По обычаям тех времен, как и всегда – при издании столь значительных сочинений, книга непременно посвящалась высочайшей особе, в данном случае – испанскому королю Карлу V, под властью которого в ту пору еще находилась, как известно, вся Бельгия.
Ответственная миссия по доставке настолько важного груза была поручена купцам Данонам, признанным "королям" тогдашних европейских коммуникаций. Об этом факте повествуется в письме Везалия, адресованном непосредственно Опоринусу.
И вот, какое-то время спустя, Везалию, очутившемуся, наконец, в достославном Базеле, представилась возможность собственными глазами увидеть эту великолепную книгу, на титульной странице которой был обозначен 1543 год.
Надо сказать, что надежды автора, возлагаемые им как на Калькара, так и на безукоризненного книгоиздателя Иоганна Опоринуса, – оправдались полностью. Все в этой книге получилось наполненным уважением к науке, которая, в аллегорической форме, была представлена на портрете самого автора.
Молодой двадцативосьмилетний ученый (о его возрасте говорит выгравированная в левой нижней части портрета римская цифра), – предстает перед читателем на своем рабочем месте. Одетый в бархатный костюм, пошитый по изысканной тогдашней моде, он стоит за небольшим столом, демонстрируя зрителям руку явно значительно превосходящей его ростом молодой и красивой женщины, облаченной в античные одежды. Необыкновенно изящный локон свисает ей на грудь. Везалий успел уже освободить эту руку от кожных покровов, и при этом как бы призывает он и своих читателей полюбоваться вместе с ним, какие мышцы и связки, какие суставы и сочленения скрываются в этом удивительном произведении природы…
Даже не видя фигуры этой удивительно красивой женщины, не видя ее лица, мы все ж ощущаем ее полное доверие к уму и знаниям стоящего перед ней человека. Конечно, эта женщина – это сама наука, сама Анатомия. Она всецело доверяет человеку, который нисколько не отвергает достижений античных врачей, а если и переделал нечто в выстроенном ими научном здании, то лишь с целью придать ему обновленный характер.
Книга автору очень понравилась.
Довольный, даже восхищенный изданием своего необычного труда, дожидаясь, когда же будет закончено печатание всего тиража, Везалий ничуть не почил на лаврах.
Нисколько не теряя даром своего драгоценного времени, он приготовил человеческий скелет, который доныне хранится в старинном Базельском университете.
* * *
Книга, озаглавленная "О строении человеческого тела", точнее – целых семь книг о строении его, – явилась плодом неустанной и кропотливой работы.
Тщательное изучение трудов Галена, в сочетании с собственной практикой, привело ее автора к удивительным, просто "крамольным" мыслям, что выстроенная гением античности анатомия человека не вполне корректна, что она не отвечает настоящему строению человеческого организма. Молодому пытливому уму анатома показалось, что наследие Галена во многом грешит умозрительностью, поскольку у величайшего античного ученого, как и у большинства его предшественников, исключая разве что великих александрийцев Герофила и Эразистрата, – не было ни малейшей возможности "заглянуть" внутрь природного человека и по – настоящему изучить все его особенности и тайны. К тому же предмет анатомии до такой степени беспределен, был уверен Везалий, что одолеть его – по силам лишь многим поколениям дотошных исследователей.
Тогда-то и возникла у Везалия идея написать свой собственный труд, с упоминания о котором мы и начали разговор об этом замечательном человеке, заложившем подлинные основы строго научной анатомии, о человеке, которого по праву считают ее настоящим отцом.
* * *
Надо сказать, что, приступая к созданию своего грандиозного, а вместе с тем и революционного труда, Везалий весьма трезво учитывал, кем выступает Гален в глазах абсолютного большинства его коллег – современников. Молодой исследователь повел себя крайне осмотрительно, дипломатично, не в пример дерзкому Парацельсу.
Собственная книга Везалия переполнена похвалами великому Галену, преклонением перед обширностью его ума, – что, как мы уже знаем, нисколько не является какой-либо натяжкой.
Триста сорок три раза ссылается Везалий на своего великого предшественника, поражаясь его умом, трудолюбием и широтою познаний. Не забыты, кстати, в ней и другие титаны античности (скажем, в его книге имеется семьдесят три ссылки на Герофила, восемь – на Эразистрата). Имеется также много ссылок и на прочих деятелей обширного античного мира…
Однако, вместе с тем, – отмечает молодой автор, – описывая человеческие органы, знаменитый анатом допустил определенные "неточности", на которые настало время с трепетом указать. Одной из таких "неточностей" (да какой при этом существенной!) является, например, отсутствие отверстия в перегородке между левым и правым желудочками сердца, тогда как Гален утверждал, что оно там, в самом деле, наличествует.
Указанное отверстие, кстати, и до Везалия никак не могли обнаружить целые поколения крайне внимательных врачей-анатомов, но никто из них не отваживался даже предположить такую ошибку в трудах великого римлянина.
Подобных "неточностей", то более, то менее существенных, у Везалия набралось в общей сложности свыше двух сотен, что, по большому счету, превратилось, в конце концов, в опровержение всей выстроенной Галеном анатомии человеческого организма и в создание новой анатомической схемы, подтвержденной новым пристальным и весьма прагматичным наблюдением чересчур внимательного исследователя.
Кроме того, Везалий пересмотрел анатомическую латинскую терминологию, да так основательно, что у читателя создается зримое впечатление, будто создана она совершенно заново. Он счел целесообразным отбросить многие ссылки на греков у Галена (и тут его явно ущемил), зато признал целесообразным чуть ли не все, предложенное еще задолго до Галена Авлом Клавдием Цельсом.
В конечном результате ему и здесь удалось выстроить единообразную, логическую структуру, которая, в основных своих чертах, наличествует в анатомии и поныне.
Труд Везалия, как оказалось, главное сочинение всей его жизни, действительно состоит из семи частей, семи книг – томов.
Первая книга всецело посвящена костям и хрящам.
В ней, пожалуй, отчетливее всего прослеживается то, что великий Гален, создавая свое особое учение, не избежал характерных для многих его современников очень существенных ошибок: все свои сведения, почерпнутые им при наблюдении за костной системой животных, он механически перенес на скелет человека. Скажем, ему не было в точности известно, как устроена человеческая грудина, – и он, ничтоже сумняшеся, описал грудину, которая встречается только в животном мире, будучи присущей лишь человекоподобным обезьянам.
Далее, он не знал также, к примеру, что нижняя челюсть у человека представляет собою непарную кость. Еще далее – у него приводится какое-то несуразное количество позвонков, которое, опять же, можно отметить только у братьев наших меньших.
Вторая часть Везалиева "семикнижия" посвящена всецело связкам и мышцам, описания которых у Галена также лишний раз подтверждают, на основании чего он выстроил свою собственную анатомическую доктрину, которая впоследствии потребовала массы усилий его последователей, чтобы привести ее в соответствие с истинной картиной человеческого организма.
Третья книга содержит в себе описание кровеносных сосудов.
Как ни велики были заслуги Везалия в создании нового учения, отличного от учения Галена, а все же нынешнему читателю при прочтении его трудов почти сразу же бросается в глаза, что и в этом разделе не идет даже речи о человеческом сердце! И это притом, что вены, в понимании автора, разносят кровь от печени к периферии, во все уголки человеческого организма.
В четвертой книге разбираемого труда приводится описание нервов, в пятой – системы пищеварения и мочеотделения, и только в шестой, наконец, наступила очередь человеческого сердца…
Спору нет, Везалий проявил себя здесь очень решительным человеком, без обиняков указав на отсутствие отверстия между левой и правой частями главного органа сердечно-сосудистой системы, как мы теперь понимаем это. А все же, тем самым он высказал довольно смелое предположение, что кровь, каким-то неведомым нам образом просачивается через эту перегородку по невидимым нашему глазу отверстиям.
Кроме того, он так и не сделал окончательного шага в изучении кровообращения, не додумался до его истинной сути.
Седьмая, последняя часть книги вмещает в себе описание мозга и органов чувств.
* * *
Конечно, с подобного рода книгой, полной нападок на великого Галена, никак не могли смириться тогдашние мэтры всей медицинской науки.
На данных прежней, уже устоявшейся анатомии, держалось все их подлинное мастерство, все, доступное им, искусство врачевания.
Переменить свои взгляды, отбросить то, что утверждалось веками, даже тысячелетиями, начать изучать все заново, – да это значило отказаться от всего того, что было уже апробировано в их лечебной практике вообще, отказаться от выработанных ими методов лечения, отказаться от обкатанной методики подготовки новых медицинских кадров!
Все это означало, в конце концов, – отказаться от собственного благополучия.
Появление книги Везалия вызвало бурю возмущения, быть может, куда более сильную, нежели реакция на экстравагантные кунштюки Парацельса, и уж куда более ощутимое, нежели реакция на книгу самого Николая Коперника, "торуньского", как тогда говорили, затворника.
Коперник произвел революцию в таких возвышенных сферах и вопросах, которые весьма слабо отражались на сиюминутной жизни и благополучии простых землян. Впрочем, большинство земных жителей над ними не очень-то и задумывались.
Наиболее ярким выразителем этого гнева, как ни странно покажется на первый взгляд, стал учитель и друг Везалия – довольно хорошо известный нам парижский профессор, анатом Якобус Сильвиус, он же Сильвий.
Уже довольно пожилой на ту пору, Сильвий, быть может, действительно слепо верил Галену, да и все прочие мотивы, о которых мы написали, которые, вернее всего, были присущи большинству тогдашних врачей, – касались и его самого.
Впрочем, кто его знает.
Но, как бы там ни было в действительности, Сильвий и его сторонники, его многочисленные ученики, несокрушимой стеною выступили против Везалия. "Неуч", "святотатец", "безумец", "гордец", "клеветник", – это далеко не все эпитеты, которые обрушились на голову автора злосчастного семикнижия "О строении человеческого тела".
И чем дальше, тем больше возникало подобных обвинений, направленных в его адрес.
Завершилась же вся эта кампания тем, что Сильвий сочинил на редкость остроумный и едкий памфлет под длинным названием "Опровержение клеветы некоего безумца на анатомические работы Гиппократа и Галена, составленные Якобусом Сильвиусом, королевским толкователем по медицинским вопросам в Париже".
Высмеивая Везалия, обыгрывая его фамилию, Сильвий называет его даже vesanus, vesananiens, что в переводе с латыни на современный русский язык означает не более и не менее как "безумный", "свирепый", "неистовый", даже "бешеный".
Дело осложнялось еще и тем, что учение Галена (а равно и его предшественника Гиппократа) воспринималось как совершенно приемлемое для всесильной тогда католической церкви, и восставать против подобной доктрины означало подрывать авторитет Священного писания, а тем самым – вступать в конфликт с церковниками, объясняться с вездесущей и всесильной пока инквизицией. Хотя Везалий, признавая "животные духи", базирующиеся в желудочках головного мозга, признавал тем самым наличие в человеке души, – а все же церковникам никак не могли понравиться его жуткие поползновения. Во что бы то ни стало – им всячески хотелось не допустить ниспровержения авторитета Галена.
В споре с официальной врачебной доктриной, в споре с Сильвием, – церковь определенно стояла на стороне последнего, и Везалию надлежало вести себя предельно осторожно, чтобы не оказаться вдруг на костре инквизиции.
Но дело уже близилось к этому, пусть еще и очень, даже очень медленно…
Вскоре возникла жесткая оппозиция ниспровергателю античных авторитетов в самой Падуе, на кафедре анатомии, которую возглавлял сам Везалий. Во главе университетских недоброжелателей Везалия оказался и его бывший ученик Реальд Коломбо.
Оппозиционеры всеми силами стремились опорочить Везалия перед студенческими массами и вызвать, таким образом, всеобщее его неприятие.
Везалий действительно подвергся настолько сильному гонению, что, в конце концов, вынужден был оставить университет, уехать прочь из Падуи, ставшей в корне негостеприимной к нему. Более того, он даже полностью отошел от научной работы и, в отчаянье, сжег какую – то часть своих собственных рукописей, с бог весть какими, быть может, очень даже важными наработками.
И все же Везалий зарекомендовал себя к тому времени настолько выдающимся практическим врачом, что лишить его этой репутации уже никто не мог.
Он перешел на чисто врачебную деятельность.
Даже поступил на военную королевскую службу.
Сначала Везалий участвовал в войне, которую Испания вела с Францией. Будучи прекрасным анатомом, оказавшись на должности главного военного хирурга испанской армии, – он с завидной легкостью справлялся с лечением различного рода ранений, с бальзамированием трупов павших на войне особо важных испанских вельмож. После окончания военных действий он возвратился назад, в свой родной Брюссель.
Вскоре туда, как бы вслед за ним, переехал и шумный королевский двор. Естественно, обязанности главного королевского лейб-медика были полностью возложены на Везалия.
Карл V страдал подагрой, а в довершение – еще и неумеренным, волчьим аппетитом. Лечить его было сверхтрудно, поскольку даже малейшее улучшение своего здоровья воспринималось им уже как решительно – окончательное исцеление, после чего его величеству и слушать не хотелось о каких-либо новых ограничениях в еде и в напитках и о каких-то "зряшных", по его мнению, врачебных мероприятиях. Более того, прослышав от слишком любопытных врачей о существовании птичьего пера, которым античные вельможи щекотали себе свое нёбо, чтобы насладиться еще более лакомым блюдом, он и себе принялся поступать таким же образом…
Везалию было трудно противодействовать этим королевским капризам, однако и на этом фронте он действовал совершенно не без успеха.
Король бодрствовал, чувствовал себя вполне здоровым, потому и материальное состояние его лейб-медика тоже не вызывало никаких нареканий. В пользу такого именно толкования говорит хотя бы тот факт, что в 1555 году Везалию удалось повторно издать свою главную книгу, с некоторыми дополнениями и уточнениями, причем – в еще более роскошном виде и оформлении.
Все это потребовало таких огромных материальных затрат, что Иоганн Опоринус пришел в полную растерянность, окупится ли само издание, не говоря уже о какой-нибудь прибыли.
Но для Везалия подобного рода расходы выглядели вполне по силам, как настоящие пустяки. Он наперед, предварительно оплатил все расходы по изданию книги.
Вдобавок к основной редакции книги "О строении человеческого организма", Везалий приготовил и издал ее краткий, конспективный вариант, так называемый Epitome.
Эта книга получила самое широкое распространение во всей Европе, добралась она, наконец, и до златоглавой Москвы.
Интересно отметить, что она попала в поле зрения тогда совсем еще молодого царя Алексея Михайловича и сразу же была переведена для него ученым киевским монахом Епифанием Славинецким (дата рождения его неизвестна миру, умер же он в 1675 году). Выпускник Киевской братской школы, на базе которой возникла затем целая Киевская академия, Славинецкий, по всей вероятности, обучался в европейских университетах, а в Москву попал в 1649 году, по просьбе Алексея Михайловича, как человек, "еллинскому языку навычный да и латинскую речь достаточно знающий". В русской столице киевский монах возглавил Ученое общество, учрежденное в Преображенской пустыни боярином Федором Михайловичем Ртищевым.
Перевод Славинецкого появился уже под громким названием "Врачевская анатомия Везалия". Насколько правильно удалось переводчику справиться с неведомой ему прежде медицинской терминологией, еще только зарождавшейся в русской научной практике, – судить очень трудно: рукопись затерялась, даже не будучи до конца напечатанной.