Посланник исмаилитов по имени Бедр-эд-Дин (Полнолуние Религии) Ахмед между тем держал путь ко двору султана. Он сразу же остановился, как только узнал о том, что произошло, и послал гонца к визирю узнать, следует ли ему продолжить свой путь или вернуться обратно. Шериф аль-Мульк, боявшийся обидеть ассасинов, попросил его продолжить путь и, когда тот прибыл, продемонстрировал ему все свое уважение. Целью миссии Бедр-эд-Дина было получение компенсации за грабежи, совершенные на территории исмаилитов, и передача крепости Дамаган. Визирь пообещал удовлетворить первое требование, ни секунды не колеблясь, и относительно второго требования у него возникло не больше затруднений. Был составлен документ, передающий исмаилитам крепость, которую они жаждали получить на условии выплаты ими ежегодно в королевскую казну суммы в 30 тысяч золотых монет.
Когда дела были улажены, султан отправился в Азербайджан, а посол исмаилитов остался гостем визиря. В один из дней после пышного пира, когда вино, которое они пили в нарушение запрета, ударило им в голову, посол рассказал визирю на условиях конфиденциальности, что среди пажей, слуг, стражников и другой прислуги было несколько исмаилитов, которые были непосредственно вокруг султана. Визирь, приведенный в смятение и одновременно любопытствующий узнать, кто из обслуги представляет опасность, стал умолять посла указать на них и в качестве гарантии, что ничего дурного с ними не произойдет, подарил свой платок. Немедленно по сигналу посланника пять человек из числа обслуживавших палату слуг выступили вперед, признав себя ассасинами. "В такой день и в такой час, – сказал один из них визирю, – я мог бы убить тебя никем не замеченный и безнаказанный. И если я этого не сделал, то лишь потому, что у меня не было приказа от моих повелителей". Визирь, боязливый от природы и еще больше запуганный действием вина, разделся до рубахи и взмолился к их душам, чтоб они сохранили ему жизнь, заявив, что он столь же верный раб шейха Ала-эд-Дина, как и султана Джеллал-эд-Дина.
Как только султан узнал о бесхребетности и трусости своего визиря, он выслал гонца с самыми резкими укорами и приказом без промедления сжечь заживо пятерых исмаилитов. Визирь, хоть и не желал, но был вынужден подчиниться и в нарушение своего обещания отправил пятерых слуг на костер, в котором те сгорели, возликовав, что оказались достойными мучений в услужение великого шейха аль-Джебала. К смерти был приговорен и визирь, допустивший на службу исмаилитов. После этого султан уехал в Ирак, оставив визиря в Азербайджане. Пока он был там, к нему прибыл посланник из Аламута, который, получив аудиенцию, молвил следующее: "Ты отправил пятерых исмаилитов на костер. Во искупление их жизни заплати 10 тысяч золотом за каждого из этих несчастных". Визирь осыпал почестями гонца и приказал своему секретарю подготовить обычную форму документа, которым он обязывался платить исмаилитам ежегодно 10 тысяч золотых, помимо того, что он за них будет вносить в казну султана 30 тысяч. Шериф аль-Мульк после этого был заверен, что он может больше ничего не опасаться.
Вышеприведенная весьма примечательная история основывается на надежном источнике, поскольку рассказана Абу-эль-Фита Низави, секретарем визиря в жизнеописании султана Джеллал-эд-Дина.
Астроном Насир-эд-Дин был не единственным пленником Аламута. Ала-эд-Дин послал как-то просьбу к атабеку Мозаффару-эд-Дину в Фаристан, чтобы тот отправил ему талантливого лекаря. Просьбы из Аламута нелегко было игнорировать, и атабек направил имама Беха-эд-Дина, одного из наиболее известных врачевателей своего времени, в горы Джебала. Знания имама оказали огромную помощь властителю, но, когда лекарь попросил разрешения вернуться к своей семье, выяснилось, что все отпущенные ему дни суждено провести в Аламуте, если только он не переживет своего пациента.
Освобождение имама тем не менее произошло быстрее, чем он ожидал. Ала-эд-Дин, у которого было несколько детей, назначил старшего из них, Рукн-эд-Дина (Поддержка Религии), своим наследником, когда тот был еще ребенком. По мере того как Рукн-эд-Дин взрослел, ему начали выказывать такое же уважение, как и отцу, и расценивать его команды столь же обязательными к выполнению. Ала-эд-Дин был обижен и заявил, что передаст право наследования другому ребенку, однако, поскольку это напрямую нарушало один из принципов исмаилитов, а именно что первое наречение наследником всегда единственно верное, на это никто не обратил внимания. Рукн-эд-Дин, опасаясь за свою жизнь, которой теперь угрожал отец, удалился в надежную крепость, где мог бы ждать времени, когда его позовут на смену. Между тем тирания и капризность Ала-эд-Дина дали повод многим влиятельным лицам вокруг него опасаться и за свою жизнь, и они решили упредить его. В Аламуте был человек по имени Хасан, уроженец Мазендерана, который хоть и не был исмаилитом, имел мерзкую и распутную натуру. Он был объектом ухаживаний со стороны Ала-эд-Дина и соответственно имел свободный и постоянный доступ к нему. На нем был остановлен выбор как на агенте, и завербовать его оказалось несложным. Ала-эд-Дин, чья любовь к кормлению и ухаживанию за овцами никогда не уменьшалась, построил для себя деревянный дом рядом с загоном для овец, в котором он собирался жить после ухода от дел и где он потворствовал своей тяге ко всевозможным излишествам. Хасан из Мазендерана улучил момент, когда Ала-эд-Дин лежал пьяным в этом доме, и выстрелил ему в шею стрелой. Рукн-эд-Дин, который, по слухам, был соучастником заговора, приняв на себя роль кровного мстителя, казнил убийцу и всю его семью, а тела их предал огню. Однако подобный акт показной справедливости не освободил Рукн-эд-Дина от подозрений, и жесткие обвинения в отцеубийстве посыпались на него со стороны матери.
Потеря исмаилитами своего влияния уже началась. Рукн-эд-Дин едва взошел на престол, как узнал, что приближается враг, любое сопротивление которому бесполезно.
Глава 11
Монголы. – Против исмаилитов выслан Хулагу. – Рукн-эд-Дин подчиняется. – Захват Аламута. – Уничтожение библиотеки. – Судьба Рукн-эд-Дина. – Расправа над исмаилитами. – Святой Луис и ассасины. – Миссионерская деятельность по обращению жителей Кухистана. – Заключение
Полвека прошло с того момента, когда глас монгольского пророка на берегах Зелинга сообщил племенам этой нации о своем видении, в котором Великий Бог, восседая на своем троне, объявил, что один из их вождей Тимуджин должен стать Чингисханом (Великий хан), и подчинившиеся племена, возглавляемые Тимуджином, начали свой успешный завоевательный поход, растянувшийся от края Азии до границ Египта и Германии. Теперь верховная власть над монголами была в руках Мангу, внука Чингисхана и правителя, который стал известен европейцам преимущественно благодаря долгому пребыванию при его дворе известного венецианца Марко Поло. Монголы еще не вторглись в Персию, хотя при самом Чингисхане они уже низвергли и лишили владений могущественного султана Хауризма. Тем не менее было очевидно, что этой стране не избежать судьбы столь многих обширных и мощных государств и очень скоро будет найден повод, чтобы ее заполонили орды монголов.
Рассказывается, хотя это и не выглядит правдоподобно, что к Невиану, монгольскому военачальнику, контролировавшему северные границы Персии, приехали посланники от халифа Багдада, попросившие сопроводить их ко двору Мангу. Целью их миссии было намерение убедить Великого хана выслать его непобедимые войска, чтобы избавиться от этого отребья – банд исмаилитов. Мольба посланников была поддержана Верховным судьей Касвина, который в это же самое время находился при дворе Мангу, где он появился одетым в кольчугу, чтобы защититься, как он объяснил, от кинжалов ассасинов. Хан приказал собрать армию. Его брат Хулагу был поставлен во главе ее, и, когда он был готов выдвинуться вперед, Мангу обратился к нему со следующей речью: "С тяжелой кавалерией и мощным войском я посылаю тебя из Турана в Иран, страну могущественных царей. Тебе надлежит теперь строго соблюдать и в большом, и в малом законы и установления Чингисхана и покорить страны от Оксуса до Нила. Приближай к себе благодарностью и наградами покорных и смиренных, беспощадно обращай в пыль забвения и невзгод всех непокорных и сопротивляющихся вместе с женами и детьми. Когда ты покончишь так с ассасинами, начни завоевание Ирака. Если халиф Багдада выйдет навстречу с готовностью служить тебе, ты не должен причинять ему вреда, если откажется, пусть разделит участь остальных".
Армия Хулагу была усилена тысячью китайских огнеметателей для управления осадными орудиями и забрасывания горючей нефти, известной в Европе под названием "греческого огня". Она выступила в месяц Рамадан 651 года от хиджры (1253 н. э.). Поход Хулагу был настолько неспешным, что два года спустя он еще не пересек Оксус. На противоположном берегу этой реки он предался развлечению охотой на львов, однако наступили такие сильные холода, что большая часть лошадей погибла, и ему пришлось ждать следующей весны, прежде чем продолжить поход. Все властители стран, которым угрожала опасность, высылали в монгольский лагерь эмиссаров, чтобы заявить о своей покорности и повиновении. Ставка Хулагу теперь располагалась в Хорасане, откуда он направил послов к Рукн-эд-Дину, правителю исмаилитов, требуя подчинения. По совету астронома Насир-эд-Дина, который был его советником и министром, Рукн-эд-Дин послал письмо к Байссуру Нубину, одному из военачальников Хулагу, наступавшему на Хамадан, с заявлением о покорности и намерении жить в мире со всеми. Монгольский генерал рекомендовал Рукн-эд-Дину, поскольку сам Хулагу уже приближался, дождаться и обратиться к тому лично. После некоторой задержки верховный исмаилит согласился направить своего брата Шахиншаха в сопровождении сына Байссура в расположение войск монгольского владыки. Между тем Байссур, по приказу Хулагу, вторгся на территорию исмаилитов и подошел к Аламуту. Войска ассасинов заняли высокий холм вблизи этого места. Монголы атаковали их, но отбрасывались прочь при каждой попытке штурма. Вынужденные прекратить атаки, они занялись сожжением жилищ и разграблением близлежащих селений.
Когда Шахиншах добрался до лагеря Хулагу и уведомил о готовности его брата покориться, горному властителю были направлены следующие приказы: "Поскольку Рукн-эд-Дин направил к нам своего брата, мы прощаем ему преступления его отца и его последователей. Он же сам, учитывая, что за время своего краткого правления не был виновен ни в каких преступлениях, должен разрушить свои замки и явиться к нам". Одновременно были направлены приказы Байссуру о прекращении разграбления Рудбара. Рукн-эд-Дин начал сносить часть из укреплений Аламута и вместе с этим попросил отложить на год свое появление перед Хулагу. Однако приказы монголов были обязательными для исполнения. От него потребовали прибыть немедленно и передать защиту своих территорий монгольскому представителю, исполняющему приказы Хулагу. Рукн-эд-Дин сомневался. Он вновь послал отговорки и попросил больше времени. Также в доказательство своей покорности он приказал правителям Кухистана и Кирдкоха отправиться в лагерь к монголам. Знамена Хулагу теперь развивались у подножия Демавенда вблизи исмаилитской территории, и снова пришли приказы в Маймундиз, где укрылся Рукн-эд-Дин со своей семьей: "Правитель мира теперь прибыл к Демавенду, и медлить больше нельзя. Если Рукн-эд-Дин желает несколько дней подождать, он на это время может направить своего сына". Испуганный властитель заявил о готовности послать своего сына, но, поддавшись уговорам своих женщин и советников, вместо своего собственного отправил сына раба того же возраста, попросив, чтобы его брат мог вернуться. Хулагу вскоре узнал о подлоге, но посчитал недостойным отвечать на это иначе, как отослав обратно ребенка, сказав, что тот слишком юн, и запросив его старшего брата, если таковой имеется, взамен Шахиншаха. Одновременно он отпустил Шахиншаха со словами: "Скажи своему брату разрушить Маймундиз и прийти ко мне. Если его не будет, Всевышний знает, что последует".
Монгольские войска теперь занимали все холмы и долины, а Хулагу лично появился перед Маймундизом. Ассасины сражались храбро, но Рукн-эд-Дину не хватило духу стоять до конца. Он послал к монгольскому властителю своего другого брата, сына, визиря Насир-эд-Дина и высокопоставленных представителей общества с богатыми подарками. Насир-эд-Дину надлежало превознести силу исмаилитских укреплений, чтобы получить благоприятные условия для своего хозяина, но вместо этого он сказал Хулагу не обращать на них внимания, заверив, что звезды сошлись в предсказании падения исмаилитов и солнце их могущества быстро катится к закату. Была достигнута договоренность о сдаче крепости на условии предоставления права выхода. Рукн-эд-Дин, его министры и друзья вошли в лагерь монголов в первый день месяца зу-эль-кадех. Его богатства были разделены между монгольскими войсками. Хулагу проявил сострадание, говорил с ним мягко и принимал как гостя. Насир-эд-Дин стал визирем у завоевателя, который впоследствии построил для него обсерваторию в Мераге.
Монгольские военачальники были направлены во все крепости исмаилитов в Кухистане, Рудбаре и даже в Сирии с приказами от Рукн-эд-Дина к комендантам сдаться или разрушить их. Таких сильных крепостей было более сотни, и в одном лишь Рудбаре было разрушено более сорока. Три из наиболее укрепленных замков в этой провинции, а именно Аламут, Ламсир и Кирдкох, не спешили подчиниться, их управители на требования монголов отвечали, что будут ждать, пока Хулагу появится лично. Через несколько дней монгольский завоеватель со своими пленниками был у Аламута. Рукн-эд-Дин был приведен к стенам и приказал коменданту сдаться. На его приказ внимания не обратили, и Хулагу, не теряя времени, переместил свой лагерь к Ламсиру, оставив часть войск на осаду Аламута. Жители Ламсира незамедлительно вышли, присягнув на верность, а несколько дней спустя прибыли посланцы из Аламута, уговаривая Рукн-эд-Дина заступиться за них перед братом Мангу. Завоеватель проявил сдержанность, он позволил им свободно покинуть город, дав три дня на то, чтобы вывезти свои семьи и пожитки. На третий день монгольские войска получили разрешение на вход и разграбление крепости. Они устремились, жаждая добычи, в доселе неприступное, теперь покинутое орлиное гнездо и вычистив его от всего, что только там осталось. Обшаривая подземные тайники в поисках сокровищ, им часто, к своему изумлению, приходилось проваливаться в мед или плавать в вине, поскольку там находились большие резервуары с вином, медом и зерном, вырубленные в плотной скале, обладавшей такими свойствами, что хотя, как утверждается, они были заполнены еще во времена Хасана Сабаха, зерно осталось неиспорченным, а вино не скисло. Это необычное явление было расценено исмаилитами как чудо, сотворенное основателем их общества.
Когда Аламут попал в руки к монголам, Ата-Мелек (Отец короля) Джовани, прославленный визирь и историк, стал умолять Хулагу разрешить осмотреть хорошо известную библиотеку этого замка, которая была создана Хасаном Сабахом и расширена его преемниками, чтобы отобрать из нее те труды, которые будут достойны оказаться в руках хана. Разрешение было с готовностью дано, и он начал изучение книг. Но Ата-Мелек был или слишком убежденным правоверным мусульманином, или слишком ленивым исследователем, чтобы наилучшем образом использовать представившуюся ему возможность. Все, что он сделал, – это, использовав простой метод, отобрал из коллекции Коран и несколько других книг, которые ему показались ценными, а остальное вместе со всем философскими атрибутами отправил в пламя костра, как нечестивое и еретическое. Так были уничтожены все архивы общества, а наш единственный источник информации относительно доктрины, законов и истории составляет то, что сам Ата-Мелек рассказал в своих воспоминаниях по результатам поисков в архивах и книгах аламутской библиотеки до свершения над ними аутодафе.
Судьба последнего представителя династии, насколько бы невзрачным и незначительным ни был его образ, всегда интересна именно тем обстоятельством, что он был последним и, следовательно, воплощал в себе историю всех своих предшественников. Поэтому следует дорассказать историю о немощном Рукн-эд-Дине.
Когда Хулагу, по завершении своей военной кампании в Рудбаре, вернулся в Хамадан, где оставил своих детей, он взял с собой Рукн-эд-Дина, с которым продолжал обращаться по-доброму. Здесь правитель ассасинов был очарован одной монголкой из очень низкого сословия. Он испросил у Хулагу разрешения жениться на ней, и по распоряжению правителя свадьбу отпраздновали крупными торжествами. Затем Рукн-эд-Дин взмолился послать его ко двору Мангу-хана. Хулагу, хотя и удивленный такой просьбой, также пошел навстречу и в качестве сопровождения отправил отряд монгольских воинов. Одновременно он наказал по дороге заставить гарнизон Кирдкоха, который продолжал оказывать сопротивление, сдаться и разрушить крепость. Рукн-эд-Дин, проезжая мимо Кирдкоха, сделал, как ему было велено, но в личной записке коменданту в то же самое время написал, чтобы тот держался, сколько это будет возможно. По прибытии в Кара-Курум, резиденцию хана, ему не предоставили аудиенции, но передали следующую записку: "Так говорит Мангу: Ежели ты демонстрируешь покорность нам, почему не была сдана крепость Кирдкох? Возвращайся и сровняй с землей все оставшиеся замки, тогда ты сможешь быть удостоенным чести видеть наш императорский лик". Рукн-эд-Дин был вынужден вернуться, и вскоре после пересечения реки Оксус его эскорт, вынудив его слезть с коня под предлогом отдыха, зарезал Рукн-эд-Дина своими мечами.
Мангу-хан был решительно настроен на истребление всей расы исмаилитов, и приказы об этом уже достигли Хулагу, который только и ждал их исполнения до тех пор, пока не сдастся Кирдкох. Поскольку защитники этой крепости продолжали сопротивляться, он не рискнул ждать и дальше. Приказы о повальном истреблении были отданы, и 12 тысяч исмаилитов пали их жертвами. Процедура была короткой. Где бы ни был встречен член секты, ему без всякого суда приказывалось встать на колени, и его голова немедленно катилась с плеч. Хулагу послал одного из своих визирей в Касвин, где жила семья Рукн-эд-Дина, и все они были казнены, кроме двух (как утверждается, женщин), которых оставили, чтобы утолить жажду мести принцессы Булган Халун, чей отец Джагатай погиб от кинжалов ассасинов.