В Семипалатинском округе некоторые районные уполномоченные и райкомы вдохновлялись таким логическим построением: "Середняк – будущий кулак, а потому на него можно и должно распространять все меры, которые допускаются к кулаку". Методы были обычные: объявление чуть ли не военного положения для проведения трудповинности (свободный труд крестьян превратился в трудповинность, мечту Троцкого), изъятие всех семенных запасов (чему-чему, а изымать, конфисковывать, реквизировать, экспроприировать, или попросту грабить – и уже, как видим, не "награбленное" (имущество помещиков и капиталистов), а "свое", трудовое, этому-то диктатура пролетариата своих активистов научила), преувеличение посевных заданий для середняков, угрозы конфискации и выселения, аресты, суды и конфискация имущества до белья включительно…
В Энбекши-Казахском районе обобществляли юрты..
В Ирджарском районе Сыр-Дарьинского округа – охотничьи ружья и швейные машины, в других районах – уток и гусей.
В Иссыкском районе Алма-Атинского округа сгоняли людей на собрания и после этого объявляли село "сплошным колхозом". Коллективизация шла под лозунгом: "Кто не в колхозе, тот враг советской власти, и его постигнет участь высланного кулака".
Один крестьянин села Тургень недоуменно спросил на собрании:
– Все станут комиссарами, а кто работать будет? Продуктов и так мало, а если работать по 8-10 часов, их станет еще меньше…
Уполномоченные, орудовавшие в Илийском районе, устрашали верующий народ, что за соблюдение "уразы" будут взимать налог в 20 фунтов хлеба. В некоторых аулах рисовали "перспективу" счастливого будущего – "ставили вопрос о необходимости перехода на совместную семейно-бытовую жизнь". Значит, отнюдь не без оснований были "байские слухи" о том, что "в колхозах будут обобществлены и жены и дети".
20 мая 1930 года, в разгар кампании по борьбе с перегибами, "Советская степь" напечатала статью Ильяса Кабулова "Герои Балхашского гнойника". Подзаголовок гласил: "Агенты классового врага, прикрываясь мандатами исполкомов, наступали на аульную бедноту и середняков". По велению крайкома баи и кулаки считались главными виновниками перегибов!
Автор статьи поведал, как перевыполнялись хлебозаготовки в кочевых районах – Илийском, Балхашском и Чокпарском. Он привел текст одной из местных директив, которая, конечно же, была следствием телеграфных указаний крайкома:
"№ 1 и 2 аулсоветам. РИК категорически предлагает вам не позднее 15 февраля с. г. организовать принудительным порядком красный обоз из верблюдов и представить в распоряжение сельскохозяйственного крестьянства.
Пред. РИКа".
"Чтобы выполнить распоряжение местной власти, – пишет И. Кабулов, – казахи-скотоводы были вынуждены покупать хлеб в соседних районах. За деньги хлеб никто не продает – дорог. За 15 фунтов хлеба отдавали барана; 1,5 пуда – корову; 3 пуда – быка; 4 пуда – хорошего коня; 4,5 пуда – верблюдицу".
Автор справедливо назвал это разрушением скотоводства.
"Часть хозяйств, главным образом середняцких и бедняцких, разорились. Многие семьи нищенствовали, голодали…
Районные и окружные уполномоченные объясняли: кто не войдет в колхоз – лишится лучших земель и льгот, будет объявлен противником колхозного строительства. Всем вошедшим в колхозы категорически запрещалось выполнять религиозные бытовые обряды. Таким образом организовали 38 колхозов…"
Уполномоченный округа Мусаев объявил, что в 1930 году будет коллективизировано 100 процентов хозяйств. "Напуганное население… распродавало и забивало скот. К середине зимы все население было обложено 10 килограммами шерсти с хозяйства. Скотоводы были вынуждены стричь баранов и коз зимой. Животные после этой операции гибли… Хозяйства Илийского и Чокпарского районов были обложены по пуду хондриллы. Населению предложили засеять хондриллой по одному га на душу. Никогда не собиравшие хондриллы казахи вынуждены были в зимние холода отыскивать в песках корни этого растения. Те, кто не достал корней, штрафовались.
Байга, свадебные вечера и т. д. были в административном порядке запрещены. Мечети закрыты.
Здесь существует обычай "керегекью". По этому обычаю родители посылают свою дочь-девушку к "дорогим" гостям. Вместо борьбы с таким "обычаем" блюстители нового быта – ответственные работники и всякие уполномоченные – широко им пользовались".
Исправлять перегибы, после которых Балхашский район недосчитался 40 процентов скота (в соседних районах было не лучше), приехала комиссия КазЦИКа, возглавляемая Ельтаем Ерназаровым, Всеказахским старостой (прежде называли Всеказахским аксакалом, пока в слове "аксакал" не было усмотрено нечто реакционное и классово враждебное). Комиссия разогнала несколько аулсоветов, объявив их "байскими", освободила из-под стражи бедняков, батраков и середняков.
Но что значит эта кучка уволенных по сравнению с произволом и насилием, который много месяцев творился по всему Казахстану!..
Балхашские "преступные извращения" отнюдь не являлись исключением из правил, подобное было везде. Директива вновь проявила свою основную особенность – разрушительную. Недаром спустя три года Ураз Исаев, сделавший доклад на Шестом пленуме крайкома, искренне удивлялся: "В то время как ряд хороших и правильных решений оставался невыполненным, явно ошибочные решения выполнялись с неимоверной быстротой". (Речь шла, в частности, о решении бюро крайкома от 17 декабря 1929 года, по которому в первый же год коллективизации необходимо было добиться полного обобществления сельхозинвентаря и рабочего скота в зерноводческих колхозах и всего продуктивного скота – в животноводческих.). А чего было удивляться, если по сути своей директива была выражением насилия, направленного против человека. Лев Толстой писал в дневнике 1907 года: "Личный эгоизм – малое зло, эгоизм семейный – большое, эгоизм партии – еще больше, эгоизм государства – самый ужасный". При общей верности этой мысли (хотя Толстой и не усмотрел в мире эгоизм надгосударственный, тщательно скрываемый от публики) она была основана на старом историческом опыте: вряд ли писатель мог предположить, чем обернется государственный эгоизм пришедших к власти "пролетариев".
Партаппаратчики, разумеется, не просто верили в чудодейственную силу директивы, но и подкрепляли ее, не скупясь, судебными карами, вооруженной силой, винтовочным и пулеметным огнем. Именно тогда, в феврале 1930 года, когда по всей стране волновался народ, обреченный на голодную смерть и высылку в края, где Макар телят не пас, Бухарин, еще недавно призывавший крестьян обогащаться, писал в "Правде", что "с кулаком… нужно разговаривать языком свинца". И разговаривали.
Уничтожать, грабить, разрушать – здесь директива годилась…
14 марта 1930 года "Советская степь" писала, что в Каскеленском колхозе уничтожено не меньше половины поголовья скота:
"В то время, как правительство проводило месячник развития животноводства, в районе шел месячник уничтожения. Колхозники признались:
– Да уж, порезали немало. По корове каждый зарезал, а о баранах говорить нечего…
Стада баранов почти уничтожены. Из нескольких тысяч остались сотни. Молочный скот дает низкие удои (кормят одной соломой)".
Самое удивительное в этой заметке – подзаголовок "Не только восстановить, но и увеличить поголовье скота!"
Хозяйство кочевников было уже подрублено под корень, а сочинители директив продолжали понукать, разъяснять, агитировать, ставить задачи. "Действительность колхозного движения обогнала все плановые предположения: свыше 40 процентов хозяйств Казахстана объединено в колхозах. В целом это движение является вполне здоровым…" – писал 20 марта 1930 года в "Советской степи" секретарь крайкома Л. Рошаль.
Этот новый в Казахстане функционер, прибывший помогать Голощекину в проведении коллективизации, быстро развил бурную директивно-циркулярную деятельность. Вскоре Рошаль подписал постановление бюро крайкома, в котором осуждался "крайне неудовлетворительный темп ссыпки семян, иждивенческие настроения" в округах, разоренных сплошной коллективизацией. Показательны меры, которыми чиновники собирались поправить положение. Предписывалось:
– организовать соревнование между колхозниками по добровольной ссыпке скрытых запасов;
– колхозы, большинство членов которых заведомо злостно не обобществляют семена, распустить в установленном порядке как лжеколхозы;
– сократить до минимума разъезды на лошадях и т. п..
По разумению Л. Рошаля (который сам, конечно, никогда не пахал, не сеял), только злостные кулаки не желают – в наступившей разрухе, неразберихе, волне судебных и карательных репрессий и приближающемся голоде – добровольно ссыпать семена. И потому новый помощник Голощекина призывал пресечь в корне "кулацко-байское вредительство" и "ни на минуту не ослаблять работу по ликвидации кулачества в районах сплошной коллективизации".
Из Москвы на подмогу журналистам "Советской степи" прибыла бригада "Правды". Она побывала в Илийском районе, считавшемся районом сплошной коллективизации, и выразила недоумение:
"Могла ли быть 100-процентная коллективизация в районе, где сохранился еще полукочевой образ жизни, где только что начинается процесс оседания, где население никогда не видело колхозного хозяйства? Несмотря на это, есть заверения, что коллективизация проведена на 100 процентов. Как случилось это чудо?"
Выяснилось – как обычно, с помощью грубого насилия.
"Правдисты" весьма осторожно, обтекаемыми словами описали методы обобществителей, отдав должное разве что забавному, когда беспартийный учитель Бейсембаев создал "бумажную" артель собственного имени (хотя совершенно ясно, что учитель всего-навсего добросовестно подражал вождям). Вопреки всякой логике, но не вопреки партийной дисциплине (которая, разумеется, была куда важнее логики и здравого смысла), "правдисты" пришли к неправдоподобному выводу:
"Несмотря на извращения партийной линии, идея коллективизации среди казахского населения пустила глубокие корни".
Между тем "кипучая жизнь" продолжалась. В первом "Восток-кино-театре" столицы ежедневно шла кинопьеса в семи частях "Любовь в 16 лет", на которую дети до 16 лет не допускались. Возмущенные поведением папы римского, ленинградские академики Ольденбург, Ферсман и Щербацкий подали заявление в ячейку безбожников при АН о принятии их в члены "Союза воинствующих безбожников". Работница Турксиба Редькина написала грозное письмо (в газету): "В 1914 году папа римский благословил мировую войну. Теперь он готовит крестовый поход против Советского Союза… Я вношу один рубль на постройку эскадрильи "Наш ответ папе римскому".
20 мая Г. Тогжанов призвал в "Советской степи" "выбить бая с последних позиций". Извращения в коллективизации он, в частности, объяснил "архинелепыми провокационными слухами", которые с первых дней кампании ходили в степи. Приведем эти слухи, дабы яснее понять, о чем говорилось в среде казахов-кочевников, у которых идея коллективизации якобы пустила глубокие корни. Тогжанов перечислил бродившие тогда "хабарчики":
– будут обобществляться жены и дети колхозников;
– колхозы всех женщин будут распределять между мужчинами;
– для улучшения потомства колхозников казахским женщинам выписываются специальные "породистые" мужчины ростом в 3 аршина из центральных районов России, в частности цыгане (Алма-Атинский округ);
– дети обобществляются, потому что из их мяса будут приготовляться дорогие экспортные лекарства, которые за большие цены будут сбываться в Китай;
– скот отберут, казахи станут питаться травами (овощами) и пр.
Издавна степняк доверяет куда больше "узункулаку" – слухам, нежели письменному слову. Можно лишь догадываться, какие угрозы и кары нужно было применить уполномоченным по коллективизации, чтобы, несмотря на эти слухи, загнать людей в колхозы.
* * *
9 апреля 1930 года "Советская степь" напечатала речь Голощекина при открытии первого казахстанского краеведческого съезда.
"Если возьмем Казахстан до Октября – я бы его назвал доисторическим Казахстаном, – Казахстана не существовало. Он был разъединен, имел совершенно невероятную отсталость, архаическое хозяйство, кочевье, отсутствие каких-либо, хотя бы начальных, культурных учреждений, обостренную национальную вражду…
Я должен подчеркнуть, что именно социалистическая реконструкция сельского хозяйства, коллективизация, организация совхозов – именно это имеет исключительное значение для Казахстана, дающее выход отсталому архаическому хозяйству, отсталому, нищенскому народу…"
Оставим в стороне высокомерную развязность выражений, присущих вульгарному социологизму. Обратимся к сути. Что же дала народу ничем не подготовленная реконструкция сельского хозяйства?
Если говорить только об экономике, то, по официальным данным комиссии Ураза Исаева, за несколько месяцев первой волны коллективизации поголовье скота в республике уменьшилось на 30 процентов, или на 10 миллионов голов.
Впрочем, иного нельзя было и ожидать. Ведь даже в тех общих хозяйствах, которые были созданы ранее и всячески опекались властями, царил полный развал. Одним из таких хозяйств была коммуна имени самого Голощекина, созданная на юге республики, которую держали за образец и не раз пропагандировали в газетах. В год "великого перелома" об этом примерном хозяйстве вышла довольно пространная корреспонденция:
"УРОКИ КОММУНЫ ИМЕНИ ГОЛОЩЕКИНА
…Случай пронизывает всю работу и жизнь коммуны. Коммуна не знает, сколько у нее земель… В течение года разбазарила 24 головы крс, юрты и принадлежности к ним, 6 лошадей, 185 баранов – в общей сложности на 13 076 рублей.
На эту коллективную растрату можно было бы организовать 4 средних колхоза.
Взяв в аренду базар, коммуна понесла 13 429 руб. убытка.
Постройки разрушаются. Стекла выбиты. Двери пришли в ветхость. Ремонта давно не было. На морозе, под открытым небом стоят швейные машины. Уже без челноков, сломанные, с застывшей смазкой, покрытые инеем. Дети ими играют.
…В течение года коммуна получила 30 000 руб. авансов и кредитов. Где 30 000 рублей? Где материальные итоги хозяйственного года, кузнечный инструмент, мельница?..
Все проела коммуна.
Проблема желудка заняла руководящее место в коммуне и воспитала соответствующую психологию. Один из руководителей коммуны т. Утемисов на вопрос: как дальше будет жить коммуна? – ответил:
– В случае чего разберем крышу и продадим на дрова.
…Коммуна держала наемных рабочих (пекаря, повара, двух чернорабочих). Они попали в положение батраков коммуны. Байская идеология проникла в коммуну и свила там гнездо. Т. Байзаков – рядовой коммунар – дал чрезвычайно меткую оценку положению:
– Кушаем. Что скажут – делаем. Молчим…"
Глава XIV
"Сплошная коллективизация захлебнулась в народных волнениях. Сталин отступил на целый год", – сказал об этом периоде писатель Борис Можаев.
Официальные историки дружно молчат о событиях, происшедших в Казахстане, в крайнем случае обходятся двумя-тремя туманными фразами. Оно и понятно: хранитель секретных документов, "Институт истории партии при ЦК Компартии", заботился о показной, а не действительной истории своей партии. А. Турсунбаев в книге "Победа колхозного строя в Казахстане" (Алма-Ата, 1957), говоря об "антисоветских выступлениях", лишь вскользь упомянул о Сузакском "байском мятеже", а также "вооруженном выступлении баев в Адае, Алакульском районе и др.". "История Казахской ССР" (Алма-Ата, 1977, т. IV) вообще не говорит об этом. "Очерки истории Коммунистической партии Казахстана" (Алма-Ата, 1963) ограничиваются немногими словами: "Враги советской власти не замедлили воспользоваться левацкими перегибами в колхозном движении. Они подбивали крестьян на антисоветские выступления, устраивали покушения на партийных и советских работников, аульно-сельских активистов. Так, в начале 1930 года байско-кулацкими элементами были зверски убиты 23 руководящих работника в Сузакском районе Сыр-Дарьинского округа. Классовые враги подстрекали крестьян к массовому убою скота перед вступлением в колхозы".
Даже авторы относительно недавней, написанной в пору гласности статьи о "сложных вопросах коллективизации" – "С позиций правды", академик Б. Тулепбаев и кандидат исторических наук В. Осипов, обошли стороной этот вопрос. Они признают, что нельзя все объяснять "злой волей кулачества", но, "не отрицая определенной роли кулаков", эти работники все того же Института истории партии при ЦК Компартии Казахстана (сменившего ныне вывеску на "Институт политических исследований") считают, что "в определенной степени (интересно, в какой же? – В.М.). ситуацию усугубляли неумелые, иногда преступные действия представителей государственных органов".
Ясно, с "позиций" чьей "правды" составлены эти уклончивые, напоминающие бюрократическую отписку выводы…
Мало что поясняет и приводимая верными защитниками "ленинских принципов" коротенькая справка: "В 1929 г. в Казахстане, по данным ОГПУ, действовало 31 "бандформирование" в составе 350 человек, в 1930 уже 82 и 1925 человек, в 1931 г. – 80 и 3192. Помимо этого, в селах и аулах за это время выявлена 2001 "враждебная группа" общим числом 9906 человек, кроме того, арестовано 10396 вредителей-одиночек. В результате их деятельности в 1929-1931 гг. было убито 460 партийно-советских работников, совершено 372 враждебных антисоветских акта, 127 поджогов хлеба и потрав скота".
ОГПУ почему-то не отразило в справке (или историки этого не упомянули) своих ответных карательных действий, их степени, размаха. Между тем даже по приведенным в предыдущих главах газетным заметкам видно, насколько сурово обходились и с "бандитами", и с "вредителями" (за избиение или покушение на активистов виновных наказывали исключительно "высшей мерой социальной защиты" – расстрелом; ну а вредительством считали все что угодно…).