Пустил ее вперед. Она идет, а кругом поставил я солдат, чтобы в случае чего они его поймали бы. И в это время раздается выстрел. Мы выбегаем, а немец побежал. Побежал в одних носках, т. к. сапоги оставались в избе. Тут один боец выстрели в него и он упал. Мы подходим, он валяется – ни крови, ничего нет. Мне это показалось подозрительным. И велел его перевернуть. Тут наш один боец как даст ему ногой в живот, тот как вскочит. Молодой такой парнишка, лет 18. Так мы набрали 12 человек – это были наши первые пленные.
Сталиногорск мы после этого взяли. Сначала немцы оказывали сильное сопротивление. Они засели в шахте, из которой они по нас все время били. Там была вышка и они нас видели как на ладони. Всех лошадей у нас перебили. Пушки стоят. Максаков говорит, что надо пойти в разведку, найти подход к шахте с тыла. Опять пошел. Вообще я люблю ходить в разведку и ходил чаще всех. Взял я человек 10 и мы пошли. С нами пошел один парень Володька Чурик, как потом оказалось сын кулака. Он нам все рассказал о немцах. Когда мы ловили немцев, он тоже около нас был, он нам говорил, где лучше пройти, а потом говорит:
– Вы небось, устали, потом заходите, отдохнете. У меня есть целая бочка спирту.
Он нас вывел к шахте, а сам ушел. Я подошел к шахте, посмотрел, где что у немцев стоит. Подошли мы вплотную, так как везде были постройки. Все разведали. Я вернулся обратно. Когда я вошел в дом, оказывается Максаков вздумал устроить обед по случаю взятия этого села. И все уже поели и попили как следует. В ведре еще оставался спирт. Максаков говорит:
– Комиссар, садись.
И наливает мне стакан спирту. Я его спрашиваю:
– Где взял спирт.
– Володька принес.
А вообще мы там взяли много велосипедов, мотоциклов и т. п. я выпил полстакана спирту, но со мной ничего не было, а 8 наших отравились, в том числе командир роты Нычик и другие командиры рот и взводов. Спирт был отравлен.
После того как мы пошли обходным путем, немцы начали драпать. Сталиногорск весь горел.
Дальнейший наш путь шел на Белев. Он был взят в ночь на первое января 1942 г. Тут же я свалился и заболел крупозным воспалением легких, так как мы перед взятием Белева два дня лежали в снегу.
Мы подошли к Белеву 30 декабря. Наступали мы от станции. Находились мы от города всего на километр. Немцы открыли по нас артиллерийский огонь, минометный и главным образом пулеметный огонь. Пулеметный огонь шел, главным образом, из кирпичного завода. Наступали мы два дня и ничего не могли сделать. Потери несли большие. 31 декабря собрались мы в одной лощине. Перемерзли все до чертиков, страшно устали, холод был невыносимый. У нас в батальоне был замечательный адъютант лейтенант Булгаров, очень храбрый человек. Он приехал с востока, рабочий парень, такой здоровый, прямой открытый малый. Мы всегда с ним ходили на марше впереди батальона.
Два дня мы пробовали наступать на Белев, но ничего не получалось. Наши силы были уже потрепаны, в батальоне у нас было человек 150 и нам мешали немецкие пулеметы. И вот сидели мы в этой лощине. Булгаров, наконец, говорит:
– Знаешь, Иван, пойдем мы подавим эти пулеметы. – Куда ты полезешь, говорю, батальон не смог их подавить, может там мины.
– Ничего, пойдем.
Мы сказали Максакову, что решили пойти. Но Максаков не согласился меня отпустить, так как из командного состава осталось очень мало людей. Разрешил идти одному Булгарову.
– Ну ладно, ты хоть меня проводи.
– Если уж провожать, тогда лучше я пойду.
А у меня был тот же связной Полухин, которого тогда поранило. Он, хотя и пожилой, но был очень проворный мужичек.
Мы втроем и пошил. Пошли оврагом, подошли к сараям. Все тихо. Я говорю, что если мы все будем подниматься на гребень, то немцы нас увидят и дадут очередь. Мы лежим. Булгароов говорит, что он пойдет впереди, а сзади метров на 60 пойду я, потом Полухин. Мы приготовили гранаты и пошли. Он идет впереди, я за ним, а за мной на таком же расстоянии идет Полухин. Так мы дошли до крайнего сарая. Около сарая никого не было – стоял только пулемет. А внутри сарая видим свет, там сидели немцы. Булгаров берет пару гранат, бросил одну, вторую и сразу всех немцев там перебил. Этот пулемет мы взяли. И послал Полухина сказать, что мы в этих сараях и чтобы люди шли сюда. Потом прибежал Максаков и несколько человек бойцов. Заняли мы эти сарая, а потом заняли и станцию. Поставили там пулемет и начали поливать по улицам Белева.
Потом в дивизии уже узнали, что мы прорвались и справа наши части начали действовать. Убили у нас тогда парторга Шмидта – очень хороший был парень. Он всегда бежал впереди и вперед. Так и тут было. Мы ворвались на станцию, а он бежал к городу и был убит. Таким образом Белев был занят.
Под Белевым мы праздновали наступление Нового года. А я свалился.
Потом поехали в Плавск. Здесь боев не было, т. к. немцы отходили, сжигая все за собой.
После болезни я опять попал в эту дивизию.
Большой бой был у нас под Кировым. Здесь мы наступали три дня – 13.14 февраля. Дивизия получила приказ овладеть большим селом Погост, в 7–8 км от Кирова. Это село было взято нами, но, когда мы пошли к Кирову, немцы опять у нас в тылу его заняли. И нам было приказано взять село Погост обратно.
Мы наступали на него безрезультатно в течении трех дней. Погубили очень много людей. Я там тоже чуть не погиб. Мы вошли в центр этого села, всего 25 человек и немцы нас окружили. Ушли мы оттуда кое как всеми правдами и неправдами. Когда у нас в батальоне осталось 25 человек, нам приказали отойти на разъезд Щигры, между Кировым и Людиновым. Мы отошли в 12 ночи. Все мы очень устали, так как три дня наступали. Всего в батальоне у нас оставалось 41 человек. Было у нас 4 станковых пулемета, была рота минометов, и одно орудие 45 мм. Ночью мы расставили свои огневые точки. Там был полустанок – перекресток железной дороги и узкоколейки. Кроме того там стояли два каменные дома, где раньше жили рабочие. В этих домах мы расположили свои роты. В одной роте у нас оставалось 7 человек, а в другой 12 человек. Поставили там пулеметы. Сами заняли полустанок, где расположили минометную роту. Командиром минометной роты был Кипа – замечательный парень. Также сюда поставили один станковый пулемет. Орудие поставили недалеко от станции для прострела полотна железной дороги. Командир мой Максаков не выдержал, он очень устал, и уснул. Я еще несколько пободрствовал и тоже свалился.
В 10 часов утра приезжает начальник штаба полка. А полк стоял на станции Фаянсовая. Максакова будил не добудился. Будит меня.
– Комиссар немцы наступают, а вы спите.
К этому времени я был комиссаром батальона. Я вскочил. Выстрелов нет, значит не наступают. Он говорит, что получены сведения, что немцы наступают. Я Максакова растолкал, мы пошли проверять посты. У нас было все в порядке, все на месте. Пока мы ходили, рассматривали, немцы уже подошли к железной дороге, к опушке леса, где у нас был выставлен передовой пост, и его обстреляли. Возвращаясь на полустанок, мы увидели как из-за леса выходят немецкие автоматчики. Они обстреляли наших постовых. Потом уже появились еще немцы. Когда я добежал до полустанка, то увидел уже много их. Но наши пулеметы ударили и немцы откатились в лес. Командир минометной роты Кипа, не дожидаясь нашего прихода, сразу же открыл огонь из минометов. Началась осада полустанка. Немцы начали страшно по нас бить. Они поляну, где стоял полустанок всю изрыли минометным огнем из тяжелых минометов. Начали они атаку в 11 часов утра и к 8 вечера они у нас один дом взяли. А это грозило нам гибелью, так как дом стоял на возвышенности. Там были к тому же наши станковые пулеметы, там была наша основная рота. Командир роты был убит, рота разгромлена. Рядом с нами остался только один дом – метров на 60 и наш полустанок. Немцы начали бить по нам из орудий и нам пришлось перейти вниз. Бой длился очень долго, отбивались мы кто чем мог. Я и командир минометной роты Кипа забрались на верх, на потолок и оттуда все время били, сначала из автомата, но из автомата ничего нельзя было сделать и тогда стал бить из карабина. Убил я там штук 7 немцев. Били мы до тех пор, пока они нас оттуда не сняли. Начали бить по нам из 37 мм орудий.
Здесь особенно отличился командир минометной роты Кипа и расчет 45 мм пушки. Это были замечательные ребята, совсем еще молодые. Они совершенно оглохли. Максакова ранило. Боем пришлось руководить мне. И они все время спрашивали меня:
– Комиссар, куда бить?
Начальник штаба сидел у телефона и держал связь, а я был на улице. Первый день мы спаслись следующим образом. Когда у нас остался второй дом они нас почти обошли. У нас остался один станковый пулемет. И тут я решил, что этот станковый пулемет должен вести огонь на левом фланге. Причем у нас было очень много боеприпасов, так как там находился полковой склад. У меня осталось человек 7 стрелков, которые собрались вокруг меня. Я их положил и велел беспрерывно бить по лесу на правом фланге, чтобы не дать немцам замкнуть кольцо. На нужно было во чтобы это ни стало выбить немцев из первого занятого ими дома, так как на рассвете они нас всех постреляли бы оттуда. Но выбить их оттуда было трудно.
В одной из наших рот командиром был разжалованный летчик, необыкновенно отчаянный парень, лейтенант. И вот он прибежал из второго дома и спрашивает:
– Что делать?
Я его начал ругать, зачем он ушел. А он говорит, что отступил, чтобы сохранить своих людей. Но и немцы в этот второй дом не пошли. Тогда я сказал, что нужно во что бы это ни стало взять этот дом обратно. В расчете 45 мм пушки половину перебили, оставалось только двое, но ребята были исключительные, просто на удивление. Они стреляют, потом хватают эту пушку и перетаскивают на другое место, там постреляют, тащат на другое место. То с одного угла бьют, то с другого, так как немцы по ним тоже били. Били они все время прямой наводкой и не давали немцам подходить.
И вот мы начали из этой пушки бить прямой наводкой по первому дому. Потом по второму. Из той роты, которая была в первом доме, двое бойцов были целы и невредимы. Один из них был нацмен, я его спрашиваю:
– Почему ушел оттуда?
– Все побежали и моя побежала.
– Ну вот, говорю, или ты сейчас пойдешь и бросишь в этот дом гранату, или я тебя расстреляю.
– Моя пойдет, бросит.
Но он не знал даже как бросить гранату. Я показал, как нужно бросать. Он пошел и бросил. Но огонь из дома не прекратился. Я посылаю еще пять человек. А немцы все бьют. Подходит этот нацмен.
– Бросил гранату?
– Бросил. Гранаты разорвались около. Тогда я посылаю этого летчика, лейтенанта:
– Иди, теперь твоя очередь.
Он тоже бросил две гранаты и они отскочили и разорвались около дома. Оказывается немцы забаррикадировались, закрыли окна перинами, подушками и гранаты отскакивали, как это можно было впоследствии видеть. Пришлось мне самому идти. Когда я бросил гранаты, а я очень хорошо бросаю, я понял в чем дело. Мы решили вот что: летчик взял большую жердь, пропихнул ей внутрь все подушки и т…, а я бросил в этот момент гранату. Там все полетело, раздался взрыв. Я бросил еще две гранаты и все кончилось. Все окна, дверь, пол все было взорвано. Но от близости взрыва меня оглушило, я оглох. Приказал летчику занять дом и доложить мне, а сам ушел. Немцев нет, все тихо. Жду летчика, а он не идет. Я ждал, ждал, нет его. Потом приходит связной, тот же Полухин и говорит:
– Товарищ комиссар, в первом доме немцы убили у нас еще двоих.
У нас осталось всего на всего 11 стрелков. Надо, думаю, идти самому. А со мной все время был мальчик лет 13, такой отчаянный паренек. Все время он со мной ходил. Я дал ему пистолет, он был в восторге. И здесь он говорит:
– И я пойду с тобой.
– Смотри, еще убьют тебя.
– Нет, нет, я пойду.
– Ну пойдем.
И мы пошли. Когда я подошел к этому дому, двое наших лежат убитыми, все выломано, все окна вылетели, ничего нет. Спрашиваю:
– Откуда стреляют?
Я ужасно разозлился, так как у нас было и так мало народу и еще двоих убили. Иду прямо в дом. Думаю: "Откуда они могут стрелять?" Подхожу к дому. Передо мной идет этот летчик и мальчик. У меня в одной руке был фонарик, в другой пистолет. Бойцы мне говорят:
– Убьют комиссар. Не ходи, оттуда стреляли.
Ноя уже вошел в дом. Мелькнула мысль, что враг может быть только на русской печке. Посветил на печку. Смотрю ноги торчат. А там было так: как входишь – печка, а с другой стороны видно, кто там есть. Я слышу, что кто-то стонет и хрипит.
– Вот, немец, говорю, тащи его.
Я приказываю тому нацмену. А он не хочет:
– Моя боится.
Тогда этот мальчуган говорит:
– Я потащу.
Лезет на печку, я ему свечу фонариком, а он тащит немца за ноги, никак не может стащить. Тогда этот нацмен идет и хватает за ноги немца. Только он немца за ногу схватил, как ему прямо в грудь – раз выстрел, и он замертво упал. Оказалось там сидело два немецких офицера и был один убитый солдат. Мы тогда все оттуда выскочили, я дал из автомата по печке, целый диск выпустил. Ничего не слышно, только еще хрип. Начинаем опять тащить. Этот лейтенант берет в зубы нож и лезет. А туда и влезть то было даже трудно., все было разрушено, камни, кирпичи, бревна – всякий мусор. Он лезет, а я стою. Только он влез, кто-то из бойцов кричит?
– Комиссар, комиссар, в тебя стреляют.
Я осветил фонариком и по тени они увидели, как с печки тянется вниз рука с пистолетом – прямо в мою сторону. Я упал на землю и в ту же минуту раздался выстрел. Ранило у нас еще одного. Я просто рассвирепел и бросил гранату прямо на печку. Как сам не подорвался – не знаю. Бросил и сел под печку. Она так как трахнет и – все! Немецкий солдат, который лежал на печке весь был избит. За ним лежал офицер, а за ним лежал еще один офицер, уже пожилой, седой, с двумя железными крестами. У этого седого офицера был парабеллум и остался только один патрон. Мы их оттуда вытащили, вытащили и свои пулеметы, установили их. А в пять часов вечера немцы снова пошли в наступление. У нас оставалось всего 20 человек. И мы держали бой целый день. Наступали они до самого рассвета, а потом приостановили. Начальник штаба на другой день после первого боя уехал. Штаб обещал помощи, но ее не было.
На второй день немцы сожгли первый дом. Два раза загорался наш полустанок. Здесь особенно отличился Полухин.
Интересно здесь было то, что на следующий день, когда на рассвете немцы отошли, мы там нашли два 82 мм миномета и штук 8 мелких минометов 42 мм, штук 40 винтовок. Были там и автоматы и парабеллумы, одна 37 мм пушка, а также 60 трупов.
Когда мы вели бой, то от нас человек 5 бойцов убежали в тыл и сказали, что командир батальона убит, комиссара взяли в плен, а начальник штаба убежал. Наши решили, что вся наша группа погибла. Но потом, на следующий день, когда они узнали, что мы живы и деремся, нам прислали подкрепление. Подкрепление было из местных жителей, но они нам помогли.
После этого меня послали учиться, но учиться мне не пришлось. Я попал в 34 бригаду под Юхнов, где был тяжело ранен.
Вообще, нужно сказать, что люди в этом бою вели себя замечательно. Я помню, что на второй день нашей осады, когда немцы снова пошли на штурм наших домиков, наш старшина схватил пулемет. Немцы идут, а он просто косит и косит. И когда мы увидели эти штабеля трупов, то бойцы почувствовали большое удовлетворение. Наступал там на нас целый полк, так как по документам там были люди трех батальонов.
Подпись: майор Иванов
Научный архив ИРИ РАН Ф. 2, р.1, оп.49, д. 176 (330 сд.)
322 стрелковая дивизия
После 19 декабря 1941 г. наступление развертывалось следующим образом: 322-я стрелковая дивизия, находившаяся на левом фланге гвардейского кавалерийского корпуса, получила задачу наступать из района Архангельское в западном направлении, обеспечивая с юга маневр 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. Штаб кавалерийской группы располагался в Прудах.
Наступавшая группа генерала Белова встретила на всем фронте упорное сопротивление противника. В результате наши части, последовательно выбивая немцев из населенных пунктов, весь день 21 декабря с боями продвигались вперед. Не менее упорные бои продолжались и в течение 22 декабря. К исходу 22 декабря 1-я гвардейская кавалерийская дивизия ударом с востока, а 2-я гвардейская кавалерийская дивизия ударом с юга и юго-запада взяли Одоево, выбив из него части 112-й и 167-й пехотных дивизий немцев. К этому времени 322-я стрелковая дивизия вышла в район Жестовое.
После выхода войск группы 1-го гвардейского кавалерийского корпуса на западный берег Оки приданные кавалерийскому корпусу 322-я и 328-я стрелковые дивизии, согласно данным штаба 10-й армии, во второй половине дня 27 декабря находились у Белева: 322-я стрелковая дивизия атаковала восточные подступы города, а 328-я стрелковая дивизия, двигаясь севернее Белева, частью сил вела бой с немцами, прикрывавшими северные подступы к городу.
После выхода войск группы 1-го гвардейского кавалерийского корпуса на западный берег Оки приданные кавалерийскому корпусу 322-я и 328-я стрелковые дивизии, согласно данным штаба 10-й армии, во второй половине дня 27 декабря находились у Белева: 322-я стрелковая дивизия атаковала восточные подступы города, а 328-я стрелковая дивизия, двигаясь севернее Белева, частью сил вела бой с немцами, прикрывавшими северные подступы к городу.
Командование фронта, учитывая выдвинутое вперед положение 1-го гвардейского кавалерийского корпуса и то, что обе стрелковые дивизии были втянуты в бой за Белев, директивой от 29 декабря снова переподчинило 322-ю и 328-ю стрелковые дивизии командующему 10-й армией.