– Не благодарю: плохая примета, – улыбается он. – До встречи в Локте…
Проходит три дня. Я безвыездно сижу у брасовцев: вызываю людей, отправляю их в разведку и долго просиживаю над картой – еще и еще раз изучаю дороги, подходы к Локтю, план самого поселка.
Мне ясно: нам предстоит тяжелый и трудный бой. И снова к этому будущему бою нужно предъявить все те же требования, что и к нашей недавней операции в Суземке: мы должны ударить наверняка и ударить молниеносно.
Все больше и больше убеждаюсь: эти два условия – непреложный закон партизанской борьбы. Грубый просчет в разработке операции неизбежно приведет к затяжке боя. В сегодняшних условиях, когда нас горстка, а враг быстро может сконцентрировать в любом месте заведомо превосходящие силы, затяжной бой таит в себе большую опасность для нас…
Утром приезжают Богатырь и Рева. Докладывают, что отряды на подходе. Иван Абрамович, наш начальник объединенного штаба, приехать не может – занят разработкой Трубчевской операции, трубчане выделили тридцать бойцов под командованием Кузьмина, а суземцы вообще не в состоянии участвовать в операции – в районе устанавливают советскую власть, принимают добровольцев в отряд, держат оборону.
– Едешь по району, и сердце радуется, – рассказывает Богатырь. – Работают сельсоветы, идет сбор оружия… Наш Лаврентьевич усиленно занимается организацией групп самообороны. Прямо чудеса творит: тринадцать сел объездил, тринадцать групп создал. Вот, оказывается, в чем нашел себя!
К полудню мне докладывают, что прибыли отряды. Еду к ним. Отдельными таборами расположились они в лесу – наш отряд, трубчане, сталинцы, харьковчане. Сто шестьдесят бойцов!
Идет, казалось бы, неторопливая, спокойная, но напряженная, сосредоточенная жизнь.
Вокруг Шитова собрались его подрывники: Иван Иванович объясняет им устройство новой мины. Иванченко распекает бойца за пятнышко, обнаруженное на станковом пулемете. В группах Федорова и Кочеткова командиры придирчиво проверяют оружие.
Володя Попов, тот самый суземский хлопчик, который все-таки настоял на своем и стал партизаном, разобрал пулемет, разложил части на потрепанной шинельке и смазывает затвор.
– Разобрать не хитро, браток, – говорит стоящий рядом со мной Рева. – А вот соберешь ли?
– Ваше задание выполнил, товарищ комиссар, – вытянувшись передо мною, браво рапортует Володя. – Могу, закрывши глаза, ночью собрать.
– Добрый из него пулеметчик получается, – подтверждает его командир Ваня Федоров. – Рука твердая и глаз острый.
Горят костры. Слышатся приглушенные голоса, звякает оружие.
– Як это у Михаила Юрьевича сказано? – улыбается Рева, показывая глазами на лагерь. – "Кто кивер чистил весь избитый, кто штык точил, ворча сердито, кусая длинный ус"…
Мне не дают покоя Муся и Буровихин: от них до сих пор никаких известий. Договариваюсь с Капраловым – и командир посылает в Локоть связного: он должен повидать Буровихина и привезти от него последние данные. Только после этого мы сможем наступать на Локоть.
Связной уходит и не возвращается в срок…
Помню, это было в сумерки следующего дня. Ко мне в землянку входит секретарь райкома.
– Сейчас пришел подпольщик из Локтя. Связной, посланный Капраловым к Буровихину на связь с подпольем, не явился, хотя есть непроверенные сведения, будто он в Локте. Буровихин арестован…
Ждать больше нельзя. Надо спешить. Может быть, мы еще успеем спасти Василия.
Нет, на этот раз нам, очевидно, не удастся добиться неожиданности удара – враг предупрежден. Но ждет ли он удара именно сегодня? Едва ли: связной никак не мог знать, что мы выступим этой ночью. К тому же сегодня Рождественский сочельник, и полицейские не преминут справить Рождество. Тем лучше…
Созываю командиров. Один за другим они подходят ко мне, рапортуя о количестве бойцов, и каждый добавляет:
– Все на санях.
Ставлю отрядам самостоятельные задания.
Выступаем ровно в 24.00. Движение по маршруту в общей колонне. В 0.30 выход на большак к селу Бобрик. Прошу сверить часы, товарищи командиры.
* * *
Ночь. Звездное морозное небо. Прямо над головой опрокинулся ковш Большой Медведицы. Ярко сияет Полярная звезда.
Скрипят полозья. Слышится приглушенный говор. Недовольно фыркает Машка, притормаживая сани: мы только что поднялись на высокий крутой бугорок, сейчас медленно спускаемся в него, и отсюда видна вся наша колонна. Ее головная застава теряется далеко впереди в голубоватом лунном свете.
Смотрю на часы. Уже сорок пять минут мы на марше. По моим расчетам, минут двадцать назад должен быть ручеек с крутыми берегами. Ручейка нет.
– Остановить. Проверить маршрут, – приказываю я.
Ларионов мчится вперед – и все наши сорок саней остановлены.
Вместе с Бородавко иду к голове колонны. Мороз дает себя знать. Никому не сидится в санях. Люди выскочили на снег, топчутся на месте, трут уши, борются друг с другом. Слышатся острые шутки, смех, веселый говор.
Кочетков, начальник головной походной заставы, докладывает, что мы действительно идем по новому маршруту: ранее намеченный путь завален снегом.
Вызываю проводника.
– Куда нас ведете?
– На деревню Тросную.
– Этой деревни в маршруте нет. Она должна остаться на востоке. В чем дело?
– По намеченному маршруту не проедешь – снег по пояс. А этот путь короче. Опасности никакой. В селах все спят. Если бы даже кто и захотел донести – дорога ему в Локоть одна: через нашу колонну. Все будет в порядке.
– По местам! Продолжать движение!
На этот раз иду впереди, рядом с Кочетковым. Проходим примерно полкилометра – навстречу бежит Калашников из нашей разведки.
– В Тросной вражеский гарнизон! – докладывает он. – Приехали с вечера, никого из села не выпускали и сидели в засаде. Около полуночи сняли посты, встретили сочельник, напились и сейчас спят.
– Вот тебе и безопасный путь! – вырывается у Бородавко.
Да, нас ждут. Неожиданность как будто полностью исключена. Но сочельник все-таки нам на руку…
Я, Калашников и Кочетков идем в село: в крайней хате осталась наша разведка в ожидании распоряжений.
Тросная спит. Даже шавки не лают, когда мы идем по улице.
Навстречу шагают двое мужчин.
– Кто это? – обращаюсь к Кочеткову.
– Вероятно, наши разведчики ходили в деревню. Возвращаются. Сейчас выясню.
Кочетков подходит к ним, останавливается, неторопливо беседует и совсем не спешит возвращаться.
Что за люди? О чем ведут разговор?..
Медленно идем с Калашниковым по улице. Мы уже в десяти шагах от них. Кочетков неожиданно поворачивается и рапортует мне:
– Господин начальник! Гарнизон спит.
Первое мгновенье ничего не понимаю.
– Сегодня сочельник старого Рождества, господин начальник, – чуть улыбнувшись, добавляет Кочетков.
Так вот, оказывается, в чем дело: нам встретился патруль, и Кочетков до поры до времени не хочет поднимать шума.
Патруль подтверждает, что все перепились, начальник гарнизона спит, они готовы отвести к нему.
Нет, я не пойду к начальнику. Пусть он мирно спит. Так лучше. Иначе начнется перестрелка, мы долго провозимся в деревне и сорвем операцию.
Захватив с собой патруль, бесшумно огибаем спящую Тросную – и колонна снова на большаке.
Проходит часа полтора. Впереди вырастает село Городище – оно в двух километрах от Локтя. Разведка докладывает: в одном из домов сидят вооруженные люди и пьянствуют.
Значит, и здесь нас ждут, но, к счастью, и здесь встречают Рождество.
Подходим к дому. Часовых нет. Сквозь щель в занавешенном окне виден стол, бутылки на столе и за столом пятеро мужчин.
Стучим. Открывает дряхлая хозяйка. В хате никого. Только на столе остатки еды, початые бутылки.
– Кто был у тебя?
– Вечером пришли, откушали и ушли, – громко отвечает старушка, а сама показывает глазами на дверь в соседнюю комнату. Потом переводит глаза на кровать и внимательно смотрит на нее.
Пашкевич вытаскивает из-под кровати насмерть перепуганного мужчину. В соседней комнате Богатырь находит остальных. Они стоят перед нами и бессвязно плетут о том, что, дескать, никакого отношения ни к Локтю, ни к Воскобойникову не имеют, вечером пришли из Брасова и решили вот здесь, в Городище, встретить Рождество. И только тот, кого вытащили из-под кровати, признается, что они посланы связными из штаба Воскобойникова: предполагается наступление партизан, в Тросную выслана засада, и, как только там начнется бой, связные должны сообщить об этом в Локоть.
– Откуда в Локте знают о партизанах? – допытывается Пашкевич.
Пленный охотно сообщает, что в штаб пришел незнакомый ему человек, назвался связным Брасовского партизанского отряда и потребовал провести его к начальнику. Через полчаса был отдан приказ об обороне Локтя и об аресте господина Буровихина.
– Что это значит, Александр? – удивленно смотрит на меня Пашкевич. – Связной брасовцев – предатель?
Рассуждать некогда. Продолжаю допрос пленного, благо он готов сказать все, что знает, лишь бы только спасти свою жизнь.
– Локоть вызвал подкрепление из Брасово, – докладывал пленный. – Оно должно прийти к утру.
– К утру?… Командиров ко мне! Быстро!
Обстановка проясняется. Нашего нападения ждут в Локте. Но не обязательно сегодня. Сегодня же утром из Брасово войдет в Локоть подкрепление…
А что если и здесь попытаться повторить то, что так хорошо удалось в Суземке: ворваться в город под видом этого брасовского подкрепления?..
– Знаешь пароль? – спрашиваю пленного.
– Как же не знать, гражданин начальник?.. Пароль – "царь Федор", отзыв – "Апраксин".
Тем лучше: на этот раз нам даже известен пароль.
Значит, весь вопрос только в том, кто явится раньше в Локоть – мы или брасовское подкрепление…
Пашкевич уводит четверых арестованных. Пятый – тот, кто так словоохотлив, остался со мной.
Один за другим входят командиры. Даю задание: в Локоть входить под видом брасовцев. Пароль – "Царь Федор", отзыв – "Апраксин". Войдя в город, группа Вани Федорова должна ворваться в офицерскую казарму, Кочеткова – штурмовать тюрьму и освободить Буровихина, группа трубчевцев с Кузьминым во главе – уничтожить руководство "партии"; Сталинский отряд прикрывает пути отхода, Бородавко с группой Иванченко блокирует дорогу на Брасово.
– Движение ускоренным маршем, лошадей не жалеть! – заканчиваю я.
На крыльце сталкиваюсь с Пашкевичем.
– Арестованный убежал, – тихо говорит он. – В тот лесок. В сторону Локтя.
– Ларионов с Джульбарсом, сюда!
Собака нюхает след на снегу, ощетинивается и бросается в лес. За ней бежит Ларионов.
Ну словно нарочно!.. Если беглец уйдет, нам нечего идти в Локоть. Даже если и найдем его, провозимся с ним слишком долго, и тогда наш план ломается: наступит утро, в Локоть войдет подкрепление из Брасова…
Крепчает мороз. Поднимается ветер. Минуты кажутся часами…
Наконец из леса появляется Ларионов.
– Все в порядке, товарищ командир. Спасибо Джульбарсу…
…Быстро бегут лошади под уклон к Локтю. Сзади, на востоке, чуть светлеет горизонт.
– Ходу! Ходу! – несется по колонне.
Голова колонны уже въезжает в Локоть… Уже вся колонна в городе… Даже пароль не понадобился…
Улицы безлюдны. Тишина…
Перед нами большой занесенный снегом парк. Наши группы молча расходятся к своим объектам. А Локоть словно вымер. Неужели все пройдет так гладко?..
Раздается треск автоматов. Вокруг визжат и рвутся разрывные пули, и не поймешь, откуда стреляют. С этих заснеженных деревьев? Из соседнего дома? Из укрытия в парке?..
Стрельба нарастает с каждой минутой. Уже гремят выстрелы в стороне тюрьмы, офицерской казармы, дома, где живет Воскобойников. Значит, все группы вошли в бой…
Наступает рассвет. Поднимается солнце…
На КП прибегает связной. Докладывает, что тюрьма взята, но отступившая вначале охрана вернулась и сейчас блокирует тюрьму. Группа Кочеткова в осаде. Вместе с Кочетковым остался Пашкевич.
Беру харьковчан и бросаюсь на выручку.
Подступы к тюрьме под огнем: бьет вражеский автоматчик. Первым замечает это боец харьковского отряда, комсомолец Вася Троянов. Вася ползет по глубокому снегу. Вокруг него пули срывают снежинки с высоких сугробов, но Вася продолжает ползти. Он уже за углом пристройки, в тылу у вражеского автоматчика.
Обстрел усиливается. Троянов неторопливо прицеливается и дает короткую очередь. Автоматчик снят.
Троянов ползет обратно. Снова вокруг него пули вздымают снег. Еще несколько метров – и он скроется за выступом дома. Вдруг Вася вздрагивает и выпускает из рук автомат. На снегу расплывается красное пятно.
Харьковчане под огнем вытаскивают тело друга. Троянов убит пулей в сердце… Уже после боя в кармане его гимнастерки находят заявление:
"Прошу партийную организацию принять меня в ряды большевиков. Обязуюсь мстить врагу жестоко, беспощадно, неустанно…"
Мы врываемся внутрь тюрьмы. В коридоре лежат вражеские трупы. Их, пожалуй, более пятнадцати. Неужели был так силен тюремный гарнизон? В тех сведениях, которые принес мне разведчик Брасовского отряда, говорилось лишь о пяти сторожах. О гарнизоне не упоминалось ни словом… Как мог произойти такой грубый просчет?..
В тюрьме меня встречает Пашкевич.
– Сюда, Александр, – тихо говорит он.
Идем по коридору. На полу обваливается штукатурка, разбитое стекло, брошенный автомат, пустые патронные гильзы.
Входим в камеру. После яркого, солнечного морозного утра первое мгновение ничего не вижу в этой серой полутьме. Наконец, на полу вырисовывается фигура. Подхожу ближе.
Лужа крови. Клочья рваной окровавленной одежды. Исполосованный ножом, обезображенный труп.
Буровихин… Вася Буровихин… Его тонкий нос с горбинкой. Его густые, сросшиеся у переносья, брови.
– Когда я пришел сюда, – тихо говорит Пашкевич, – труп был еще теплый. Василия убили в тот момент, когда мы ворвались в Локоть… Смотри.
Николай подводит меня к стене, зажигает спичку, и в ее мерцающем свете я вижу слова, нацарапанные на грязной серой стене:
"Выдал связной. Концы в Севске. Шперлинг аме…"
– Вот кто убил его, – все так же тихо, словно он не смеет повысить голоса в этой страшной камере, говорит Пашкевич. – Этого большого, честного, несгибаемого человека…
Неподалеку с воем рвется мина. Бой продолжается. Надо спешить.
У дверей с автоматом наготове стоит Ларионов. Он ничего не говорит нам, но я знаю: Ларионов скорее погибнет, но никому не отдаст Василия…
Бой то затихает, то вспыхивает с новой силой. Трещат автоматы. Около офицерской казармы бьет станковый пулемет.
Стараюсь сосредоточиться, по звукам выстрелов определить ход боя, но перед глазами по-прежнему стоит мрачная темная камера, замученный Буровихин и надпись на стене: "…Концы в Севске, Шперлинг аме…" Что это значит?
Связной от Кузьмина докладывает: наши прорвались к дому, где жил Воскобойников… Минут через десять – новый связной. От него узнаем, что лидера "партии всея Руси" срезала пулеметная очередь Леши Дурнева.
Часть дела сделана…
– Ваня Федоров в офицерской казарме! – взволнованно сообщает Петраков. – Он бьется один…
Как выяснилось потом, у казармы дело обстояло так.
Оставив своих бойцов в прикрытии, Ваня спокойно пошел к дому. В предутреннем морозном тумане смутно вырисовывалось большое каменное здание сельскохозяйственного техникума, превращенное в казарму.
Ваня почти вплотную подошел к часовому у входа и в упор выстрелил из пистолета.
Федоров в вестибюле. Перед ним широкая лестница на второй этаж, где расположены офицерские спальни.
Очевидно, наверху услышали выстрел у крыльца. Тут как раз вспыхнул бой у тюрьмы, у дома Воскобойникова, и проснувшиеся офицеры всполошились.
– Тревога! Партизаны! – раздались голоса на втором этаже, и офицеры гурьбой бросились вниз по лестнице.
Вот тут-то Ваня и ударил по ним длинной очередью из ручного пулемета. Падали убитые и раненые на ступеньки лестницы, сверху бежали все новые и новые группы офицеров, а Ваня, спрятавшись за колонной, продолжал бить.
Наконец офицеры опомнились. Они открыли огонь из окон как раз в тот момент, когда группа Федорова подбегала к крыльцу на помощь своему командиру. Сплошной огневой завесой отрезали офицеры подход к зданию – и группе пришлось отойти…
Когда мы подошли к дому, обстановка была сложна: на втором этаже – офицеры, в вестибюле – Федоров, вокруг здания – мы. Ворваться в здание невозможно: из окон бьют пулеметы, у самого крыльца рвутся гранаты.
Долго ли продержится Ваня в вестибюле? Хватит ли у него патронов? И что можно сделать с этим старым добротным каменным домом, когда в нашем распоряжении только пуля?
Вызываю на помощь группу Иванченко: мы откроем ураганный огонь по окнам и под прикрытием его попытаемся ворваться в здание…
Со стороны Брасово вспыхивает перестрелка. Очевидно, подошло обещанное Локтю подкрепление. Там должен быть Бородавко. От него до сих пор никаких вестей. Посылаю к нему Богатыря и Пашкевича.
– Нашел, наконец, Лаврентьича, – подбегает ко мне Богатырь. – Говорит – трижды посылал связных, но они не находили тебя. Просит помощи. Направил к нему Тулупова с его хлопцами…
Все напряженнее становится огонь из окон казармы – очевидно, офицеры готовятся к атаке.
– Александр, Пашкевича ранили, – тихо говорит Богатырь.