Как свидетельствует Рыскулов, виднейшие из "европейских" работников тогда продолжали еще недооценивать роль и значение коренного населения в революции. "Например, тов. Тоболин… на одном из заседаний ТурЦИКа заявил прямо, что, например, киргизы, как экономически слабые с точки зрения марксистов, все равно должны будут вымереть; поэтому, говорил он, для революции важнее средства тратить не на борьбу с голодом (что все равно не достигнет цели), а на поддержку лучше фронтов". Как видим, местные марксисты, "заслуженные руководители Октябрьского переворота в Туркестане", не слишком пеклись о беднейших массах, ради которых они якобы совершали переворот и которых всего лишь год назад как наставили "на великий путь социалистического строительства". В том же 1918 году в Ашхабаде восстали железнодорожники, чьими лозунгами были: "За советскую власть, но против отдельных негодных комиссаров", "За советскую власть, но против большевиков", – и тот же Тоболин, председательствующий на I съезде совдепов Туркестана, кричал: "Не делегацию, а побольше артиллерии нужно послать, чтобы от контрреволюционеров ни одной щепки не осталось".
12 февраля 1919 года "Наша газета" в заметке "О голодающих" привела слова Рыскулова: положение создается критическое, голодающих зарегистрированных один миллион, а не зарегистрированных еще больше, "…т. Рыскулов отмечает несочувственное отношение к делу борьбы с голодом… со стороны местных исполкомов…" Он предложил декретом обложить имущие классы независимо от национальностей, но "т. Казаков категорически высказался против обложения… дабы не нажить лишнего врага. Верховный революционный совет и ЦИК согласились с Казаковым".
В марте 1919 года Т. Рыскулов выступил на 7-м Чрезвычайном съезде Советов с докладом Центральной комиссии по борьбе с голодом в Туркестане. Он сказал, что среди 970 000 учтенных голодающих три четверти составляют киргизы-кочевники и одну четверть – оседлые жители, а всего страдают от истощения около двух миллионов людей. Перерезав скот до последней головы, "несчастные кочевники бросились в населенные пункты, надеясь здесь подаянием или случайной возможной работой как-нибудь влачить существование, а другая часть продолжала бродить по кочевьям, питаясь всяческими суррогатами, как, например, зелеными листьями кустарниковых растений, черепахами, зеленой травой, клевером, горькими кореньями растения, так называемого "алгы", и другими, безусловно неудобоваримыми и вредными для человеческого организма (хлопковые жмыхи).
Трагизм в состоянии этих бедняков достиг, наконец, крайности после того, как были удостоверены случаи буквального поедания человеческого мяса, причем голодные, потерявшие человеческий облик люди рвали друг у друга мешки, наполненные мертвечиной, и утоляли ею звериный голод. Случаи же продажи голодными родителями своих малых детей в полную собственность, то есть в рабство баям, стали обычным ужасным злом, получавшим уже широкое распространение".
"Власть пролетарская" предоставила обездоленным кредит в 5 миллионов рублей – вспомним, что еще в конце 1918 года Рыскулов просил "хотя бы 40 миллионов".
Помощи не хватило. Вымерла, по данным комиссии, треть голодающего населения.
Рыскулов обвинил краевую Продовольственную Директорию в том, что она была больше озабочена снабжением армии и тех учреждений, которые "со сжатыми кулаками" требовали свое.
"Если бы голодающий пролетариат мог явиться в тог же ЦИК или в ту же Продовольственную Директорию и потребовать свои права тоже со сжатыми кулаками, та получилась бы совершенно другая картина. Но голодающий пролетариат, особенно туземный, вымирал и своих прав не мог требовать. …Количество умерших исчисляется в огромных размерах. Можно сказать, что эти погибшие люди спасли положение и даже спасли советскую власть, так как если бы они, эти миллионы голодающих, также пришли со сжатыми кулаками и потребовали своей доли, то они не оставили бы камня на каине и перевернули бы все; но эти элементы были бессознательны, так как они не были организованы. Поэтому нам приходится сознаться, что хотя мы их и не накормили, но они спасли общее положение.
Краевая Продовольственная Директория заявляет: мы вам дать ничего не можем… Но строить здесь советскую власть на костях туземного пролетариата нельзя, как хотят допустить некоторые".
Тем временем на жителей обрушивались то хлебная монополия, то продовольственная диктатура с запретом базаров, то продразверстка с грабежом последней горсти: зерна.
Весной 1919 года ТурЦИК направил в Ферганскую область двух особоуполномоченных "исключительно па делам киргиз". В Андижане они застали следующую картину: партийные и советские чиновники разъезжали в парных экипажах, а дехкане впрягались вместо лошадей и пахали поля. Из Джалал-Абада телеграфировали, что киргизы встретили их радостно и благодарят советскую власть за оказанное внимание. "Они жалуются, что последняя трехлетняя история пролетарской революции разорила их экономически и духовно…".
В ту же Ферганскую область съездил председатель Совнаркома Туркестана Сорокин. Он самолично подтвердил безобразия:
"…От мусульман отбирают все, и не только отбирают, но и убивают их. Наши солдаты вместо защиты несут грабежи и убийства… В кишлаках население терроризировано и бежит. Растут шайки разбойников. Но, может быть, возразит кто-нибудь, что это не партия, а Красная Армия чинит насилия. Но партия стоит во главе… Мусульманский пролетариат просит помощи у русских, но те отвечают, что не доверяют им. Мусульман травят, мусульман даже убивают… Мусульманская беднота терпит от наших отрядов, уничтожавших без разбору (их) имущество, женщин и детей… Мусульмане-националисты… каким образом они могут относиться к нам дружески, когда видят только оскорбления? Мы сами делаем их националистами…".
В июне 1919 года в Ташкенте проходил 3-й краевой съезд Компартии Туркестана. Один из делегатов, "бедняк-мусульманин", сказал на заседании 5 июня:
– Мы, бедные мусульмане, как находились при Николае Кровавом скотиною, так находимся и теперь Бри нынешнем пролетарском правительстве. И даже хуже, хотя не сопротивлялись советской власти….
Дехканину вторил писатель Жусупбек Аймаутов в своей книге "Психология выбора профессии", вышедшей на казахском языке в московской типографии Совета Национальностей:
"Война, революция, грабежи, голод, национальная свобода, автономия… все это вещи, не снившиеся казахско-киргизскому народу даже во сне, бросили (казахско-киргизский народ) в объятия нищеты и бесконечных нужд…" .
Сколько жертв унес этот небывалый, по словам Рыскулова, голод? Точных данных нет. Количество умерших исчисляется в огромных размерах, говорил он в марте 1919 года. Но ведь с бедою не могли оправиться до конца 1919 года… В предисловии к книге "Революция и коренное население Туркестана", написанном несколькими годами позже, Рыскулов отмечает, что организация чрезвычайных комиссий по борьбе с голодом, диктаторскими полномочиями "спасла сотни и тысячи пролетариев и бедноты (спасено, по статистическим данным, почти ровно 1000 000 человек)…". Миллион жизней избавили от смерти, но голодало-то не менее двух миллионов человек. Значит, и жертв – миллион. Примерно такую.же цифру дает и Мустафа Чокаев в книге "Туркестан под властью Советов" (Париж, 1935). Он пишет, что, согласно советским источникам, погибло 1 114 000 человек, однако не называет этих источников.
Рыскулов считал, что голод послужил одной из главных причин возникновения басмачества в Туркестане. Но ведь и голод был следствием не только стихии, но, главным образам, причин политического и экономического порядка. Как бы то ни было, однако до времен революционной смуты никакого басмаческого движения в этих краях не существовало. Карательные действия новой власти, ее грубый и беспощадный атеизм, экономический грабеж – все это и другое не могло не вызвать противодействия. Уже 9 июля 1918 года "ввиду непрекращающихся грабежей и разбоев" Ферганская область была объявлена на военном положении. По мнению председателя (в 1922 году) Совнаркома Туркестана К. Атабаева, в 1919-1920 годах в Ферганской долине существовало не просто басмачество (в переводе бандитизм), а "определенное народное восстание". 18 июля 1922 года, делая доклад на 5-м заседании 4-го пленума ТурЦИКа, проходившего в Ташкенте, Атабаев так объяснил зарождение басмачества:
"Советскую власть в Фергану привезли железнодорожные рабочие, которые долгое время не находили пути к увязке с местным населением. Одновременно с возникновением советской власти в Фергане группа мусульманской интеллигенции, совместно с улемами, созвала съезд мусульманских воинов и дехкан. На этом съезде было избрано правительство автономного Туркестана. Оно объявило амнистию всем грабителям и ворам, призывая их вступать в ряды национальной армии, которая организовалась в Фергане. Между прочим, туда был приглашен Иргаш, бывший вор и грабитель, сосланный на каторгу царским правительством и вернувшийся после революции. Он был назначен "курбаши". В переводе – начальник охраны города Коканда.
Для ликвидации этой банды советской властью был отправлен в Коканд отряд во главе с т. Перфильевым, который и приступил к осаде города. Автономное правительство выпустило воззвание, приглашая всех мусульман вступить в ряды национальной армии для защиты религии Ислама, национальной свободы и автономного правительства. И действительно, близкие кишлаки отозвались и прибыли в Коканд с кетменями, топорами, охотничьими ружьями и т. д. Бой продолжался три дня. За это время автономное правительство исчезло, ушел и Иргаш. К моменту взятия Коканда в городе остались те кишлачники, которые пришли к ним на помощь. Они-то больше всего и пострадали.
Наш отряд состоял исключительно из дашнаков, которые быстро учли создавшуюся обстановку и решили нажить деньги. Расправа шла большей частью по торговой линии. Все местные торговцы были расстреляны, имущество их было свезено на оклады и в вагоны, а что осталось, было сожжено. Население подверглось насилиям, грабежу, а город – разрушению.
Население Ферганы, видя такую жестокую расправу, поверило автономистам, что большевики действительно грабители и бандиты, что они ничего не признают и идут против религии, против Бога.
…Мобилизация местного населения на тыловые работы в 1916 году вызвала целый ряд восстаний в Самаркандской и Семиреченской областях. В Фергане… население откупилось от мобилизации очень осторожно: оно обложило само себя особыми налогами и на собранные деньги наняло всякий сброд – картежников, карманников, весь бездельный люд, которым кишела Фергана. После годового пребывания на фронтах они возвратились домой и как "истинные рабочие" были привлечены в местные Советы…
В каком же порядке протекала там наша политическая работа? Наш лозунг "Долой старый мир, долой буржуазию!" проводился в жизнь приблизительно в следующем виде. За старый мир мы принимали все мечети, медресе, которые были нами закрыты; казии, улемы были арестованы; борьба с религиозными предрассудками выражалась в том, что священный для мусульман Коран в Маргелане был сожжен представителями советской власти; соборная мечеть в Андижане была превращена в казармы мусульманских отрядов…
Наши отряды нападали на мечети и бросали бомбы в молящихся ишанов, улемов. В результате весь класс улемов и ишанов ушел к басмачам.
Местное байство мы расценили как европейскую буржуазию, арестовывали и сажали в тюрьму, выпуская по выплате определенной контрибуции. Здесь я отмечу, что покушение на товарища Ленина также отразилось в Фергане репрессиями по отношению к баям, которых арестовывали, говоря: "Вы, сволочи, покушались на Ленина!" Так протекала там классовая борьба…
Мы проводили… и хлебную монополию и продовольственную разверстку, и земледельческое крестьянство и труженики-кустари, поголовно все население восстало против советского режима, советского порядка и ушло к басмачам, дав этому движению, вначале чисто бандитского характера, политическое содержание…
…И мы в течение 4 лет не сумели ликвидировать это движение ни с какой его стороны.
Когда советское правительство очутилось перед лицом восстания, которое все усиливалось, оно укрепилось в крупных городах и повело с ним борьбу.
В первое время наши красноармейские части не были объединены под единым командованием и каждый город выступал самостоятельно против басмачей. Красноармейские отряды состояли главным образом из дашнаков, ничем не связанных с местным населением и по своему происхождению враждебных ему по той причине, что армяне как торговцы по роду своих занятий конкурируют с местным населением в своей обыденной жизни…
…Мы думали одно время ликвидировать басмачество огнем и мечом. В этих целях более или менее крупные кишлаки, "пораженные басмачеством", уничтожались беспощадно, вследствие чего население уходило от советской власти все дальше и дальше. Не помогла нам и общая оккупация всей Ферганы…
Такое положение очень тяжело отражалось на настроениях наших красноармейцев, и в злобе отчаяния они нередко истребляли совершенно мирное население.
В результате всего этого сложилось у командования и у красноармейцев определенное мнение, что все население является басмачами.
Под этим углом зрения проводилась и карательная политика. Довольно долгое время практиковалась система заложников. Последних было взято столько, что во всей Фергане не находилось места для их изоляции…".
Вот в такое время Голощекин и прибыл в Туркестан. Он вошел в комиссию ВЦИКа, СНК РСФСР и ЦК РКП (б) по делам Туркестана вместе с Элиавой (председатель), Фрунзе, Куйбышевым, Бокием, Рудзутаком. Приезд стал возможен после снятия Оренбургского фронта, происшедшего в сентябре 1919 года. На комиссию возлагался высший партийный контроль и руководство от имени ЦК РКП (б); она должна была исправить ошибки в проведении национальной политики, допущенные местным руководством.
Как уверяет историк В.П. Николаева, ЦК РКП (б) и советское правительство "очень внимательно подходили к вопросу о персональном составе Турккомиссии", включив в нее "людей проверенных на ответственной и советской работах, закаленных большевиков, имевших достаточный организационно-политический опыт и знавших Туркестан". Последнее утверждение весьма и весьма сомнительно. Достаточно заглянуть в энциклопедические словари, чтобы убедиться в том, что ни председатель комиссии Элиава, ни ее члены Рудзутак, Куйбышев, Бокий, Голощекин прежде в Туркестане не бывали и знать его не могли; разве что Фрунзе знавал – да и то в юности, когда обучался в Верном и пешком хаживал к матери в Пишпек (Бишкек).
Турккомиюсия прибыла в Ташкент 4 ноября 1919 года. По пути следования всюду устраивались митинги. Так, 2 ноября в Казалинаке один из мусульманских делегатов Всероссийского совещания коммунистических организаций народов Востока приветствовал посланцев Москвы и в их лице "центральную власть, которая не забыла туркестанский пролетариат и идет навстречу его нуждам".
Еще бы забыть центральной власти про туркестанский пролетариат, когда тот был одной из больших ставок в крупнейшей авантюрной игре под названием "мировая революция".
Разгромив кокандское правительство и разрушив план автономизации Туркестана, принятый в сентябре 1917 года на 2-м мусульманском съезде, создав такое жизненно важное учреждение, как ЧК, и отделив церковь от государства и школу от церкви, СНК РСФСР в подписанном Лениным обращении "Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока" призывал: "Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это. Знайте, что ваши права, как и права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов – Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов". Видно, по разумению большевиков, трудящиеся мусульмане могут свободно и беспрепятственно устраивать свою национальную жизнь лишь под дулами винтовок дашнаков, по случаю ставших красноармейцами, да под хищным оком "Чеки", – и осознавать свои вновь обретенные права не иначе как в поругании собственного религиозного чувства.
Обращение СНК РСФСР, как писал недавно современный автор Ю. Папоров, "передавалось из уст в уста. Оно особенно вдохновляло местную интеллигенцию, принявшую всем сердцем освободительную политику Октябрьской революции". И откуда такие сведения у автора? А быть может, из уст в уста передавалось о том, как представители советской власти сжигают Коран или швыряют бомбы в молящихся священников? И до каких же пор можно представлять читателям интеллигенцию как восторженных слабоумных дурачков, способных в смуте, убийствах, грабежах, голоде, разрухе вдохновляться обещаниями! Что-то не видно никакого вдохновения в приводившемся выше высказывании писателя Ж. Аймаутова, да и партийный деятель К. Атабаев куда как далек от восторгов в своем докладе. Если кто-либо и вдохновлялся тогда, по прочтении обращения Совнаркома, то это было заблуждение обманутого человека, обделенного совестью и умом, потому как сказано в Писании: "По делам их узнаете их". По делам, а не по словам.
Через несколько дней по прибытии комиссии в ташкентских газетах было напечатано привезенное ею письмо Ленина "Товарищам коммунистам Туркестана", к которым Владимир Ильич, испросивши позволения, обращался "не в качестве Председателя Совнаркома и Совета Обороны, а в качестве члена партии", – так сказать, сойдя с трибуны.
"Установление правильных отношений с народами Туркестана, – писал он, – имеет теперь для Российской Социалистической Федеративной Советской Республики значение, можно сказать, гигантское, всемирно-историческое.