Народу Русскому: Я скорбный Ангел Мщенья,
Я в раны черные, в распахнутую новь
Кидаю семена. Прошли века терпенья…
И голос мой набат, хоругвь моя, как кровь.
На буйных очагах народного витийства,
Как призраки, взращу багряные цветы.
Я в сердце девушки вложу восторг убийства
И в душу детскую кровавые мечты.
И дух возлюбит смерть, возлюбит крови алость…
Я грезы счастия слезами затоплю.
Из сердца женщины святую выну жалость
И тусклой яростью ей очи ослеплю.
О, камни мостовых, которых лишь однажды
Коснулась кровь… Я ведаю ваш счет!
Я камни закляну заклятьем вечной жажды,
И кровь за кровь без меры потечет…
Скажи восставшему: Я злую едкость стали
Придам в твоих руках картонному мечу…
На стогнах городов, где женщин истязали,
Я "знаки Рыб" на стенах начерчу.
Я синим пламенем пройду в душе народа.
Я красным пламенем пройду по городам.
Устами каждого воскликну я: "Свобода!"
Но разный смысл для каждого придам.
Я напишу: "Завет мой Справедливость!"
И враг прочтет: "Пощады больше нет!"
Убийству я придам манящую красивость,
И в душу мстителя вопьется страстный бред.
Меч Справедливости – провидящий и мстящий –
Отдам во власть толпе, и он в руках слепца
Сверкнет стремительный, как молния разящий…
Им сын заколет мать. Им дочь убьет отца.
Я каждому скажу: "Тебе ключи надежды.
Один ты видишь свет. Для прочих он потух".
И будет он рыдать, и в горе рвать одежды,
И звать других… Но каждый будет глух.
Но сеятель сберет колючий колос сева.
Принявший меч погибнет от меча,
Кто раз испил хмельной отравы гнева,
Тот станет палачом иль жертвой палача".
* * *
Пророчество поэта сбылось: вскоре кровь в России действительно потекла без меры.
* * *
Еще А. Селянинов и его современники приметили неразрывную связь революционных процессов с нарождающимся сионизмом. Но прежде всех, кажется, об этой атаке с двух сторон на христианский мир предупредил английский священник Генри Эдвард Маннинг, о чем пишет Дуглас Рид в своей книге "Спор о Сионе".
"Девятнадцатый век христианской эры, – пишет Дуглас Рид, – отличается от предыдущих восемнадцати появлением двух мировых движений, ведущих, постепенно сближаясь, к одной общей цели, ставшей в конце этого столетия доминирующим фактором мировой политики.
Одно из них – сионизм – стремилось вновь собрать рассеянный по всей земле народ как единую нацию на территории, обещанной ему его "еврейским богом". Целью второго движения, коммунизма, было уничтожение самого понятия нации как таковой среди всех неевреев.
На первый взгляд, цели этих двух движений противоположны: одно из них сделало национализм своей религией, даже своим богом; другое объявило национализму войну не на жизнь, а на смерть. В действительности же этот антагонизм был только кажущимся, и оба движения развивались на параллельных путях, а вовсе не шли навстречу друг другу, к столкновению в будущем. Ибо Бог, обещавший землю избранному народу, обещал ему также поставить его "превыше всех народов земли" и поразить другие народы "до их полного уничтожения".
Мировая революция, выполняя второе обещание еврейского бога, одновременно подготовляет условия, нужные для первого. Будь то случайно или же в согласии с предварительным планом, но она служит воле Иеговы".
Французская революция, по мнению Д. Рида, была не просто революцией во Франции, а проявлением в действии мировой революции. Она – связующее звено между английской революцией 1640 года и русской 1917-го.
"Эти события в нашем столетии придали слову "революция" новое значение, вернее, его истинное значение: разрушение без конца… Русская революция показала, что теперь революция организовывалась как нечто постоянное, как непрерывная разрушающая сила, непрерывно организуемая постоянным главным штабом, с его персоналом и целями мирового масштаба.
Цели революции не имеют никакого отношения к местным условиям, революция не стремится исправить какие-либо местные несправедливости. Ей нужно разрушение само по себе, чтобы уничтожить в мире все законные правительства и поставить на их место новую власть и новых владык".
И еще:
"В октябре 1917 года международные заговорщики добились фантастической победы – одновременно восторжествовали и коммунизм, как разрушитель наций, и сионизм, как создатель господствующей нации".
Это было написано английским журналистом в середине 50-х годов – каждый может сам судить, верны или ошибочны его выводы.
* * *
Итак…
Разрушение без конца… – вот смысл революции как таковой. Небывалый погром православного мира, а заодно и других народов и религий, сосуществовавших в границах приговоренной к уничтожению империи, носит название русской революции. Между тем трезвые наблюдатели, для которых истина дороже партийных или иных взглядов, давно заметили, что это название не соответствует существу. Так, бывший советский диссидент, впоследствии покинувший страну и уехавший в Израиль, историк М. Бернштам заключает: "Наверное, народ ни одной страны ни в одной революции в истории не дал так мало представителей на осуществление революции и так много на сопротивление ей. Понятие "русская революция", на наш взгляд, вообще должно быть исключено из научного обихода…"
Не раз уже святые отцы предсказывали появление антихриста. В России этим именем называли, вслед за Петром I, Ленина. Но Ильич, конечно, предтеча… Кстати, еще об этой предтече антихриста – любопытные сведения появляются вдруг… Оказывается, архитектор Щусев, построивший мавзолей Ленина, взял за основу проекта этого надгробного памятника Пергамский алтарь. "Знаю твои дела и что ты живешь там, где престол сатаны…" – обращался Христос к Пергамской Церкви (Откр., 2, 13). В книге поклонника идей сионизма Г. Марченко "Карл Маркс?" читаем: "По-видимому, Пергам был центром сатанинского культа в те давние времена". Щусев в 1924 году получил необходимую информацию о Пергамском алтаре от Фредерика Поульсена, признанного авторитета в археологии. Этот алтарь сатаны был раскопан немецкими археологами и с 1944 года находился в одном из берлинских музеев. По сообщению шведской газеты "Свенска Дагбладет" (27 января 1946 года), после взятия Берлина алтарь был вывезен в Москву, но выставлен не был. Дальнейшая его судьба неизвестна….
"…и что содержишь имя Мое и не отрекся от веры Моей, даже в те дни, в которые у вас, где живет сатана, умерщвлен верный свидетель Мой Антипа" (Откр., 2,13).
До сих пор в сердце русской земли – на Красной площади – каменеет углами нарост, представляющий собой филиал сатанинского древнего алтаря, а кругом на башнях горят огромные рубиновые пятиконечные звезды…
Глава VIII
Но вернемся к практике устроения светлого будущего на казахской земле.
Хотя казахские большевики и пошли послушно под начало присланного Центром руководителя – партийная дисциплина! – но, убедившись вскоре, что местных условий он не знает, да и не хочет знать, понемногу стали обнаруживать свое собственное мнение. Возражений Голощекин не любил и немедленно принялся бороться с непослушными всеми доступными способами.
Если до физической расправы с политическими противниками тогда же, в первые годы его властвования в Казахстане, дело не дошло, то отнюдь не по вине этого "хорошего парня", как называл "Жоржа" Голощекина его приятель Яков Михайлович Свердлов. Даже другому "хорошему парню" – Кобе, или Иосифу Виссарионовичу Сталину, стоявшему во главе ЦК, не удавалось еще в то время применить к оппонентам самый доходчивый метод убеждения – дать слово любезному "товарищу маузеру". И вот вместо простых и верных ходов приходилось разводить с друзьями по партии гнилую интеллигентскую полемику…
В первых инспирированных процессах: Шахтинском (1928 год), так называемой Трудовой Крестьянской партии (проходившем при закрытых дверях в 1930 году), Промпартии (1930 год) среди обвиняемых – коммунистов не было.
Лишь в 1931 году Сталин впервые открыто потребовал расстрелять своего политического противника. Им был широко известный ныне Рютин. Однако Политбюро не позволило своему вождю развязать террор – Рютин был лишь исключен из партии…
Словом, подобные организационные неувязки сильно мешали и Филиппу Исаевичу Голощекину, и вместо радикального решения вопроса он вынужден был вести долгую "парламентскую" борьбу.
А хотелось, хотелось ему разом покончить со строптивыми "националами"! Недаром в одном из выступлений он косвенно проговорился о своих желаниях.
То было на собрании кзыл-ординского партактива, проходившем 16 октября 1928 года. Разгоряченный длинной речью, Голощекин заявил:
"…Вообще, когда я говорю о группировках, я имею в виду национализм… Когда я упоминаю садвокасовщину, я имею в виду и ходжановщину, и рыскуловщину, и мендешевщину, и всех тех, кто был с ними. Одним миром они помазаны.
Объективные условия для группировщиков у нас еще полностью не изжиты, старые вожди живы, их носит еще земля (выделено мной. – В.М.), правда, не казахстанская…" .
С каким сожалением, даже скорбью это выговорено!..
Начинал Филипп Исаевич помягче… На Втором пленуме Казкрайкома в разделе "Об идеологических уклонах" политического отчета, выпустив сначала ритуальный словесный залп по шовинизму, который "у русских имеется… в большей или меньшей степени", он отмечал, что "у казахов происходит рост национального самосознания", и "руководителем этого национального сознания" уверенно назвал бая.
"Что у нас сейчас опасного в ауле? – вопрошал Голощекин далее. – Перебеднячить или перебайствовать?.. От перебеднячивания большой опасности нет… Я, товарищи, повторяю, на этом можно было бы даже не останавливаться и тем паче делать из этого большой шум, но поскольку об этом нет-нет да и говорят, надо несколько обратить на это внимание… Тут, если мы начнем бить стекла на почве уклонов, холодно будет. Так нельзя. Нужно учесть особые условия казахского коммуниста.
…Терпение, терпеливость, воспитание, самообразование и величайшее доверие тем, которые уклоняются".
Терпеливым и заботливым воспитателем представлял он себя публике вначале.
Потом началась беспощадная борьба. "III пленум Казкрайкома ВКП(б) единодушно осудил все эти группировки (С. Садвокасова, С. Ходжанова, Т. Рыскулова. – В.M.) дал решительный отпор их попыткам сбить партийную организацию Казахстана с ленинского пути. Пленум… призвал партийные организации, всех коммунистов "вести решительную борьбу с идеологическими и организационными извращениями партийной линии в казахской организации… усилить идейную борьбу с идеологией Алаш-Орды, националистическим (правым) и "левым" уклонами среди казахских коммунистов".
Голощекин поставил задачу расслоить аул, вызвать в нем классовую борьбу, что не могло не встретить сопротивления.
Это была не первая попытка приезжих большевиков стравить людей в казахском ауле. Еще в январе 1923 года на 3-й казахстанской конференции в докладе председателя Казсовпрофа Вайнштейна зазвучал "боевой призыв оставаться непримиримым к угнетателям… усилить наступление на класс эксплуататоров – баев и беков".
Тогда еще, как вспоминал впоследствии писатель Сабит Муканов, Садвокасов и его единомышленники "выступили открыто. Они откровенно заявляли, что в казахских аулах никогда не было угнетателей и угнетенных, а значит, не могло быть и никакой классовой борьбы… Свою, на сей раз пространную, речь Садвокасов так и закончил:
– Прочтите наоборот слово "база". Получится "азаб". ("Азап" по-казахски – беда, мука, мученье). Буква "п" звучит в разговоре почти как "б". Классовая борьба, кроме беды и мук, ничего не принесет казахскому аулу".
Но в 1923 году все осталось на уровне теоретических споров. С прибытием Голощекина дело изменилось: тот же С. Муканов, воссоздавая в своих мемуарах июль 1926 года, пишет:
"Не без удовлетворения я узнал, что владычеству "правых националистов", объединившихся в Оренбурге, приходит конец. Филипп Исаевич Голощекин, первый секретарь Казкрайкома, оказался не только необычайно работоспособным человеком, но и дальновидным – не без хитрости – политиком. Он, опираясь на краевую партийную организацию, разбил ходжановскую группировку и устранил Ходжанова от руководства. Крепко досталось и Садвокасову. Он стал робким, осторожным и перестал открыто высказывать свои националистические взгляды. Но скрытно он пытался по-прежнему проводить свою политику. Однако не так-то легко было провести Голощекина, старого коммуниста, прошедшего до революции школу большевистского подполья. Садвокасов напоминал сейчас лодочку на море в бурю. Вот-вот набежит та волна, которая ее опрокинет".
Внедрение классовой борьбы в казахский аул широко началось в 1927 году. 14 февраля "Советская степь" напечатала статью Александрова "К вопросу об Октябре в ауле".
"…Деревня пережила свой Октябрь, – писал автор, явно имея в виду благотворную деятельность комбедов, – а в ауле же мы сейчас не разрешили вопроса Октября, а только поставили его в повестку дня… Мы имеем диктатуру пролетариата в центре и господство бая в ауле".
Крайком командировал журналиста Габбаса Тогжанова на три месяца в один из аулов Джетысу, и вскоре, 4 июля, в газете появилась первая его статья "Аул как он есть". Иллюстрация к теоретическим положениям пленума вышла красочная. Как выяснил автор, все шесть коммунистов селения ходят в мечеть и молятся Аллаху. Секретарь ячейки признался, что всеми делами заправляют баи, аткаминеры и муллы.
"В протоколах пишем, что перевыборная кампания прошла хорошо, но это все вранье…" Шестидесятилетний член партии простодушно и серьезно пояснил, почему он посещает мечеть: "Осталось жить немного. На старости лет как я могу забыть Бога. Если меня исключат за это, то ничего против не имею".
28 августа появилась вторая статья Тогжанова "Как не надо советизировать". Он пишет, что лозунг о советизации аула "ни в коей мере не проведен в жизнь". Один из аткаминеров, торговец, имеющий четырех жен, решает все споры между жителями. А во главе аула стоит настоящий "аксакал", крупный бай, у которого 800 баранов, более сотни лошадей, несколько верблюдов и коров и три жены (было пять).
"Мы имели "счастье" побеседовать с этим Шалтабаем-аксакалом лично… Он долго убеждал, что "хотя он и бай, но он настоящий советский человек". Он всегда помогал и помогает беднякам, он "за коммунистов", ибо "сам с николаевских времен коммунист"… Он хвастался и тем, что в его роде (сат) нет "непослушных", что все бедняки и середняки его слушаются".
Удар послушанию нанесли осенью на выборах в Советы, когда десятки опытных работников были посланы на места. "Впервые партия провела классовую борозду в ауле, – писал Голощекин 1 ноября 1927 года в "Советской степи", – и помогла казахскому степняку-бедняку и середняку овладеть Советом не в качестве подставного лица или представителя рода, а в качестве выразителя своих трудовых интересов".
Так начала формироваться армия тех людей, которые впоследствии печально прославились под именем "лжебельсенды" – "лжеактивистов". Комбеды на казахский манер нисколько не уступили в своем ретивом головотяпстве и разбое российским комбедам. Иначе и не могло быть: туда в первую очередь стремились крикливые бездельники, прельщенные поначальствовать и чего-нибудь урвать для себя. Разврат властью вошел в "гущу аульных масс"…
В ноябре 1927 года в Кзыл-Орде состоялась Шестая Всеказахстанская партконференция, где Голощекин дал решительный бой тем "национал-уклонистам", которые еще смели ему перечить.
В полемике с ними он впервые использовал тяжелую артиллерию.
"Для того, чтобы лучше ввести вас в курс всей линии крайкома, – начал он доклад, – я позволю себе маленькую нескромность". Филипп Исаевич напомнил, как после Третьего пленума жаловались на него в Центральный Комитет "обиженные". "У меня возникла мысль попросить ЦК, по крайней мере его секретарей, дать нам оценку". Из всех секретарей он выбрал – генерального. И зачитал свои "Пять вопросов т. Сталину".
"Мы поставили вопрос не об оживлении Советов", а об организации действительных Советов. На этой точке зрения стоит 9/10 нашей организации, и лишь крайнее меньшинство (с одной стороны – Садвокасов) кричит, что это, и в особенности постановка вопроса о классовой борьбе, об "Октябре" в ауле, есть "гражданская война", что это противоречит постановлениям XIV съезда, и (с другой – Джандосов) видит в этих мероприятиях паллиатив и предлагает идти на экспроприацию.
Вот об основной линии крайкома нам нужен ответ".
Далее шли вопросы, касающиеся партийного строительства, межнациональных отношений, коренизации аппарата и, наконец, о "всем направлении политики" в Казахстане.
"В самом деле, – недоумевал Голощекин, – Казахстан оформился как национальное казахское советское государство – а действительных Советов трудящихся в ауле нет…"
– На это я получил очень краткий ответ, – скромно заметил Филипп Исаевич и зачитал исторические слова:
"Тов. Голощекин! Я думаю, что политика, намеченная в настоящей записке, является в основном единственно правильной политикой.
И. Сталин".
Индульгенция была получена, руки развязаны. Теперь можно было не церемониться с "жалобщиками".
Однако Филипп Исаевич решил раз и навсегда утвердить непререкаемость своего авторитета. Чуть позже он дал второй залп, поведав делегатам, что "случайно обнаружил у себя мандат, который был выдан мне и другим товарищам Владимиром Ильичем, и он был написан рукой Владимира Ильича". Естественно, и этот документ – о создании Турккомиссии, относящийся к 1919 году и к повестке дня не имеющий никакого отношения, был полностью зачитан.