С того времени меня глубоко увлекает идея тренировки воли. Я по-всякому обдумывал эту мысль. Действительно, если овладеть этим искусством, ты уже неуязвим и непобедим! Вот оно, подлинное всемогущество!
Я не представлял, как решить данную задачу, и свел ее к местным операциям. "Прежде всего, - полагал я, - надо организовать жизненную реакцию. Изменить ее, отказавшись от категоричности, падений в подавленность, не позволяя углубляться дурным и тяжелым чувствам. Это тем более важно, что из-за болезненности и бессонниц я раздражен, взведен и крайне неуравновешен…"
Нет, я еще не осознавал главное. И именно это сделало неизбежным новое потрясение. Я занялся штукатуркой и покраской там, где следовало заново крепить всю конструкцию.
Я понимал, что моя нервная система не соответствует уровню напряжений, которыми оборачивалась жизнь. Я искал способ сделать ее более устойчивой и на этой основе выправить здоровье. Я всегда верил в могущество воли и духа. Я решил овладеть волевыми процессами, не имея средств для этого. Я твердил о закаленности воли, больше разумея под этим мужество поведения при болях и неудачах и совершенно не сознавая, что волевые процессы упражняются, поддаются тренировке и закаливанию. Я полагал, что отказом от чрезмерностей в работе, упорядочением жизни верну нервной системе свежесть и работоспособность, восстановлю ее. "И еще следует искать радость!" - приказал я себе. Я искал опору в твердой воле, но только она одна не давала и не могла дать исцеления.
Беда заключалась и в том, что я пока не владел методикой оздоровления психики, больше того - не представлял, что она вообще возможна. Характер рисовался мне некоей константой, над которой мы не властны.
И все же дальнейшее ухудшение здоровья я сумел предотвратить, и не только предотвратить, но по ряду показателей заметно выправить. И опять-таки за счет воли… Я находил книги о людях великого мужества и упивался ими.
С юности я не возвращался к исповеди Амундсена, а тут заново жадно пропахал все страницы. Что за человек! Пройти Северо-западным проходом, зазимовать на "Йоа", а потом пройти на лыжах 700 км, перевалив через горную цепь высотой 2750 метров, чтобы с ближайшей телеграфной станции оповестить мир о победе, и вернуться обратно! В сутки пробегать по рыхлому снегу около 40 км, спать в снегу - ни рации, ни вертолетов на случай каких-либо непредвиденных обстоятельств - волей преодолевать риск, усталость!.. Спустя 30 лет в дрейфе на "Мод" через Северо-восточный проход несчастный случай: падение плечом на лед высоких корабельных сходен - и опасный перелом. Через несколько дней медведица сбивает Амундсена, он падает на то же плечо. Не дожидаясь срастания кости, он прописывает себе суровое лечение - тренировки движением. Почти полгода беспощадных упражнений возвращают руке прежнюю подвижность. Но через три года рентгеновский снимок показывает невероятное: Амундсен должен был навсегда утратить способность двигать правой рукой. На том несчастья не кончились. В крохотной корабельной обсерватории Амундсен отравляется газом осветительной лампы. Лишь спустя несколько дней спало бешеное сердцебиение. Миновали месяцы, прежде чем он оказался в состоянии сделать что-то без мучительной одышки, и годы, прежде чем он поправился окончательно. Спустя четыре года после отравления врачи требуют ради сохранения жизни прекращения исследовательской деятельности. И в этом случае Амундсен тренировками возвращает здоровье.
Все верно! Идти навстречу грому пушек и ураганам - и побеждать!
А Уильям Уиллис? Сколько раз я перечитывал его книгу "На плоту через океан"! На 61-м году жизни один пересекает Тихий океан в его самой безлюдной и неспокойной части. Этот человек сочинял стихи, мог стать художником, а выбрал судьбу простого матроса. Что только не пережил он? Голод и бунт на паруснике. Уиллис тонул, умирал в джунглях от лихорадки, получал переломы, временно слеп - и все равно сохранял веру в жизнь. И вот это путешествие. Он мечтал о нем всю жизнь! Не имея денег, он собирает обыкновенный плот и отправляется в плавание. Все полагают - навстречу смерти, а он не сомневается - к победе! Всю жизнь он вынашивал эту мечту! Далеко от земли непонятная болезнь опрокидывает его, и он несколько дней корчится от нестерпимой боли. Нет ни лекарств, ни врачей - только океан. Он теряет сознание, приходит в себя, снова забывается. Проходят сутки. Боль достигает такой силы, что он с надеждой поглядывает на нож. В сознании дикая мысль: распороть живот у солнечного сплетения - там боль, распороть и, вырезав эту боль, избавиться от нее! А после - медленное исцеление. Исцеление при необходимости управлять плотом, двигаться, заботиться о пище. Нет, он все равно победит! Уиллис исчисляет курс и ведет плот к цели. Эта цель - мечта всей его жизни. Он слепнет от солнца и несколько дней лежит в тени под парусом, но плот все равно на заданном курсе. Он не упускает его с этого курса. Сокрушительные шквалы на целые недели лишают его сна. Он дремлет урывками по 5–6 мин. И он плывет и приплывет к цели. Затем новое плавание - от Самоа до Австралии. Ему предстояло преодолеть Большой коралловый риф. Его отговаривали жена, друзья - бывалые моряки. Однако Уиллис вышел в плавание. Он шел под парусом, переходил на весла, когда был штиль. Он спал, привязав руль к ноге. Однажды он сорвался с мачты и шесть дней провалялся парализованный на палубе, мучимый жаждой, но ни единой души вокруг! Он корчился от боли, но полз к воде. Он выжил!..
"И вот я один в мире воды, звезд, солнца и странствующих ветров…"
Не хватит и сотни томов для рассказов о мужестве людей. Но каждая история укрепляла волю, я будто умывался живой водой. Мечта помогает преодолеть печальные обстоятельства. И все время в сознании не угасала строка Михаила Зощенко из "Возвращенной молодости", его строка о себе: "Нет, я не стремлюсь прожить слишком много, тем не менее я считаю позорным умереть в 38 лет". И я считаю позором гибель в такие лета, не только позором, но и преступлением перед природой, предательством себя и своего дела.
Из пережитого я вынес один вполне определенный вывод: смерть собирает урожай там, где дух дремлет или болеет. Я пристально вглядываюсь в себя и окружающий мир; искал секреты владения здоровьем, тяготился зависимостью жизни от обстоятельств. Я мечтал управлять здоровьем, быть его хозяином, чтобы жить и делать свое дело и без помех, и счастливо…
В 1972 году вышел сборник моих рассказов и повесть под общим названием "Белое мгновение", а в 1976 году - первая книга романа "Соленые радости". Эту работу я много раз переписывал, перекраивал, долго и трудно издавал. Стали появляться мои рассказы в журналах и различных сборниках.
В октябре 1976 года я основательно простуживаюсь на охоте. Хозяйка дома, где я обычно находил приют, неожиданно отказывает в нем, и я ночую в лесу. К утру температура воздуха опускается до - 8°. От просторного озера валом валит сырой леденящий воздух. Я напяливаю на себя все, что со мной, даже пустой вещевой мешок на плечи, - и все равно меня бьет колотун. С рассветом поднимается штормовой ветер со снегом. До места, где я оставил автомобиль, идти свыше 30 км …
Обычного выздоровления не следует. Простуда застревает во мне: обжигающий кашель, хрипы, боли в груди остаются на месяцы.
В феврале 1977 года, катаясь на лыжах, я по самые плечи ухожу под лед. Он крошится метров 10, прежде чем мне удается лыжами вверх боком выкатиться на него. Лед снова обламывается и расходится саженными кусками, меня тянет под них. И опять я карабкаюсь, а лед крошится, я накатываюсь, а он крошится… Только сила рук выручает. Мороз около - 20°, в тепло я попадаю лишь через час.
Грипп не проходит. Мне уже ясно, что это не грипп, а какая-то слабость организма. Я работаю, продвигаю свои дела, а недомогание не исчезает. К середине мая 1977 года я вынужден слечь - состояние для меня совершенно неведомое. Все и всегда я умею преодолевать на ногах. Мне досаждают ознобы, кашель, потливость. Врачи прописывают антибиотики. К середине июня я поправляюсь, выхожу на прогулки и снова заболеваю. Опять три недели постельного режима. Опять я выздоравливаю и начинаю гулять. И опять валюсь в температуре и ознобах. Так проходит лето. Я кашляю много и надсадно. Обращаюсь в районную поликлинику и получаю самые противоречивые советы.
В середине сентября я, закутанный в свитер и шарф, попадаю к знаменитому врачу. По его поведению я догадываюсь - он озадачен не меньше меня. Ничего вразумительного молвить не может.
В постели или за столом, но я не прерываю работы над "Справедливостью силы" - книгой о высшей спортивной силе. Это воскрешает прошлое, дает силы не поддаваться болям. Но я уже вижу и чувствую, что, если так пойдет и дальше, мне крышка.
Наступает октябрь. Я работаю, а после работы меряю шагами все окрестные улицы и парки. Я брожу с температурой и лихорадками, боль от позвоночника отдает при каждом шаге, кружится голова, но я все равно гну свое. Ночами я мокну от пота, голову стискивают обручи боли, но с утра я за рабочим столом, а затем - в движении. Вопреки всем недомоганиям я устанавливаю в комнате штангистское оборудование и начинаю тренировки, в основном это жимы, главный из них - жим лежа на наклонной доске. Мне кажется, если я прикоснусь к прошлому, то возьму верх над всем слабостями.
Тренировки вызывают чудовищные головные боли. Однако я рассчитываю закалить организм, тогда боли утихнут. Надо же с чего-то начинать. Порой мне хочется расшибить голов о стену - лишь бы избавиться от боли и муторности. Прогулка в любую погоду не повышает устойчивости против простуд. У меня начинают болеть уши. Малейший ветер вызывает обострение этих болей. Теперь я вынужден затыкать уши ватками. Я даже завожу особую одежду: кофты, куртки, которые застегиваются на горле. Я прячусь в саженные шарфы.
За зиму я вчерне заканчиваю "Справедливость силы". Я списываюсь со знаменитыми атлетами прошлого, накапливаю ценный материал. Никому другому эти люди не расскажут того, что мне. Они присылают письма из Италии, США, Австрии… Я работаю в архивах и научных библиотеках. Книга обещает быть интересной, и я все время подвигаю ее, подвигаю. Где-то на задворках сознания копошится опасливая мысль, а вдруг станет хуже, тогда не смогу "сложить" и эту книгу. И я спешу "собрать" ее до весны. Не будь я в таком состоянии, ни за что не сел бы за нее. У меня столько других, более важных планов! Исследовать развитие высшей спортивной силы меня понуждает физическое состояние. На любую другую работу я не гожусь. Сначала надо преодолеть болезнь и окрепнуть. Напряжение работы над большой книгой и не по плечу мне сейчас…
Постепенно слабость сужает жизненное пространство: у меня недостает силы для езды по городу и работы вне дома. Среди всех прочих "ограничителей" первое место за спазматическими головными болями. Даже незначительная надышанность воздуха в зале или комнате непереносима, мне делается худо. И еще эта гипотония! Я едва таскаю ноги. Мне прописывают кофеин, но даже от ничтожной дозы я не в состоянии заснуть, хотя принимаю ее по утрам…
В кистях и плечах растяжения следуют одно за другим, и многие вяжут свободу движения на недели. Тело кажется бумажным. Без преувеличения: если бы меня дернул за руку ребенок, я тут же получил бы чувствительное растяжение. Какое-то глупое и непонятное состояние. Кровоточивость десен поражает даже врачей. Глазные боли становятся привычными, как и расстройства пищеварения. Пытаясь сдвинуть книжный шкаф, я ломаю ребро. И это в том самом месте, куда еще какие-то десять лет назад я опускал штангу весом в 240 кг. Теперь я разговариваю с одышкой, мне трудно говорить, я делаю паузы. Дыхание у меня сиплое, натужное. Все чаще я задумываюсь: а может быть, я попросту износился и это - все?
Ко мне приходит смутной догадкой мысль, что я страдаю не от какой-то нераспознанной болезни, а главным образом от изношенности нервной системы и потери энергии - жизненной силы. Именно поэтому самые современные препараты не способны излечить меня. Если и есть какая-то определяющая болезнь, которую не могут найти, она все равно не главное для моего состояния. Все время я обдумываю эту мысль. Уже твердой уверенностью приходит и другая: медицина не может вернуть здоровье, она может приглушить болезнь, дать возможность избавиться от нее, но заменить здоровье лекарствами не способна. Я уже понимаю, что так называемые неизлечимые состояния очень часто кроются в потере организмом жизненной силы. У человека нет сил преодолеть болезнь. Очевидно, такого человека надо лечить иначе. И очень осторожно - лекарствами. Нет, не отказываться от лекарств, организм без их помощи еще слишком ненадежен, хил, а осторожно выправлять ими все осложнения на пути обретения жизненной силы, но все определяет - жизненная сила!
Я еще очень далек от исчерпывающего ответа. Я еще слишком многое не понимаю, а жизнь в таких случаях наказывает. Я еще опускаюсь до того, что жалуюсь знакомым. Часами жалуюсь по телефону, в письмах и разговорах. Я еще не сознаю, что всякая жалоба, пусть даже себе, - предательство себя, ибо трухлявит волю, умножает энергию болезни, укрепляет зависимость от всех болезней.
Дни и ночи я перечитываю "Житие протопопа Аввакума". Меня завораживает неукротимость его духа и невероятная физическая выносливость.
За всю жизнь Аввакум перенес столько страданий, что и маленькой толики их хватило бы свалить любого человека. Его неоднократно жестоко избивают - после чего он лежит сутками. Его бьют кнутом, сажают на цепь. Он проделывает путь в ссылку, полный нечеловеческих страданий…
С тех пор Аввакум называл себя "живым мертвецом". Его темница - яма под открытым небом, выложенная бревнами. Это настоящая могила… И именно тогда он обращается к литературному делу, если так можно назвать писательство в земляной яме. Он создает замечательные памятники русской письменности - исторические документы эпохи, среди которых первый по своему значению - автобиография. Кстати, это и первая художественная автобиография в русской литературе. Влияние этих документов столь велико, что после 15 лет заточения в апреле 1682 года Аввакума сжигают. Другого способа принудить его замолчать нет. Ему было тогда 62 года.
Я перечитывал "Житие" и упорно искал ответ. Почему человек не развалился, не умер? Почему оставался неуязвим в голоде, неимоверной стуже и бедах? В чем основа этой стойкости?
…Теперь я читаю все, что нахожу о лечении Бехтеревым внушениями. Это поразительно! Я глотаю каждое слово, они врастают в мою плоть, их не оторвешь уже никакой силой. Ведь можно внушить себе определенные мысли - и преодолевать болезненные состояния!
Впечатляющий пример владения собой приводит в книге "Таинственные явления человеческой психики" советский физиолог Л.Л. Васильев. На гастролях цирка в Ленинграде артист То-Рама демонстрировал нечувствительность к боли. Васильев познакомился с ним. Под именем То-Рама выступал австрийский инженер-химик. Он и рассказал о том, как стал артистом.
В конце первой мировой войны этот человек был тяжело ранен осколками гранаты. В госпитале его состояние сочли безнадежным. Его поместили в палату смертников. "Тогда, - рассказывал австриец, - во мне что-то восстало… Я стиснул зубы, и у меня возникла только одна мысль: "Ты должен остаться жить, ты не умрешь, ты не чувствуешь никаких болей". Я повторял это бесконечное число раз, пока эта мысль не вошла настолько в мою плоть и кровь, что я окончательно перестал ощущать боль. Не знаю, как это случилось, но произошло невероятное. Мое состояние стало со дня на день улучшаться. Так я остался жить только с помощью воли. Спустя два месяца в одном из венских госпиталей мне была сделана небольшая операция без общего наркоза и даже местного обезболивания, достаточно было одного самовнушения. И когда я вполне оправился, я выработал свою систему победы над самим собой и пошел в этом отношении так далеко, что вообще не испытываю страданий, если не хочу их испытывать".
Жажда жизни, жажда выздоровления, вера в победу становятся такими могучими, что я уже не сомневаюсь в своих силах. Силой духа я по-новому организую все процессы в организме. Вздор, будто человек не может вмешиваться в деятельность внутренних органов. Ведь человек заболевает в большинстве случаев под влиянием определенного душевного состояния, которое становится доминирующим. В итоге неизбежно и расстройство организма. Стало быть, такая связь между духом и внутренними органами тесна и непосредственна.
И как-то ночью я понял, что лекарства и врачевания бессильны. Напор тяжких переживаний, волевая рыхлость превратили меня в раба недугов. Не существует бесследных мыслей. Все мысли влияют на наши физиологические системы. Они суживают или расширяют сосуды, задерживают деятельность пищеварительных органов, нарушают сон или бешено гонят сердце. Невозможно проследить все множество ответных реакций. Скверные мысли, горе, не блокированное волей сопротивления и мужеством поведения, злоба, раздражительность, страхи, жалобы, сомнения, беспокойства - все это оборачивается расстройством организма, а в течение длительного времени - хроническими расстройствами на уровне болезней.
Надо воспитать себя, а точнее, перевоспитать, дабы несчастья, горе, усталость и беды не обращались в подавленность, беспомощность, растерянность, страх, а, наоборот, разбивались об энергию сопротивления. Надо, чтобы единственным ответом на подобные чувства и события было поведение, организованное на преодоление печальных и трудных обстоятельств.
С того мгновения я начал верить в то, что нет безвыходных положений. Есть дряблость души и неспособность верно организовать свою жизнь и поведение. Любое непреодолимое стечение обстоятельств должно вызывать лишь одну реакцию: волевой отпор поведением.
Жизнь - это огромный дар, нельзя жить тускло, а я уже привык к постоянным беспокойствам, сомнениям, страхам, озабоченности - другим я и не был последние полтора десятка лет. Как можно жить, когда нет радости в жизни, когда не ждешь с интересом каждого дня?! Как не заболеть, коли ты в вечных страхах то за здоровье, то за какие-то прочие обстоятельства?! Дни в сомнениях, болезнях, страхах - ведь это не жизнь. Она теряет привлекательность, ее заслоняют беды, заботы, и мы уже не живем, а существуем по привычке. А все это означает и соответствующее состояние наших внутренних органов, их тонус, характер реакций, способность к сопротивлению неблагоприятным факторам. Организм буксует, чадит, самоотравляется и в итоге ломается во многих звеньях.
Да, да, надо изменить главное - отношение к жизни, взгляды на беды, несчастья и вообще на все!.. Когда я это понял, меня охватила лихорадочная радость! Нашел! Это то, что я искал! Теперь уже не играет роли, чем я болею. Этот отпор универсален. Он выведет мой организм из тупика!
В те дни я заново передумал все мысли, которые так потрясли меня летом 1977 года. Теперь это было уже не отчаянное горение, а определенное поведение, мое место в жизни и соответствующее отношение ко всевозможным предприятиям и срывам - и ничто другое. Волевое сопротивление, мужество поведения - все это наделяло необыкновенной радостью, забытой так давно, что я все те недели находился как в бреду. Я с содроганием думал о своей прежней незащищенности, бессмысленности в поступках, дряблости… Отныне все иначе!
Отныне любая беда, любые срывы, неудачи - это объекты работы, и ничто другое. Нет безысходности - выход всегда существует!
С первых недель нового состояния я начал поправляться. Нет, болезнь сохранила инерцию, и все ее проявления давали о себе знать вполне определенно, но сила их притуплялась с каждым месяцем.