Мимоходом. Не врать - полезно!
Севастополь. Июль. Жара. Училище пустынно. Все на практике. Только первый курс, отходив зимой в Грецию на надводном корабле, сдает экзамены позже всех. Сессия. Одолели первый экзамен. Как не отметить? Святое дело! Но бухта Голландия район сугубо военный, в магазинах курсанту спиртное не продадут ни за какие деньги. Остается одно - баба Дина. Сто метров до забора, десять за ним. Рубль - литр. Вино домашнее, если повезет, не разбавленное всякой карбидной примесью. Кинули на морского, кому идти. Выпало мне. Схватил два чайника и к забору. Тактически рассчитал верно - идти посреди дня. Никто при такой наглости ничего не заподозрит. Перелез через забор, оплатил бабушке услуги, получил взамен полные чайники и полным ходом назад в родную казарму. Бегу, но аккуратно, чтобы не расплескать драгоценную жидкость. Никого впереди, около казарм пустота. Полная удача. Остается пара шагов до ступенек подъезда. И тут из него вываливает целый сонм начальников. Адмирал - заместитель начальника училища, каперанг-начфак и еще множество старших офицеров. От погон зарябило в глазах и мгновенно вспотела спина. Стою перед ними, как последний идиот, с двумя чайниками вина в руках, и что делать, совершенно не соображу. Начфак смотрит на меня, задрав бороду.
- Белов, что в таре?
Вопрос конкретный, не увильнешь. Обреченно вздыхаю и, предчувствуя предстоящие репрессии, отвечаю:
- Вино, товарищ капитан 1 ранга.
Общий хохот. Офицеры заливаются, кто во что горазд. Адмирал, смахивая выступившие от смеха слезы, укоризненно говорит начфаку:
- Ты, Святослав Евгеньевич, лучше разрешил бы своим орлам чайком в казарме баловаться. А то носятся за ним на камбуз, а потом от испуга плетут, что попало. Вино. Хм, выдумает тоже.
И вся группа, почтительно обступив раскрасневшегося адмирала, неторопливо следует по направлению к следующему подъезду. Я остаюсь стоять разве что не с подмоченными штанами. Обыкновенное оцепенение. В то, что цунами пронеслось мимо, еще не верится. Наверное, так бы и стоял, если бы из окна нашей сушилки не стали звать истерическим шепотом участники предстоящего банкета. Оцепенение прошло, и я шмелем влетел в казарму. С тех пор я намертво понял одно: правду начальству говорить можно и нужно. Особенно когда оно этого не ждет.
Мимоходом. Тактика "черных" полковников
Первый курс. Занятия по самому актуальному для подводника предмету - тактике морской пехоты. Их проводит один из самых легендарных преподавателей училища - "черный" полковник Гаглоев. Осетин по национальности, прошел все горячие точки, где воевала морская пехота. На старости лет "осел" в училище для воспитания подрастающего поколения. Незаменимый руководитель строевых смотров и тренировок парадного расчета училища. Автор десятков бессмертных афоризмов, особый колорит которым придавала смесь кавказского акцента и военной прямоты. На его занятиях курсанты демонстрируют полное соответствие Уставу и тихий ужас перед преподавателем.
Гаглоев вышагивает перед аудиторией, скрестив руки за спиной. Класс уже парализован предчувствием беды.
- Товарышчи кугсанты! Пэрэд новой тэмой повторгим пргойдэнноэ! Кто назовет мнэ тактыко-тэхныческие харгактергистыки танка "ЕТ-72"?
Класс безмолвствует. Александров Матросовых нет. Во время ответа полковник может заметить, что отвечающий небрит, нестрижен, неглажен, да и вообще выглядит неряшливо, и тогда тебе полный конец. Гаглоев окидывает орлиным взглядом сидящих.
- Пачэму нэ выжу лэса ргук? Ныкто нэ хочэт отвэчать?
Заиндевевший класс молчит. Не слышно даже сопенья. Гаглоев делает еще пару шагов, резко поворачивается к сидящим лицом, принимает строевую стойку и громко, как на плацу, командует:
- Слушай мою команду!!! Пргавую ргуку поднять!!!
Единый звук. Руки всего класса вздымаются вверх автоматически, независимо от желания поднявшего. Ослушаться невозможно. Голос "черного" полковника действует неотразимо. Минута молчания. Вдруг лицо Гаглоева расплывается в довольной улыбке. Из злого абрека он мгновенно превращается в доброго щедрого горца.
- А говорыте ныкто отвэчать нэ хочет! Выжу, всэ хотят! А ну-ка, вот вы, товарышч кугсант.
Серьезная наука - тактика морской пехоты.
Мимоходом. Бескорыстие…
О том, что курсант-первокурсник существо доверчивое и испуганное, и говорить нечего. Жизнь показывает, что именно первые два-три года лишают будущего военного моряка некой моральной девственности и заставляют взглянуть на действительность с более приземленных позиций. Иногда это бывает очень даже смешно, и главное, неожиданно.
Как уже говорилось, свою первую корабельную практику наш курс начал на старом артиллерийском крейсере "Адмирал Ушаков". Расселили нас в проходном кубрике, в корме, по которому постоянно сновали ушлые матросы, стремящиеся спереть все, что плохо лежит. Согласно корабельному уставу, да и просто для предосторожности, наши командиры постановили назначить дневальных в каждом кубрике для наблюдения за вещами в наше отсутствие. После нескольких удачных экспроприаций со стороны экипажа крейсера курсантская вахта прониклась важностью поставленных перед ней задач и даже начала переписывать боевые номера матросов, чуть дольше обычного задерживавшихся в районе наших рундуков. Воровство пошло на убыль. После первых дней нахрапистого обирания матросы смекнули, что мы уже настороже, и уменьшили прыть. Стало даже возможно оставлять шапку на шконке, направляясь в гальюн. Наша вахта бдила.
Однажды одним из дневальных по кубрику заступил Эдик Карокузов. Парень он был умный, спокойный и неторопливый. Любую свободную минуту посвящал учебе, так как предполагал в будущем пойти по стопам отца, то есть заняться наукой. Его родитель в звании каперанга преподавал в военно-морском учебном центре Обнинска, жизнью был доволен, чего желал и сыну. Эдик, по юношеской наивности веря в то, что можно сразу после училища очутиться в родном Обнинске, грыз гранит науки с первого дня учебы до последнего. Потом уже через много лет он вроде бы все-таки очутился в желанном городе, но перед этим все же протарабанил несколько лет на корабле. Так вот, Эдик, обложившись учебниками, предполагал посвятить ночные вахтенные бдения совершенствованию своих знаний. Для этого он уютно пристроился на свободном рундуке, в проходе, откуда хорошо просматривался весь кубрик, выложил тетради, учебники и принялся за дело. Время за работой текло незаметно, часы тикали. Подошло время смены. Эдику спать не хотелось. Вычитанное укладывалось в голову так ровно и понятно, что оборвать процесс в такую минуту было бы грешно. Он осторожно разбудил сменщика и втолковал ему, чтобы тот спал всю ночь, а Эдик сменит его утром до обеда. Посреди ночи вскакивать не любит никто, тем более изнуренные военной службой курсанты-первокурсники. Полусонный сменщик на предложение согласился сразу и, повернувшись на другой бок, дал храпака. Эдик вернулся к учебникам.
Где-то через полчаса, около трех часов ночи, в кубрик зашли два матроса. В руках одного из них была огромная связка всевозможных ключей. Надо сказать, что посреди нашего кубрика, прямо рядом с дневальным, был огромный квадратный люк, ведущий вниз. Банальная броняшка-задрайка, но закрытая на два гигантских навесных замка и опечатанная двумя пластилиновыми печатями. Что было за ней, никто из нас не знал, да и наши начальники строго-настрого запретили даже приближаться к этой задрайке, одновременно поставив задачу перед дневальными наблюдать за сохранностью печатей. Так вот, матросы, позвякивая связкой ключей, уверенно приблизились к запретному люку, склонились над ним и приступили к каким-то манипуляциям. Эдик, плутающий в дебрях высшей математики, оторвал голову от тетради и рассеянно спросил у бесцеремонно орудующих моряков:
- Что делаете, мужики?
Мужики, к этому времени успешно снявшие один замок, не поднимая голов, в один голос пояснили:
- Да вот, ключ потеряли, подбираем.
Эдик сочувственно покачал головой.
- Не получается?
Один из матросов заинтересованно посмотрел на Эдика.
- Слушай, может, попробуешь?
Тот как раз собирался сделать перерыв для воспаленной башки и на предложение согласился сразу.
- Давай.
Эдик возился с проклятым замком минут десять. Почти все ключи входили в него без особых проблем, но проворачиваться отказывались категорически. Пока курсант работал, матросы сходили в гальюн, перекурили, и теперь стояли у него за спиной и о чем-то переговаривались вполголоса. А Эдик продолжал изгаляться над замком. Наконец, поняв бесплодность попыток подобрать ключ к заколдованному запору, он прекратил это гнилое дело, встал и, протягивая связку морякам, раздраженно ругнулся:
- Дохлый номер. Без ножовки не обойтись.
Матросы переглянулись. Один почесал в затылке: судя по всему, кадет завелся.
- Да я могу принести, но ведь народ разбудим.
Эдик, для которого борьба с замком неожиданно приняла принципиальный характер, махнул рукой.
- Да бросьте! Наших сейчас пушкой не разбудишь. Да и мы ведь не кувалдой долбить будем.
Матросы снова переглянулись. Тот, который был постарше, махнул второму.
- Давай бегом за пилкой!
Тот скрылся в переходе. Пока его не было, Каракузов перекурил вместе с оставшимся моряком и уверил того, что этот чертов замок будет вскрыт. Матрос не спорил с напористым курсантом и только периодически поглядывал на часы. Наконец принесли ножовку. Эдик, не упуская инициативу из рук, инструмент сразу прибрал к рукам и, опустившись на коленки, начал пилить дужку замка. Ломать - не строить! Через пять минут кропотливого неумственного труда замок благополучно был снят с петель. Матросы с уважением пожали руку упорному кадету и, освещая дорогу фонарями, спустились в помещение под открывшимся люком. Эдика это уже не интересовало. Порция физического труда оказала благоприятное воздействие на творческие способности курсанта, и он с новыми силами погрузился в мир матриц и интегралов. Матросы копошились внизу недолго и вскорости выползли наверх с двумя здоровенными мешками. Набросив на дужки покореженный замок, они тепло попрощались с Эдиком и скрылись в глубинах крейсера. Эдик, творчески проведя ночь, остался доволен результатами, разбудил сменщика на полчаса позже и с довольной улыбкой погрузился в сон.
Разбудили его через час командир роты с изумленными глазами и близкий к обмороку начальник вещевой службы корабля. Оказалось, ночные гости были самыми заурядными ворами. Помещение, куда так добросовестно помог им проникнуть Эдик, было вещевой баталеркой. Ребята обчистили корабельные кладовые на пару сотен кожаных матросских и парадных офицерских ремней, несколько десятков комплектов тропической формы, гору тельняшек и много всего прочего. Сам того не зная, Эдуард поучаствовал в самой крупной краже, случившейся на крейсере за все время его существования. Причем действовал курсант инициативно и со смекалкой, ибо сами матросы навряд ли решились бы на применение пилы в самом центре курсантского кубрика.
Надо ли говорить, что при проведении очной ставки Эдика и всего личного состава крейсера одуревший от пинков и нареканий курсант не смог опознать ночных злоумышленников среди семисот матросов, выстроенных по всем палубам. Эдика отстранили от вахт на все время пребывания на крейсере, чему он был рад несказанно, а наше доблестное командование долго препиралось с флотскими начальниками по поводу возмещения убытков. В итоге дело кончилось ничем. Потери списали старыми флотскими методами, официально оформив как затопление баталерки после разрыва трубопровода питьевой воды и попутно с ним всех трубопроводов, проходящих через склад. Что касается Эдика, то глубоких моральных травм случай ему не нанес, а смеялись все долго и весело. Вот как!
Аргонавты наоборот
Гребите греки, есть еще в Элладе Огонь и меч, и песня и любовь.
Гомер
После первого курса будущим подводникам светит один-единственный раз в своей службе и довольно-таки долго бороздить морские воды в надводном положении. А называется это - корабельная практика. Мероприятие для общего развития. Отработка морских навыков и многого другого.
Корабельная практика моего курса проходила в необычном режиме и в необычное время. До этого, почти без исключения, первый курс в один из летних месяцев грузили на учебный корабль "Перекоп" или на один из кораблей Черноморского флота и отправляли в "дальний" поход по Черному морю, с заходом в "иностранный" порт Варна сопредельного государства Болгария. Ошалевшим до поросячьего визга первокурсникам надолго хватало впечатлений от видов Златых Пясков и сигарет "Мальборо" в свободной продаже. Походы в идеологически чуждые капиталистические страны случались крайне редко. Но за год до этого курсанты единственного в Греции военно-морского училища заходили с дружественным визитом в Ленинград, где посетили наши морские вузы и, естественно, пригласили наших к себе в гости. Незадолго до того в Греции пал режим "черных полковников" с которым наша держава состояла в не особо хороших отношениях, и приглашение посетить родину Аристотеля и Сократа пришлось по душе нашим кремлевским руководителям. Надо было налаживать отношения с новыми руководителями Греции. Решение о визите принималось на самом верху, и выбор штаба ВМФ пал на наше училище. Видимо, по соображениям экономии. Чем гнать корабль вокруг Европы, легче отшвартоваться в Севастополе и через несколько дней быть уже на месте. Политические соображения перевесили все. Практику с лета перенесли на февраль, учебный процесс сдвинули на месяц, и как только мы вернулись с первого в своей жизни курсантского отпуска, корабельная практика началась.
Видимо, наличие морских навыков у курсантов, проучившихся только полгода, вызывало недоверие, и посему первые две недели нам предстояло провести у пирса на борту старого артиллерийского крейсера проекта 68-бис, а именно "Адмирала Ушакова". Эти корабли проектировались еще до войны, но в серию пошли только в 1948 году. Могучие красавцы, законная гордость флота, уже отслужили свое и потихоньку отправлялись в утиль. Делались попытки по американскому образцу модернизировать их под более современное оружие, над ними поэкспериментировали, а потом решили, что дешевле сначала законсервировать, а затем порезать на иголки. "Адмирал Ушаков", а по-простому "Ушатый", как раз и пребывал в этом промежуточном этапе. После последней боевой службы его поставили у стенки, сократили экипаж и понемногу выгружали боезапас. Стоял "Ушатый" прямо напротив училища, на другой стороне бухты. Лично для меня, немало почитавшего в детстве литературы о подвигах русских моряков, утыканный со всех сторон орудиями "Ушаков" производил впечатление дикой, дремучей мощи в красивом летящем исполнении. Тем более разительным был контраст между увиденным снаружи и внутри.
Огромный боевой надводный корабль - это не просто вооруженный город на воде, это нагромождение палуб, трапов, переходов, помещений, кубриков, погребов, закрученных и запутанных в невообразимый лабиринт. А если учесть, что корабль постепенно покидал экипаж, за порядком следили уже не так строго, перегоревшие лампочки не меняли, мусор убирался только на проходных палубах, а некоторые палубы просто обезлюдели, то этот лабиринт больше походил на гигантский, многоэтажный захламленный подвал. В первый же день мой однокурсник Бондарский, снаряженный на камбуз бачковым, уйдя за обедом, был приведен матросами после ужина в состоянии, близком к истерике, грязный, мокрый, без нашего обеда и без своей шапки. На все вопросы, где он был, Бондарский нервно отвечал, что не знает, что шел прямо, пока не уперся в тупик. Все остальное время искал выход наверх. По всем направлениям. Живых людей за все эти часы не встречал. Шапку с Бондарского сняли на одной из палуб. Причем, по его словам, он не видел, кто. Над головой открылся маленький лючок, вылезла рука, сняла головной убор и убралась. Вместе с шапкой. Вслед за Бондарским экзотики нахватались и мы. Для начала у нас украли все, что могли. От зубных щеток до карасей. Найти похитителей было невозможно. Кто мог запомнить в лицо прошмыгнувшего в полумраке кубрика матроса? Да и их, несмотря ни на что, на корабле оставалось еще человек семьсот. Сможешь - опознай! А еще, попробуй найди похищенное. Скорее, сам потеряешься навсегда. Тогда я понял одну из флотских истин: на корабле можно спрятать все, даже другой корабль. Никогда ничего не найдешь! Как водой смывает.
Поселили нас в проходных кубриках в корме. Первая же ночь познакомила изнеженное курсантское общество с еще одной напастью - крысами. Гигантские, отожравшиеся на казенных харчах грызуны, в темное время суток считали себя полноправными хозяевами крейсера. Шорох шмыгающих по трубопроводам животных сливался в один довольно громкий звук. Не дай бог, оставить что-нибудь съедобное на вечер, залезут даже под подушку. Спать приходилось, укрываясь одеялом и шинелью с головой, чтобы упаси господи из-под них не выглядывали какие-нибудь части тела. Крысы зверюги неприхотливые, и в еде не больно разборчивые, могли и пожевать выступающие мясные конечности. Я же чуть ежа не родил, когда, извините, во время отправления естественных надобностей в гальюне, находясь в позе "орла", заметил вылезающую прямо подо мной из шпигата чудовищных размеров крысиную особь. Причем заметил я ее, когда усы монстра находились сантиметрах в десяти от моего мужского достоинства. Кастрирование не входило в мои жизненные планы на ближайшие несколько десятилетий, поэтому в единый миг я, как и был со спущенными штанами, отталкиваясь от стенок ногами, взлетел под подволок и там прилип. Крыса величаво и неторопливо осмотрела окрестности, ничего интересного не нашла и, нырнув обратно в шпигат, исчезла. Я же спустился вниз минут через пять, и сразу покинул гальюн, поклявшись заходить в него, только когда уж совсем припрет. Кстати, гимнастическое упражнение, выполненное мной в минуту опасности, больше повторить не смог, как ни старался.