Они подъехали к небольшому отелю. Поднялись на второй этаж в номер люкс, представляющий собой двухкомнатную квартиру с большой кухней. В центре её стоял круглый стол из мореного дуба с четырьмя табуретками, сделанными из этого же материала. Слева от стола на стене висели полки, выполненные под старину. На них стояли чашки, тарелочки, кувшинчики, бутылки и разные безделушки.
- Вот здесь я и живу, коротая в одиночестве пустые вечера, - произнесла нежным голосом хозяйка.
- Ну что ж, приличное жилище. В нем можно и нужно только отдыхать.
- Мы жить плохо просто не умеем, - засмеялась женщина.
- Лицо хозяйки показывает кухня. Порядок, уют, чистота, - заметил гость, нежно обняв подругу за талию.
- Я приготовлю что-нибудь, а ты иди в комнату. Посмотришь, пока буду готовить застолье, неплохой фильм. Я сейчас поставлю кассету.
Она проводила "любовника" в комнату и включила видеомагнитофон. Начало фильма он пропустил за разговорами и разглядыванием интерьера комнаты. Взглянув на экран после её ухода, он увидел панораму какой-то драки гангстеров с итальянскими карабинерами.
За журнальным столиком стояло два кресла, обшитых кожей зеленого цвета. На стене висела репродукция картины Ж.-Б. Лепренса "Ярмарка". В темном углу стояли огромные напольные часы. Длиннющий маятник, раскачиваясь, издавал звуки, напоминающие удары небольшого колокола.
"Как же они должны бить, если так звонко ходят?" - подумал Николай и живо обернулся в сторону входящей Сюзанны с подносом, заставленным всякими яствами. Вторым заходом она принесла бутылку красного вина и два фужера, играющих точеными гранями дорогого хрусталя.
- Извини за задержку. А теперь можно и присесть. Может, тебе виски?
- Да нет, не стоит мешать с таким благородным напитком.
- Твоя воля. Тогда давай выпьем за надежду. Ни один врач не знает такого лекарства для усталого тела и измученной души, как надежда, - украсила тост словами Стефана Цвейга счастливая Сюзанна и внимательно посмотрела на гостя.
- За такой оптимизм грех не выпить. Полностью присоединяюсь к тосту. Только разреши, я добавлю: надежда сопровождает нас всю жизнь и не покидает даже на смертном одре, - поддержал Николай.
- Ты слишком приземлил это чувство. Надеяться - это верить, а вера всегда двигала человечество вперед. Так давай выпьем за локомотив прогресса…
Бутылка скоро стала пуста. Опорожнили и вторую. Потом попробовали виски. Они весело щебетали, обнимаясь, сидя в креслах, поставленных рядышком. Её льняные волосы, накрученные крупными локонами, источали тонкий запах французских духов "Клима", точно таких, какими пользовалась Лариса. От этого на душе сделалось не по себе, но хмель и близость женского тела вытеснили всякие сомнения.
Она то бросалась в объятия Николая, то, подобрав свои длинные ноги, садилась в кресло и мило смотрела на мужчину. Её круглые, крупные колени, выставленные вперед, слепили разум и возбуждали страсть.
- Ник, я твоя… пойдем, - стонала женщина, повиснув на кавалере. - Подожди…
Она последовала в ванную комнату и через несколько минут вышла в легком полупрозрачном халатике.
- Можешь охладиться и ты. Свежий халат и полотенце висят на крючке. Давай, милый, мы же без комплексов.
Розовая спальня, розовое постельное бельё на широкой венской кровати, торопливые шаги к ней, уже лежащей и протягивающей руки…
Поздно вечером он добрался домой. Успокоенность и одухотворенность, - с одной стороны, брезгливость и нарастающее осуждение собственного проступка, - с другой, слились в ощущаемый ком где-то за грудиной.
Он лежал на диване и смотрел в потолок темной комнаты, на котором изредка пробегали блики от фар проезжающих автомашин. Если на период близости с Сюзи в нем на время умолк разведчик, то сейчас он говорил языком трезвых доводов и требовал ответа на вопросы: что это - случайность или подстава?
"Вообще-то, похоже, но играть буду до конца. Надо выяснить поподробнее в отношении супруга", - решил Николай.
Зайдя как-то в магазин через неделю после той бурной вечеринки, он увидел Сюзи и поразился: она была ещё краше. Договорились встретиться у неё в пятницу.
- Я буду ждать, милый. Ты дорогу знаешь, - улыбнулась красавица и как-то особенно посмотрела на Николая.
Ровно в 18.00 Ветров нажал кнопку звонка квартиры американки. Дверь моментально открылась, и в проёме показался улыбающийся мужчина.
- Вы к Сюзанне?
- Да…
- Проходите. Я брат её… родной брат. Приехал по её просьбе. Она заболела. Часа два назад как отвезли в больницу. Она просила вас дождаться и предупредить, - на ломаном русском языке проговорил незнакомец.
Только сейчас Николай стал осязаемо понимать, что он стоит на пороге ЧП, что надвигается провокация, а он становится её жертвой. Он понял замысел режиссеров и решил свою роль в этом спектакле доиграть достойно и до победного конца. Как профессионал, он понимал, что трусость в создавшейся ситуации ему не советчица, приготовился принять удар спецслужбы и достойно ответить на него своеобразным волейбольным блоком, который он умел ставить и держать.
"Братец" предложил кресло, в котором ещё недавно сидел Николай, целуясь с Сюзи.
- Завать миня Борисом, - представился неизвестный, коверкая русские слова.
- Надеюсь, мне вам представляться не надо. "Сестричка" вам рассказала о Николае, - съязвил россиянин.
- Да, она вся во власти воспоминаний, - явно слукавил Борис.
В дверь коротко позвонили. Вошел головастый, рано начавший лысеть низкорослый мужчина. Создавалось такое впечатление, что ягодицы его из-за коротких ног доходили до уровня колен. Вспотевшее лицо незнакомца выдавало волнение или вчерашний перепой. Волосы от пота с боков слипались рыжей куделью.
- Майкл Зенчук… Посольство Соединенных Штатов Америки в Белграде, - отрекомендовался он, почти не глядя ни на того, кто представлялся "братом" Сюзанны, ни на Николая. Его взор, устремленный в простенок, поначалу зародил у Ветрова мысль, что он косой.
- Николай Ветров, посольство Советского Союза, - с достоинством ответил майор.
- Будем знакомы… будем знакомиться поближе, - заволновался Борис, подобострастно глядя на Зенчука, очевидно, своего шефа. "Брат" как-то извинительно посмотрел на советского гостя.
Американцы не ожидали встретить такого спокойствия со стороны россиянина, и смелый его ответ серьёзно встревожил Майкла. Зенчук трясущимися руками полез в карман кожаной папки и бросил Ветрову конверт, из которого выпали цветные фотографии, веером разлетевшиеся по лаковой поверхности стола.
Николай спокойно стал рассматривать снимки, на которых он сгорал в пламени страстей. Как вспышка молнии мозг озарила когда-то выуженная и твёрдо запомнившаяся мысль: человек находит для оправдания своих действий любую причину, кроме одной; для своих преступлений - любое оправдание, кроме одного; для своей безопасности - любой повод, кроме одного; а этим одним является трусость.
"Ни в коем случае нельзя сломать себя, надо переиграть этих кретинов, и я это сделаю уже здесь", - успокаивал себя офицер.
- Ну, как качество: резкость, цветопередача, ракурсы? - съязвил Зенчук.
- Это что, Сюзанна передала мне на память?
- Что-о-о? Я вас не понял, - Майкл криво усмехнулся, - вы же у нас в кармане. Представьте такой момент: эти фото лягут на стол вашему начальству или они станут достоянием жены… Каково?
После этих жестких слов он уставился на россиянина, пытаясь понять по его лицу реакцию на главный козырь в начатой игре грубой компрометации.
- Так я и не понял: вы дарите мне эти доказательства красивого времени препровождения с вашим агентом или пытаетесь шантажировать ими?
- У нас не один экземпляр. Мы в случае надобности сможем их размножить.
- Ну тем более, подарите эти мне. Могу даже заплатить за проделанную работу и фотобумагу.
- Смел, смел, как я погляжу, - съязвил Зенчук.
- Да, я уже никого не боюсь. Ваши фотографии не компромат, а доказательство того, как американская разведка не жалеет своих дам, таких милых и нежных, толкая их в объятия инфицированных СПИДом "русских медведей", - сказал Ветров, надеясь на соответствующую реакцию, и она пошла - бурно и смешно.
- Сволочь, что-о-о? - опять Зенчук растянул это короткое местоимение.
- А ничего. Я обречен, поэтому никого и ничего не боюсь. А теперь жду, когда начнете вербовку Хотя после такого вашего хамского вступления я ещё подумаю, как себя вести, - ответил Ветров.
После этого он взглянул сначала на "брата", а затем на ошалелого Зенчука, у которого постепенно стали краснеть щеки и почему-то побледнели уши. Как показалось Николаю, у Майкла мясистые уши даже несколько отвисли, как лопухи в знойный июльский полдень.
- Что с вами, господа хорошие? У мужчин все поступки должны быть исполнены мужества, как бы судьба их не трепала, - продолжал издеваться Николай.
- А ты знаешь, - Майкл разгорячился, - ты знаешь, что ты в капкане? Кто знает, где ты сейчас, с кем проводишь время? Ты сейчас живой, а через мгновенье будешь мертвый. И никто не узнает, где могилка твоя… Так, кажется, поётся в одной из ваших песен?
- Так оно так, однако я помню и другие слова, слова из справедливой прозы: люди, желающие внушить ужас, тем самым показывают, что они трусы. Кое-что и у меня для вас есть, если пошла коса на камень, - и он быстрым движением достал зажигалку, по форме напоминающую фанату "лимонка". - Давайте-ка лучше мирно разойдемся, а то ваша требуха может оказаться на этой люстре. Думаю, сейчас наиболее подходящий момент для моей вербовки вас. Господин Брокман не одобрит вашу безголовую для разведки затею. Ваша сотрудница по вашей вине стала неизлечимо больна.
На Николая смотрели пустые выпученные глаза горе-вербовщиков. Оба впали в ступор после упоминания о чуме двадцатого века. Они сидели отрешенные, тупо глядя в пространство.
Зенчук вдруг словно очнулся и процедил сквозь зубы, перейдя на джентльменское "вы":
- Николай, вы что, правда больны?
- Здесь у меня с вами полная откровенность.
- Чем вы можете доказать? - последовал дурацкий вопрос.
- Последствиями и результатами анализа крови у Сюзанны и, конечно, у тех, кто тоже баловался с нею. - Майор бросил цепкий и презрительный взгляд сначала на Зенчука, а потом на обезумевшего "брата". Они находились в полной прострации.
Не знал точно Ветров, но по реакции янки мог догадываться, что у Сюзи - сотрудницы ЦРУ - в "гостях" поочередно после той памятной обмывки рубанка успели побывать и её "братик", и главный "вербовщик", не однажды попадавший, как потом выяснилось, в подобные скандальные истории. Именно поэтому знаток российских проблем стал заниматься югославскими делами. Руководители ЦРУ не рискнули вновь отправлять облезлого донжуанистого кота к московским мадоннам, предварительно запугав его больными СПИДом путанами, которых злые чекисты якобы специально подставляют американцам в стране "березового ситца".
"На сей раз я попал, как муха на липучку. Что я наделал?! Бедная наша Сюзанна", - досадовал про себя Майкл, бросая колючие взгляды на голубоглазого, рослого россиянина, спокойно собирающего фотокарточки и с брезгливым безразличием укладывающего их в конверт.
- Как я понял, вы их мне дарите на память о бурно проведенной ночи. Думаю, для Сюзи у вас найдется ещё одна копия - или нет?
- Не трогай фотографии, оставь нас в покое, - взвыл Зенчук.
- В таком случае - "Гуд бай, май диэ фрэндс". - Николай медленно поднялся с кресла и направился полубоком к выходу, держа в руке "гранату". Такая поза давала возможность боковым зрением наблюдать за действиями американцев. Поравнявшись с дверью, он бросил презрительно:
- Запомните, придурки, я уже никого не боюсь, бойтесь вы.
Он специально акцентировал внимание двух одураченных вербовщиков на неизлечимой болезни. Хлопнула дверь. Оба янки вздрогнули, как от плетки, стегнувшей неожиданно и больно.
"Вот вляпались в историю! Начнется разбирательство, выгонят, как собаку бешеную. Я же только начал карьеру в разведке. Майкл уже сколотил капитал, что ему! Он жизнь сделал", - скулил про себя Борис.
Майкл тоже искал выход. Искал и не находил, потому что в таком идиотском положении его невозможно найти, - весь разговор записывался на магнитофон.
- Джек, неужели это правда? - обратился Майкл к напарнику, до недавнего называвшего себя Борисом.
- Я думаю, чистейшая… бедная Сюзанна.
- Сюзанна, Сюзанна, - ты думай о себе.
- А что думать? Дело сделано, - заметил Джек. - Я у неё тоже был.
Майкл приложил указательный палец к губам, а голову обожгла мысль: "У меня тоже могут быть проблемы со здоровьем".
- Сволочь, подонок, русская свинья! Где он подхватил эту обезьянью болезнь? - неслись проклятья в сторону двери. Майкл застыл и уставился на конверт с "компрой". Теперь фотографиями можно было скомпрометировать только бедную Сюзи перед родственниками и друзьями…
Как проходила воспитательная беседа Брокмана с двумя несостоявшимися вербовщиками, неизвестно. Но дней через десять в местной прессе прошло сообщение об откомандировании двух американских дипломатов - Майкла Зенчука и Джека Краммера ("брата" Бориса) в США. Исчезла из магазина и Сюзанна.
После совещания Кобзев задержал Ветрова и сообщил ему о необходимости срочно выехать в Москву по делам службы.
- Это тот случай, когда сочетается полезное с приятным, служебное - с личным. Решите вопросы в Центре и повидаетесь с семейством. Пора их уже возвращать сюда, - посоветовал резидент.
"Неужели догадался, а может, ему сообщили коллеги из резидентуры КГБ? Не должны знать, всё было на уровне профессиональной конспирации. А там черт его знает, - подумал Николай. - А может, всё же стоит раскрыться перед начальником?"
Нет, ничего не сказал он Кобзеву, хотя уважал и доверял ему. А на следующий день он уже шагал по родной Москве.
"Идиоты, - размышлял он, - неужели они думали меня сломить открыточками? Свобода оплачивается очень дорого, но что поделаешь. Будут ещё переживания, но я свободен от казни себя за малодушие, за предательство. Провинился - да, бес попутал, но чист перед Родиной, коллегами. Эта стерва получила удовольствие, я тоже. Ох, долго они ещё будут проверяться, не доверяя анализам и диагнозам".
Единственное, что его угнетало, - это вина перед женой, но он успокаивал себя тем, что повел не так, как предатель и шпион Филатов, поднявший когда-то руки вверх перед аналогичными материалами.
"Каждому мужчине, в конце концов, должна встретиться помимо брака женщина, которая успокоит ноющую плоть. У женщины тоже может быть подобное. Весь смысл в тайности содеянного, - убаюкивал себя Николай не только им придуманной теорией. - Хоть она и подстава, однако женщина высшего класса по многим параметрам".
И всё же он решил себя в некоторой степени обезопасить. "Свяжусь-ка я с Николаем Семёновичем. Посоветуюсь, как вести себя дальше". Ветров позвонил Стороженко на квартиру. Договорились встретиться в одном из кабинетов главка.
- Здравия желаю, товарищ полковник!
- Здравствуй, здравствуй, тезка!
Он стал рассказывать подробности… Расхохотались, когда речь пошла о немой сцене янки на инсценировку со СПИДом.
- Ну, что я могу сказать? Правильно сделал, что пришел. Скрытность - прибежище слабых. Проступка твоего не одобряю, хотя по-мужски понимаю. Можно было уловить признаки "медовой ловушки", разгадать почерк цээрушников, - он в последнее время стал стереотипным. Наверное, не хотят думать. А Кобзеву надо было сказать. Передай ему привет от меня. Я напишу Григорию Петровичу письмецо. Хорошо, что командировка у тебя заканчивается. Всё равно в Белграде веди себя осторожно. Американцы могут мстить. Будь бдителен вдвойне, - высказывался Стороженко. Затем он стал подробно инструктировать, как себя вести в случае нового подхода со стороны американцев.
- Спасибо за совет и поддержку, Николай Семёнович, - в эти слова Ветров вложил искренность, потому что помнил, как перед отъездом еще в первую командировку в Венгрию беседовали с ним оперработник и Стороженко.
Именно тогда к чекистам в ГРУ у него появилось доверие. Это были совсем другие люди по сравнению с теми, которые Николаю встречались в войсках. К счастью, такими были единицы, но именно они ему и попадались, компрометируя деловых военных контрразведчиков. "За плечами этих работяг, - подумал Ветров, - полдесятка вскрытых за последние четыре года агентов иностранных разведок среди нашего брата. Не дай Бог, узнал бы мой особист в полку, - донёс бы командиру и замполиту".
Через неделю Ветров с семьёй улетел в Белград. Последние полгода прошли спокойно. Получил очередное звание - подполковник. Ветров все же доложил о "грехе" начальнику.
Кобзев пожурил подчиненного, однако информации наверх не направил, а если бы случилась "угечка", не видать бы Ветрову службы в центральном аппарате ГРУ, откомандировали бы в глухомань. Кобзев и Ветров закончили службу в генеральском чине. До сих пор, наверное, помнит свой "грех" Николай Иванович и улыбается, когда вспоминает пресные рожи американских вербовщиков, напуганных не столько "лимонкой", сколько чумой века.
Самое главное в этой истории то, что люди остались людьми и не навредили стране с перепуга. И такие люди служили в ГРУ.
Предатель помилован Ельциным
Жадность до денег, если она ненасытна, гораздо тягостней нужды, ибо чем больше растут желания, тем большие потребности они порождают.
Демокрит
Свою судьбу человек выбирает сам, как бы не утверждали оракулы, что от судьбы не уйти. Мы делаем судьбу (она называется - жизнь) сами: чистыми или грязными руками. Все зависит от поступков…
Почти тридцать лет он ждал ареста, потому что совершил предательство и чувствовал себя виновным в содеянном. Провалы зарубежной агентуры ГРУ в середине 60-х годов говорили о том, что открылся канал утечки важнейшей информации из Центра. Военная контрразведка стала настойчиво искать "крота", явно имеющего доступ к обобщенным данным. Поиск шел долго и упорно. В списках подозреваемых тот, о ком пойдёт речь в этом повествовании, значился, но всякий раз удачливо выпадал, как мелкий песок через сито…
В 1960 году на должность оперативного техника советской военной резидентуры в Нью-Йорк прибыл ничем не приметный служащий - Николай Дмитриевич Чернов.
Теперь уже не один десяток лет отделяет его от того рокового часа, когда он из рядового сотрудника советской колонии посольства в США превратился в платного агента американских спецслужб под псевдонимом "Ник Найк".
Могли Чернов предполагать, что роковым событием в его судьбе станет признание арестованного за шпионаж в пользу Штатов бывшего генерал-майора Д. Ф. Полякова, послужившее основанием дополнительного интереса военных контрразведчиков к персоне Чернова.
В результате его предательства на длительное время открылся канал утечки информации как по резидентуре ГРУ в Нью-Йорке, так и по материалам Центра.