– Давай простимся по-хорошему, – ныл Антон в телефонную трубку. – Я так хочу увидеть тебя в последний раз! Мало ли что может со мной случиться в этой стране узкоглазых! Как я буду жить, думая, что ты все еще не простила меня? Ведь ты даже не захотела проводить! Что я буду носить в своей душе? Одно горе, одно отчаяние от мысли, что упустил лучшую женщину в моей жизни! Как я смогу спокойно там жить и работать?
– Это только твои проблемы, – ответила я. – Решай их сам. Удачи!
И я положила трубку.
Через несколько дней, после мучительных раздумий я пошла в поликлинику и сдала комплексный анализ. К моему великому облегчению, ни СПИДа, ни сифилиса, ни гепатитов обнаружено не было.
Частная переписка Ольги Лазоревой
Кому: zlata-veresova@rambler.ru
От кого: olga-lazoreva@yandex.ru
Тема: третий рассказ об Антоне
Привет, моя дорогая! Зря вы так переживаете, со мной все в порядке. Просто сейчас не хочется особо куда-то выходить. Осень очень слякотная и дождливая в этом году. К тому же я много пишу. Вчера пообещала тебе по телефону, что вышлю что-нибудь. Так что получай! Читай, звони, пиши. Целую.
ОЛЯ
Школа золушек. doc
Школа золушек
Февраль в Москве выдался по-настоящему лютым. Непрекращающиеся метели, сильнейший мороз, северный ветер делали погоду невыносимой, и Рике приходилось совсем плохо. Она выдерживала на улице не больше часа и шла греться в церковь. Подавали скудно. После бесконечных январских праздников денег у людей практически не осталось, и собирать милостыню было невыгодно. Рика недавно перебралась в Замоскворечье и побиралась в основном у храма Всех Скорбящих. До этого она жила на Ярославском вокзале, но обилие бомжей и проституток самого низкого пошиба пугало Рику, и она перебралась в тихое и более благопристойное Замоскворечье.
Рика приехала в Москву в августе из маленького молдавского городка. Приехала, сама не понимая зачем. Проснулась как-то утром, долго смотрела в окно, потом встала, собрала дорожную сумку, взяла все деньги, какие нашла в ящике серванта, даже вытряхнула мелочь из карманов, и покинула родной дом, никому не сказав ни слова. Впрочем, и говорить-то было особо некому. Рика жила вдвоем с матерью. Отца она помнила очень смутно, так как много лет назад он уехал в Кишинев на заработки, бесследно исчез из их жизни и больше никогда не то что не появлялся, но даже не писал. Братьев, сестер у нее не было. Старенькая бабушка жила далеко, в небольшой умирающей деревеньке и с городскими родственниками не общалась. Они тоже никогда к ней не ездили.
Мать Рики работала на швейной фабрике. Она целыми днями подрубала простыни и получала очень мало. Когда Рике исполнилось десять лет, мать и ее пыталась научить шить на машинке. Но у Рики не оказалось к этому занятию никаких способностей и еще меньше желания, и мать оставила ее в покое. Рика вообще мало к чему испытывала интерес. Училась она всегда плохо, школьные предметы казались скучными и ненужными, учителя занудными. Друзей у нее тоже не было, потому что к людям Рика была равнодушна. Она любила лишь одно – смотреть телевизор. И чем неправдоподобнее и жалостливее был фильм, тем он ей больше нравился. Она буквально упивалась неестественными страстями и надуманными поворотами сюжетов и потом не спала ночами и все переживала увиденное. Мать вначале пыталась заниматься ее воспитанием, но Рика от ее неумелых наставлений и надоедливых нравоучений только еще больше замыкалась в себе. А последние несколько лет мать стала много пить и часто не ночевала дома. Но Рике это было только на руку. Она могла допоздна смотреть телевизор и ничего не делать. Худо-бедно, но Рика все-таки окончила девять классов. О дальнейшей учебе речи не могло быть. Мать попыталась устроить ее к себе на фабрику уборщицей, но Рика сбежала оттуда после первой же смены.
И вот, провалявшись практически все лето на диване у телевизора, Рика в одно августовское утро собралась и, не особо задумываясь, а просто поддавшись минутной прихоти, ушла из дома. Она доехала на автобусе до Кишинева и, прошатавшись по городу весь день и не найдя для себя ничего интересного, зачем-то купила билет на поезд до Москвы. Паспорта у нее еще не было, но она догадалась прихватить из дома свидетельство о рождении. Рика всем рассказывала сочиненную на ходу историю о погибших в автокатастрофе родителях, о единственной оставшейся у нее родственнице – доброй тетушке, живущей в Москве, к которой она и пробирается, так как ее хотят определить в детдом. Насмотревшись сериалов, Рика рассказывала все это вдохновенно и необычайно убедительно. И все ей верили, жалели "бедную сиротку" и всячески помогали. В поезде она познакомилась с землячками. Женщины возили фрукты в столицу. Они с широко раскрытыми влажными глазами слушали истории Рики, утешали ее, кормили и всячески подбадривали. Она чувствовала себя превосходно. Ей постоянно казалось, что она в одночасье стала героиней одного из душещипательных сериалов, которые так любила смотреть.
К тому же Рика выглядела так, что ей трудно было не поверить на слово. Она была мала ростом, тщедушна и невзрачна и казалась моложе своих четырнадцати лет. Ее смуглая кожа имела нездоровый желтовато-серый оттенок, густые черные волосы выглядели лохматыми и бесформенными, потому что она подстригала их сама, большие черные глаза из-за худобы лица казались огромными и немного навыкате. Они смотрели на мир с привычным наигранным выражением детской наивности, зачастую переходившей в глупость. Но выглядело это вполне естественно и вполне сочеталось с общим видом неухоженного, несчастного, всеми брошенного подростка. Когда Рика открывала бледно-розовый ротик и начинала рассказывать о своих горестях, глядя на слушателей огромными глазами со слезинками в уголках и хлопая длинными мокрыми ресницами, те буквально умывались слезами и готовы были помочь несчастной малютке кто чем может. Попутчики давали ей деньги, продукты, а торговки оставили свои координаты и велели не стесняться и обращаться за помощью, если тетка откажется ее принять.
Выйдя рано утром на Киевском вокзале, Рика мысленно восхищалась сама собой.
"Все-таки я сюда приехала!" – твердила она восторженно про себя, с удовольствием вдыхая теплый, пропитанный специфическими запахами воздух вокзала. Торговки уже тащили из грузового вагона тяжелые ящики с фруктами, но почти каждая улыбнулась ей и кивнула. Рика вскинула на плечо сумку, поддернула джинсы и направилась к выходу в город. В первый день она посетила Красную площадь и Арбат и провела там много часов, изучая все, что попадало в поле ее зрения. Но была разочарована. По телевизору столица выглядела несколько иначе, более нарядно, блестяще и значительно, а на деле Рика видела обычный город с обычными улицами, домами и людьми. Она даже на какой-то миг почувствовала обиду из-за отсутствия запланированных ею чудес. К концу дня Рика сильно устала и, увидев небольшую пеструю группу цыган, бросилась к ним, как к родным, решив попросить приюта. Но тут же передумала и, свернув в узкий переулок, направилась к ближайшему метро. Она решила, что будет благоразумнее переночевать у попутчиц-землячек. Рика долго ехала на метро до конечной станции, потом еще с полчаса автобусом, потом шла какими-то закоулками между старыми кирпичными трехэтажками, и эта Москва ей совсем не понравилась. Когда она, наконец, нашла нужную ей квартиру, то была окончательно отупевшей от усталости. Рика позвонила, и ей тут же открыли, совсем не удивившись ее приходу. Она прошла в крохотную комнату, весь пол которой устилали матрасы. На них спали вповалку женщины прямо в верхней одежде. Но Рика была уже не в состоянии чему-либо удивляться. Найдя свободный уголок, она устроилась там, подложив сумку под голову, и мгновенно провалилась в сон.
Землячки на следующий день попытались пристроить ее торговать яблоками на улице. Но она сбежала и начала бомжатничать, ночуя где придется и быстро научившись избегать встреч с милицией. Пока у нее имелись деньги и стояла теплая погода, такое времяпрепровождение казалось ей интересным и даже кое в чем забавным. Она постоянно представляла себя героиней какого-нибудь сериала о бедной заброшенной сиротке, скитающейся и всеми покинутой. И каждый день воспринимала как новую серию. Но где-то в середине сентября деньги закончились, пошли дожди, и Рика стала все чаще задумываться о том, чтобы вернуться домой.
Однажды, когда Рика по своему обыкновению бесцельно бродила по улицам, рассматривая все подряд: людей, машины, дома, витрины, она оказалась в одном из арбатских переулков и свернула в небольшой квадратный дворик. Она сразу обратила внимание на парня, который сидел на скамейке и ел пирожки из бумажного пакета, запивая их молоком из пластиковой бутылки. Парень был чем-то похож на нее: такой же худой, смуглый и черноволосый. Рика села рядом и стала пристально и молча смотреть, как он ест. Парень стал жевать медленнее, потом закашлялся. Но Рика не сводила с него глаз. Он молча протянул ей пакет с пирожками и бутылку с остатками молока.
Орест, так звали парня, работал в бригаде, занимающейся ремонтом квартир. Бригада состояла из шести человек, и все они приехали из Украины. Он сообщил ей это, пока она ела. Она же в ответ рассказала жалостливую, на ходу придуманную историю, объясняющую ее бедственное положение. Как всегда, она вошла в свою любимую роль бедной, всеми брошенной сироты, которая сбежала из-под опеки своей двоюродной тетки, отличающейся особой жестокостью характера, и сейчас пробирается в Молдавию, где у нее остался старенький, но очень добрый дедушка. Рика рассчитывала, что Орест даст ей денег на билет. Но он неожиданно предложил ей заработать, сказав, что им нужна подсобница. Рика согласилась. Когда они поднялись в квартиру, ее появление встретили равнодушно, так как все были заняты делом. Орест сразу поручил Рике вынести на помойку старые содранные со стен обои.
Как ни странно, но Рика задержалась в бригаде и проработала там больше месяца. Ей понравился сам процесс превращения запущенного жилья в новое и красивое. Бригада специализировалась на евроремонте "под ключ". Рика любила постоять в уже готовой квартире, любуясь новыми обоями, блестящим паркетом, сверкающими окнами и с удовольствием вдыхая запахи красок, лака, клея.
"И у меня непременно когда-нибудь будет такое жилье, красивое, новое и благоустроенное", – думала она, и самые разные истории тут же возникали в ее голове.
В конце октября бригада взялась отремонтировать квартиру одному музыканту. Орест поехал предварительно договориться и согласовать детали. Рика увязалась за ним. Заказчик жил возле метро "Пражская" в обычной типовой девятиэтажке. Когда он открыл дверь, Рика с любопытством выглянула из-за спины Ореста и отчего-то сильно смутилась. Она ожидала увидеть пожилого солидного мужчину. А перед ними стоял молодой человек лет тридцати с небольшим, одетый в синие джинсовые шорты и черную майку в сеточку. Он поздоровался с Орестом за руку, сказав, что его зовут Антон и что можно сразу на "ты", окинул равнодушным взглядом тщедушную фигурку Рики и предложил им заходить и осмотреться. Орест быстро обследовал комнаты и, заглянув напоследок в туалет и ванную, зашел на кухню. Антон пригласил его присесть за стол, сам устроился напротив. Так как стульев было только два, Рика осталась стоять у двери. Она вскинула глаза и оглядела грязный потолок, потом перевела взгляд на стены с облупившейся краской. Ужасающая запущенность квартиры мало удивила ее. За время работы в бригаде она и не такое видела. Изучив стены, она стала смотреть на Антона. Он странно притягивал ее, она изучала его лицо, вслушивалась в низкий тембр его голоса. Ей нравилась его правильная речь, неторопливая манера разговаривать. Антон производил впечатление серьезного, порядочного, воспитанного человека, к тому же мягкого и интеллигентного. Правда, курил он не переставая, стряхивал пепел небольшими женственными пальцами в керамическую пепельницу в форме коричневого кленового листа. Рика, не отрываясь, смотрела на него, почти не слушая, что говорит Орест.
И чем больше она изучала его лицо, тем Антон ей больше нравился. Причем она поймала себя на мысли, что ей нравится все: и темно-синие глаза, опушенные темными загибающимися ресницами, и четкие стрелки темных бровей, и светло-русые, слегка золотящиеся волосы. Правда, они были довольно редкими и уже намечались залысины, но челочка выглядела пушистой и даже слегка завивалась, что придавало лицу озорной мальчишеский вид. Ей нравился его небольшой нос правильной формы, который не портил, как ей казалось, даже шрам, тонкой, едва заметной линией проходивший вдоль всего носа, нравились ярко-красные губы с сильно приподнятыми вверх, как на масках клоунов, уголками. На подбородке под нижней губой Рика заметила поперечный маленький шрам.
"Интересно, откуда они у него?" – подумала она и в этот момент столкнулась с недоумевающим взглядом Антона. Она почувствовала, как заливается краской, и сразу опустила глаза. А потом вообще ушла из кухни.
"И чего я на него так уставилась?" – недовольно думала она, заходя в открытую дверь маленькой комнаты, ближайшей к кухне. Взгляд ее сразу упал на черное пианино, закрывающее собой полстены. На нем в беспорядке валялись ноты, какие-то обрывки бумаги, испещренные записями, мелочь, обгрызанный карандаш. Сверху стояла большая цветная фотография под стеклом. На ней была запечатлена молоденькая худенькая девушка с пышными темными волосами. Она улыбалась, чуть прищурив глаза, и дула на пушистый одуванчик, поднеся его к губам.
"Наверняка это его девушка", – тут же решила Рика и отчего-то огорчилась.
– Ты где? – услышала она голос Ореста и вышла из комнаты.
Он стоял в коридоре уже в куртке и сердито смотрел на нее. Рика насупилась и стала молча натягивать свою курточку, которую ей протянул Антон, чему-то насмешливо улыбаясь.
– А откуда у вас эти шрамики? – внезапно спросила она, в душе удивляясь своей смелости.
– Когда мне было двенадцать лет, под машину попал, – невозмутимо ответил Антон. – Так что аккуратнее переходи дорогу, детонька!
Он засмеялся. Орест глянул на нее с удивлением, потом попрощался с Антоном и вытолкнул ее за дверь.
Всю следующую неделю бригада работала в квартире Антона. Но когда кухня была полностью готова, он неожиданно заявил, что возникли неожиданные денежные затруднения и ремонт всей квартиры ему не по карману. Орест спорить не стал и быстро свернул работы. И уже через день бригада уехала на Украину до следующего сезона. Но Рика, несмотря на уговоры, осталась, хотя деньги у нее имелись, хватило бы и на билет и еще кое-что оставалось. Но она при одной мысли о возвращении в их маленький городок, к вечно пьяной матери пришла в ужас. И осталась в Москве. Однако ей не везло, она нигде не могла устроиться даже подсобницей, так как не имела документов, к тому же выглядела лет на тринадцать. В феврале Рика дошла до того, что начала побираться у храмов. Она была без жилья, денег, теплой одежды, полностью истощена и слегка не в себе от непрекращающегося голода, холода и страха.
В один из особенно морозных дней Рика настолько заледенела, стоя у храма Всех Скорбящих, что перестала чувствовать свое тело и практически не понимала, что с ней происходит.
– Девочка, тебе нехорошо? – словно сквозь сон услышала она тихий участливый голос и с трудом разлепила смерзшиеся ресницы.
Возле нее стояла маленькая старушка и внимательно смотрела ей в лицо.
– Ты слышишь меня? – вновь спросила старушка, прикрывая глаза рукой в вязаной перчатке от сильного, несущего колючую снежную крупку ветра, дующего вдоль Ордынки.
Но Рика молчала. У нее настолько заледенело лицо, что она не могла даже шевельнуть губами.
– Чего ты пристала к этому заморышу? – раздался хриплый голос.
И стоящая неподалеку женщина в рваном пальто потащилась к ним. На ее серо-синем лице краснел большой, как картофелина, расцарапанный нос.
– Все равно она скоро сдохнет, – сипло засмеялась женщина и тут же закашлялась до слез.
Навалившись на старушку, она яростно засипела ей в лицо:
– Ты дай мне! Слышь, дай мне! На опохмелку, а то душа горит!
Старушка, вздрогнув, отстранилась, схватила полубесчувственную Рику за окостеневшую ледяную ладонь и с силой потащила ее за собой. Та легко, как пушинка, двинулась за старушкой, плохо понимая, что происходит.
С этого дня для Рики началась совершенно другая жизнь. Агнесса Ивановна, так звали старушку, жила одна в чистенькой двухкомнатной квартире на первом этаже дома, построенного еще в позапрошлом веке. Приведя Рику к себе, она раздела ее догола и посадила в ванну с теплой водой. А все ее вещи тут же вынесла на помойку. Затем тщательно вымыла ее, очень коротко остригла волосы и намазала их каким-то составом. Рика позволяла делать ей все, чувствуя, как блаженное тепло разливается по телу. Она лежала в ванне еще с полчаса, расслабляясь все больше. Потом Агнесса Ивановна промыла ее волосы, помогла ей вытереться, закутала в огромный махровый халат и уложила на диван в большой комнате. Затем напоила с ложечки травяным чаем. И Рика мгновенно провалилась в сон. Она проспала двое суток, ни разу не проснувшись, чем немного напугала хозяйку. Но когда она наконец очнулась от этого долгого сна, напоминающего летаргию, то чувствовала себя на удивление хорошо.
Рика, быстро сев в постели, с изумлением оглядела комнату. Ранние зимние сумерки заполняли пространство нежным серо-сиреневым светом. И всюду, куда бы ни посмотрела Рика, виднелось множество сухих роз самых разных размеров и оттенков. Это были и огромные сухие букеты, стоящие в самых разнообразных вазах, и небольшие пучки, свисающие вниз головками с длинной, тонкой, почти невидимой проволоки, натянутой под потолком, и отдельные бутоны, лежащие на большом круглом столе, на подоконнике меж горшков с живыми цветами и даже на тумбочке возле телевизора, и целые вороха сухих лепестков, разложенные на полу на газетных листах. Какие-то цветы были совсем свежие, какие-то увядающие, но большинство окончательно высохшие. Густой розовый аромат пропитывал комнату. И Рика, удивленно улыбаясь от вида этой нереальной картины, глубоко вдохнула сладкий теплый воздух и зажмурилась.
– Наконец-то ты проснулась, девочка! – услышала она и раскрыла глаза.
К ней, бесшумно скользя меж газетных листов, приближалась хозяйка. Ее широкие, цвета чайной розы брюки мягко колыхались. В тон им, но более розового оттенка блузка струилась воздушными складками. И Рика, широко распахнув глаза, завороженно следила, как это бледно-розовое видение приближается и опускается на пуфик возле дивана. Она даже невольно вздрогнула, когда видение взяло ее пальчики в свои теплые сухие руки. Но тут же расслабилась, засмотревшись в голубые, словно незабудки, глаза.