеся. Все, кажется, предусмотрели опытные штабы, только вот этого неожиданного бедствия предвидеть не смогли.
И еще собаки, обычные дворовые псы. Эти в общем-то полезные четвероногие, лучшие друзья человека, грозили в силу своей несознательности превратиться для партизан в настоящего врага. Там, на Псковщине, как, впрочем, в Белоруссии и на Украине, гитлеровцы в деревнях перестреляли почти всех собак. По своей стародавней привычке они стаями носились за чужаками, гавкали и бросались на них. Это глубоко оскорбляло чувство собственного достоинства новоявленных хозяев советских земель, и они без долгих раздумий пускали в ход автоматы.
В Латвии же, в условиях хуторской системы, собаки оставались в каждой крестьянской усадьбе и, сидя на цепи, бдительно несли караульную службу.
Собаки здорово мешали партизанам. Пробираются мимо хуторов на ночное задание, а те, учуяв чужих, поднимают страшный лай на всю округу. Выбегают из домов потревоженные крестьяне. Кто ругается в темноту почем зря. Кто открывает пальбу из охотничьей двустволки. Кто, у кого совесть не чиста, трясущимися руками названивает по телефону в волостное правление, требуя присылки полицейских.
Словом, полная демаскировка. Иногда это приводило даже к срыву боевого задания.
Стали принимать срочные меры по приручению окрестных джеков и бобиков. А если маршрут движения группы на задание был известен заранее, высылали специальных посланцев из числа ребят помоложе, которые целыми ночами дразнили хуторских собак. В итоге либо те уставали лаять и, охрипнув, замолкали, либо обозленные хозяева переставали обращать внимание на своих, как они считали, пустобрехов.
Непросто складывались в условиях Латвии отношения партизан с местным населением. Особенно поначалу. Ведь всего год прожили латыши при Советской власти, короткий предвоенный год. Оставались тут еще и кулаки - "серые бароны", как называли их в отличие от баронов черных, остзейских немецких аристократов, веками властвовавших в Прибалтике, - и подкулачники всякого рода, и айзсарги - члены полувоенных формирований прежней латвийской буржуазной власти. Почти все они были ярыми врагами партизан и активно пособничали гитлеровским оккупантам: несли полицейскую службу, состояли в карателях. Их обширные хутора с добротными кирпичными постройками, обнесенными выложенными из камня стенами, превращались в опорные пункты местной "самообороны". Отсюда распространялись всякие зловредные вымыслы про партизан. Здесь их поджидали засады. Сюда приходили на постой посланные для прочесывания военные подразделения фашистов и полицейских.
Противники это были серьезные, злобные и непримиримые. И первое время, пока партизаны основательно не разобрались что к чему, им казалось, что действовать так все время придется в сплошном враждебном окружении.
Но вскоре все прояснилось и встало на свои места. Где водятся кулаки и богатеи, там непременно есть и те, на которых они ездят. А бедняцкий люд в Латвии, особенно в восточной ее части, всегда был настроен на революционный лад.
Появились добровольные помощники партизан и в непосредственной близости Лубанского озера.
На жалком хуторишке, далеко в стороне от больших дорог, жила молодая крестьянка, мать троих белоголовых босоногих ребятишек, плохо говорившая по-русски, улыбчивая, веселая. Когда впервые Иван Иванович подошел к ней и попросил напиться, женщина, зачерпнув воды из ведра, сначала выпила сама. Он не обратил на это особого внимания, решил, что ей тоже захотелось пить. Когда же следующий раз это повторилось снова, Иван Иванович заинтересовался: почему так? Женщина рассмеялась и объяснила, путая русские и латышские слова: по привычке. Так требуют от населения гитлеровцы. Сначала выпей сама, потом уж им подавай. Боятся, что отравят.
Женщина вызвалась помогать партизанам. На ее хуторе, прилегавшем к болотистым берегам, было организовано что-то вроде партизанского узла связи. Одни приносили сюда донесения, другие забирали. Не раз в укромных местах на сеновале, в уголке чердака здесь прятали тяжелораненых, которых в болоте буквально сжирало комарье.
На хутор иногда заявлялись и гитлеровские военные в сопровождении своры местных полицаев. Расспрашивали, появляются ли чужие, сулили награду, если она сообщит о бандитах. Женщина поила их водой, молоком, не забывая испить первой. Улыбалась приветливо, приглашала заходить еще; скучно ей здесь одной на хуторе. Долго махала на прощанье рукой. Детишки облепляли ее, боязливо жались к подолу.
Потом, ночью, когда приходили люди из отряда, она, зло сжав губы, перечисляла фамилии полицаев, стараясь ни одного не пропустить, с каких они хуторов. Писать женщина не умела, только читала печатный латышский текст.
Партизаны называли молодую женщину не по имени - сестрой. Сначала полушутя, а потом так и стали к ней обращаться: "Сестра". Она отвечала улыбкой, открытой и дружеской.
Пришла весть о зверской расправе гитлеровцев с населением близлежащей деревни - за помощь партизанам. Расстреляны были все - и взрослые, и дети, а дома сожжены.
"Партизанская сестра" ходила черная, нечесаная, ничего не ела сама, не кормила плачущих детей.
- Может, не надо, а? - сердобольно спрашивали связные, приходившие за очередным донесением и застававшие ее в таком состоянии. - Мы теперь и без тебя вполне обойдемся. Правда!
- Я сестра? - спрашивала женщина.
- Хоть на время, а?
Но она упрямо настаивала:
- Я сестра, да?
- Сестра, конечно, сестра!
- Тада нада! Нада!
Связные только головами качали…
Однажды Иван Иванович неожиданно получил весточку об Ассельборне. Пришли гости из латышского партизанского отряда, который действовал севернее Лубанского озера, в лесном массиве. Договорились о совместной операции, пообещали прислать проводников, хорошо знающих эти болотистые места.
В разговоре упомянули, между прочим, что недалеко от них базируется отдельная партизанская группа. Они называли ее ленинградской.
По тому, что связные рассказали о командире ленинградцев, Иван Иванович сразу понял: речь идет об Ассельборне - на новое задание он был послан во главе группы. Тут же вспомнилось о бумажном треугольничке, лежавшем в кармане. Но он подумал-подумал и отдавать не стал. Кто знает, когда латыши встретят его снова? Постоянной оперативной связи с группой Ассельборна у них, по всей видимости, нет. Между тем Ассельборн вполне может и сам заявиться на базу у озера.
Что тогда сказать ему про письмо?
Из записи беседы автора повести с И. И. Фризеном.
А в т о р. Иван Иванович, вы хорошо знаете немецкий язык - он для вас родной. Помогало ли это вам в тылу врага?
И. И. Ф р и з е н. А знаете, мне там им пользоваться не приходилось.
А в т о р. Как? Ни разу?
И. И. Ф р и з е н. Не возникало такой необходимости. Пленных я не допрашивал, были для этого у нас другие товарищи, хорошо знавшие немецкий язык. В разведку, замаскированным под гитлеровца, я тоже ни разу не ходил, а в бою был у нас с фашистами лишь один разговор: на языке автоматов… Хотя погодите. Однажды все-таки пришлось объясняться на немецком. Но только не с немцами…
Легионеры
Через "партизанскую сестру" кто-то из местных крестьян-бедняков передал в отряд, который к тому времени был уже преобразован в бригаду, что с "русскими разведчиками" ищут связь латышские легионеры, числом до пятидесяти, прячущиеся в одном из ближних лесков.
Кто такие легионеры?
В 1943 году, после разгрома гитлеровцев под Сталинградом, руководители доморощенных латышских фашистов, не без указки из Берлина, решили доказать свою неизменную преданность фюреру и громогласно провозгласили создание в Латвии добровольческого легиона для борьбы с большевизмом. Командирами "национальных" частей марионеточного легиона были назначены для верности все же не латыши, а гитлеровские вояки. Лишь на парадную должность главного инспектора легиона поставили в целях маскировки матерого генерал-предателя, бывшего колчаковца Бангерского.
Теперь, по мысли организаторов затеи, оставалось только направить в тщательно подготовленное русло могучий поток добровольцев. Но те что-то не торопились заявляться: ни потоком, ни ручейком. Тогда в "добровольцы" стали загонять принудительно. В основном крестьян, прошедших военную муштру в буржуазной латвийской армии.
Попытки использовать "добровольческий" легион на фронте провалились с треском из-за массового дезертирства. Ничего путного не вышло и когда попробовали применить его в качестве карательной силы. Оставалось одно: караульная служба на второстепенных тыловых объектах.
В руководстве партизанской бригады не было единодушного мнения о том, как поступить с легионерами. Одни считали, что это чистейшей воды провокация. Другие, наоборот, горячо ратовали за то, чтобы попытаться привлечь легионеров в бригаду. Сейчас, когда почти все отряды и группы беспрерывно находятся на заданиях, а на базе скопилось много раненых и больных, такой солидной боевой силой пренебрегать не следует. Тем более, что вокруг Лубанского озера подозрительно завозились фашисты. Как бы не последовало внезапного нападения.
Конец спорам положил командир бригады. Была назначена делегация для переговоров с легионерами. В ее состав включили троих: комиссара бригады, Ивана Ивановича Фризена, который в то время исполнял должность комиссара отряда, и рядового партизана, хорошо знавшего окрестности озера.
- Там, на месте, определитесь сами, - напутствовал командир членов делегации. - Прощупайте хорошенько, что за люди, и решайте.
Вышли с базы глубокой ночью, а рано утром уже оказались в расположении легионеров. И тут неожиданно выяснилось, что никто из них не знает русского языка.
Вот и пришлось прибегнуть Ивану Ивановичу к помощи немецкого, которым вполне сносно владел старший из легионеров, капрал по воинскому званию.
"Высокие договаривающиеся стороны" приступили к переговорам.
- Кто вы такие и чего хотите? - задал Иван Иванович первый вопрос.
- Насильно мобилизованные крестьяне. Не хотим воевать. Хотим разойтись по своим домам.
- Зачем же тогда нас позвали?
- Поняли, что путь домой лежит только через партизан. Мы вам поможем, а вы потом дадите нам об этом "папир".
То есть справку, в которой было бы официально засвидетельствовано участие легионеров в борьбе против гитлеровцев.
Начало переговоров обнадеживало…