Считалось, что "Черная рука" является в первую очередь военной организацией, но в нее вошло довольно много гражданских чиновников, в том числе три чиновника Министерства иностранных дел. Князь Александр первоначально покровительствовал этой организации. Говорят, что он дал 26 тысяч динаров в виде субсидии ее газете "Пьемонт", а также делал разные подарки офицерам и оплатил Димитриевичу расходы по лечению осенью 1912 года. Но когда он дал понять, что хотел бы стать во главе этого общества, а офицеры по разным соображением не пожелали понять этот намек, то князь Александр почувствовал себя обиженным. С этого времени между ним и организацией "Черная рука" началось отчуждение, которое усилилось еще больше, когда он принял сторону Пашича и радикалов в так называемом вопросе о приоритете.
Этот вопрос возник после Балканских войн на почве спора между военными и гражданскими властями относительно управления территориями, отвоеванными у Турции. Радикальная партия, возглавляемая Пашичем, не желала распространить на новые завоеванные области действие сербской конституции, как того требовали офицеры, и ввела там драконовский режим, который раздражал население, а в смысле насилия и гнета оставлял за собой все, что имело место в Боснии под владычеством Габсбургов. По уверению военных властей (и судя по статьям, печатавшимся в "Пьемонте"), ответственность за это падала на своекорыстных, плохо подготовленных гражданских чиновников, которых радикалы назначили в новые завоеванные области. Радикалы утверждали, что офицеры просто не желают признать приоритет власти, созданной штатскими.
В этом конфликте офицеров поддерживали оппозиционные политические группы, которые требовали отставки кабинета Пашича. Министерство внутренних дел попыталось нанести удар "Черной руке", захватив ее клубное помещение. В начале июня 1914 года конфликт обострился до такой степени, что Пашич потребовал у короля Петра роспуска скупщины – для того чтобы народ мог непосредственно на всеобщих выборах выразить свою волю по этому вопросу. Король первоначально отказывался. Тогда Пашич сам подал в отставку. Несомненно, он рассчитывал этим усилить свое положение, так как считал, что никто, кроме него, не будет в состоянии образовать кабинет.
В этот момент, как уверяют, в министерский кризис вмешался русский посланник в Белграде Гартвиг, который постарался облегчить возвращение к власти кабинета Пашича, считая его необходимым для продолжения политики сотрудничества с Россией и Францией. 11 июня королю Петру пришлось вернуть Пашича к власти, а через несколько дней после этого он под предлогом болезни покинул Белград, оставив принцем-регентом своего сына Александра.
Этот внутренний партийный конфликт между радикалами, поддерживавшими Пашича, и офицерами, группировавшимися в организации "Черная рука", часто приводили в доказательство того, что Димитриевич и сараевские убийцы ни в какой мере не были связаны с сербским правительством и всячески старались скрыть от него существование заговора. По всей вероятности, это верно. Из показаний, данных на сараевском процессе, можно заключить, что сербские офицеры, дружественно относившиеся к убийцам, предостерегали их, советуя держаться осторожно, чтобы сербские гражданские власти ничего не заметили.
Таким образом, можно считать вполне достоверным, что Пашич и его кабинет не имели никакого отношения к возникновению плана убийства. Последнее было задумано за их спиной. По всей вероятности, они узнали о нем только тогда, когда приготовления были уже завершены и молодые люди собирались переправиться из Белграда в Сараево.
Но, с другой стороны, то обстоятельство, что правительство находилось в политическом конфликте с группой "Черной руки" из-за "вопроса о приоритете", еще не доказывает, что правительство совершенно ничего не знало о заговоре. Наоборот, мы имеем совершенно ясное и отчетливое заявление министра народного просвещения Любы Иовановича, что в конце мая или начале июня Пашич знал о том, что какие-то молодые люди собираются отправиться в Сараево с целью убить эрцгерцога.
Пашич сказал об этом лишь некоторым членам своего кабинета, а пограничным властям было отдано распоряжение задержать убийц, но распоряжение это не было выполнено, потому что пограничные власти сами состояли членами "Черной руки" и впоследствии донесли, что распоряжение пришло слишком поздно и молодые люди уже перешли границу. Мы уже изложили те соображения, по которым мы считаем это сообщение министра народного просвещения соответствующим действительности.
Сербия допустила небрежность, не арестовав заговорщиков
"Вопрос о приоритете" имеет для нас значение не только потому, что он дает основание предполагать, что сербское правительство первоначально не знало о заговоре. Гораздо важнее то, что этим объясняются два обстоятельства, послужившие основанием для чрезвычайно серьезных обвинений, выдвинутых против Пашича: первое – что он не предостерег определенным образом австрийские власти, после того как узнал, что убийцы отправились в Сараево; второе – что он после убийства не принял мер для розыска и ареста сообщников убийц в Белграде.
Действительно, сербская полиция, по-видимому, даже помогла скрыться одному их них – Цигановичу. Арест Цигановича, который являлся членом организации "Черная рука", а также выяснение роли, которую играли такие выдающиеся члены организации, как Димитриевич и Танкосич, еще более обострили бы политический конфликт и усилили бы антагонизм, который уже перед этим вызвал временное падение кабинета. Очевидно, Пашич не решился действовать против лидеров столь мощной организации и поэтому занял чисто пассивную позицию, надеясь, что Австрия и Европа не узнают правды.
Сербские источники не вскрывают нам, когда именно и каким путем Пашич узнал о заговоре. Предполагают, что его тайным образом осведомил об этом Милан Циганович, которому приписывают двойственную роль агента-провокатора, участвовавшего в заговорах вместе с лидерами "Черной руки" и в то же время шпионившего за ними по поручению Пашича и осведомлявшего обо всем сербское правительство и радикальную партию. Все три сараевских заговорщика открыто заявляли сейчас же после ареста и на суде, что Циганович принимал самое деятельное участие в их приготовлениях в Белграде.
Он – боснийский серб и эмигрировал в 1908 году в Белград. Здесь он прошел курс обучения в качестве комитаджа у Танкосича, а затем получил скромную должность на сербской казенной железной дороге. В 1911 году он вступил в организацию "Черная рука" за № 412 и сражался в отряде комитаджей под командой Танкосича во время Балканских войн. При подготовке заговора он являлся агентом Танкосича. Он доставал Принципу и его товарищам бомбы и револьверы для убийства эрцгерцога, он снабдил их цианистым калием, чтобы они могли покончить с собой после совершения убийства и таким образом устранить возможность разоблачения деяний самого Цигановича и его соучастников – сербов. По распоряжению Танкосича Циганович водил молодых людей на стрельбище около Белграда и там обучал их стрельбе из револьвера. В конце мая, когда они уже были готовы к отъезду, он снабдил их рекомендательными письмами к агентам "Черной руки" и доверенным лицам, которые должны были помочь им добраться до Сараева.
Доводы, говорящие в пользу того, что Циганович информировал Пашича, основаны не на каких-либо доказательствах, предшествовавших убийству, но на тех фактах, которые имели место после него: сербские власти постарались помочь Цигановичу скрыться, а в 1917 году он своими показаниями помог радикальной партии изобличить Димитриевича и разгромить организацию "Черной руки".
Через несколько дней после убийства, когда до Белграда дошли слухи о признаниях, сделанных Габриновичем и Принципом, Танкосич и Пашич, видимо, пытались воспрепятствовать опубликованию всяких сведений относительно белградских соучастников. Вечером 29 июня к владельцу газеты "Балкан" Светодику Савичу пришли три комитаджа и сказали ему от имени майора Танкосича, чтобы он ни под каким видом не печатал у себя в газете ничего о связях убийцы Габриновича с его знакомыми здесь (в Белграде), и главное – чтобы он не писал ничего такого, что могло бы скомпрометировать сербов, в противном случае ему будет плохо.
На такой способ застращивания угрозой насилия и мести со стороны комитаджей, вроде Танкосича, часто указывали "доверенные лица" в Боснии как на один из мотивов, побуждавших их помогать убийцам. Это является лишним основанием, почему Пашич не захотел или не посмел предпринять что-нибудь для ареста популярного и влиятельного лидера "Черной руки", пока наконец австрийский ультиматум не заставил его арестовать Танкосича на несколько дней.
30 июня австрийский уполномоченный в делах запросил сербское правительство, какие полицейские меры оно приняло или предполагает принять для того, чтобы "найти нити, ведущие к раскрытию убийства, каковые, несомненно, приходится частично искать в Сербии". Но он получил ответ, что "сербская полиция еще не занималась этим вопросом" и что "до сих пор еще ничего не сделано и что это вообще не касается сербского правительства". После этого последовал обмен резкостями, и австрийский дипломат выразил "свое крайнее удивление по поводу того, что правительство, которое все время заверяет о своем желании поддерживать добрые отношения со своим соседом, позволяет себе проявлять такое равнодушие".
30 июня германский помощник статс-секретаря (товарищ министра) по иностранным делам Циммерман, желая предупредить серьезные осложнения, дал несколько уместных советов сербскому уполномоченному в делах в Берлине. Об этом баварский посланник в Берлине сообщал:
"В Министерстве иностранных дел надеются, что Сербия примет теперь все меры к тому, чтобы привлечь к ответственности лиц, виновных в этом заговоре. Г-н Циммерман с самого начала обратил серьезное внимание здешнего сербского уполномоченного в делах на те последствия, которые повлечет за собой отказ Сербии в этом вопросе. Кроме того, он внушил русскому послу, чтобы тот побудил свое правительство дать такой же совет в Белграде. Г-н Циммерман дал этот совет потому, что никто не может сказать, что будет, если сербское правительство не выполнит своих обязательств, ибо надо учитывать возбуждение, вызванное в Австро-Венгрии деянием, совершенным в Сараево".
В том же смысле Циммерман имел беседу с дипломатическими представителями Англии и России в Берлине, очевидно, надеясь, что они дадут Сербии такой же добрый совет. Но, по-видимому, они этого не сделали. Если бы сербское правительство сразу предприняло энергичные шаги для ареста белградских сообщников и на деле доказало бы свое неоднократно высказанное желание поддерживать добрососедские отношения с Австрией, то этим оно умерило бы негодование Германии по поводу убийства и сделало бы ее менее склонной следовать за Австрией на ее роковом пути, тем самым возросли бы шансы для дружественного посредничества. Но Пашич и его министры этого не сделали и усвоили пассивную и отрицательную тактику выжидания, желая узнать, какие определенные обвинения и доказательства в состоянии представить Австрия. Тем самым Пашич взял на себя серьезную ответственность за то, что случилось.
6 июля сербское правительство получило от своего посланника в Вене извещение, что австрийские сведения из Сараева указывают на Белград как на место организации заговора и изобличают причастность к нему Цигановича. Несмотря на это, а также на предостережение Циммермана, сербское правительство не только не предприняло никаких шагов для того, чтобы арестовать сообщников в Белграде, но и, по-видимому, даже содействовало исчезновению Цигановича, главного соучастника в этом деле, не желая выдать его австрийским властям.
Циганович был боснийцем, Австрия могла требовать его выдачи для суда, и тогда она, пожалуй, узнала бы всю правду. Поэтому было лучше, чтобы он исчез. 8 июля австрийское правительство узнало из шифрованной депеши своего белградского посольства, что Циганович в день убийства находился в Белграде, но через три дня после этого покинул город, причем, по-видимому, получил месячный отпуск от железнодорожного управления, где он служил. Начальник белградской полиции заявил, что он не знает человека, носящего имя Милана Цигановича, но вскоре выяснилось, что сам начальник полиции и способствовал исчезновению Цигановича из Белграда.
Далее выяснилось, что в книгах железнодорожного управления его имя было стерто и вписано имя Милана Данилова, в качестве какового Циганович продолжал получать свое жалованье. Когда в Сербии была произведена мобилизация, Циганович немедленно присоединился к отряду Танкосича. Доктор Богичевич говорит, что 3 или 4 августа 1914 года комендант Срб, начальник одной из важных сербских железнодоржных станций, сказал ему, что он только что помог Цигановичу уехать на юг.
Из показаний убийц австрийским властям стали известны некоторые факты относительно белградских соучастников. Поэтому в ультиматуме от 23 июля, в пункте 7, Австрия потребовала, чтобы Сербия немедленно арестовала Войю Танкосича и лицо, именуемое Миланом Цигановичем, служащего на сербской государственной железной дороге. Сербское правительство через несколько дней ответило, что в соответствии с предъявленным требованием оно арестовало Танкосича, но что касается Милана Цигановича, который является австро-венгерским подданным и который до 15 июня (28 июня по новому стилю, то есть в день убийства) состоял на службе (на испытании) в железнодорожном управлении, то таковой не мог быть пока разыскан (поэтому отдан приказ о его аресте). Здесь действительно курьезно, что сербское правительство утверждало, что оно перестало иметь какие-либо сведения о Цигановиче как раз с момента убийства.
Принимая во внимание другие факты, приведенные выше, можно усомниться в искренности его неведения относительно того, где находился Циганович, равно как и в невозможности разыскать его. Сомнение это еще усиливается в виду того, что министр народного просвещения, рассказывая о периоде непосредственно после убийства, но до предъявления австрийского ультиматума – то есть когда сербские власти должны были арестовать Цигановича, но этого не сделали, – определенно указывает, что он и его коллеги были осведомлены о соучастии Цигановича.
"Когда из Вены получились австрийские сообщения о том, что убийцы были отправлены в Сараево одним из служащих сербского Министерства общественных работ, неким Миланом Цигановичем, то Пашич спросил Иотсу Иовановича, в то время ведавшего этим министерством, кто такой этот чиновник, но Иотса не мог ничего сказать о нем, равно как и все другие в его министерстве. По настоянию Пашича они наконец откопали Цигановича на какой-то мелкой канцелярской должности в железнодорожном управлении. Я помню, что когда Иотса сказал нам об этом, то кто-то (Стоян или Пашич) заметил: "Вот видите! Правильно говорят: если мать потеряет сына, то пускай ищет его на железной дороге". После этого Иотса говорил нам, что Циганович выехал куда-то из Белграда".
Действительно ли Сербия "предостерегала" Австрию?
Вопрос этот имеет чрезвычайно большое значение, потому что в зависимости от утвердительного или отрицательного ответа делались разнообразные выводы.
С одной стороны, если сербское правительство предостерегало Вену, то это могло быть истолковано в двояком смысле: 1) в пользу Сербии, как доказательство того, что кабинет Пашича, узнав о заговоре, сделал все возможное для предупреждения преступления, и, таким образом, с него снималось всякое обвинение в этом деле, или 2) в пользу Австрии, в том смысле, что сербское правительство знало о заговоре и что австрийское требование допустить австрийских чиновников участвовать вместе с сербскими в розыске белградских сообщников было вполне обосновано, так как сами сербские власти никаких шагов в этом направлении не предприняли.
С другой стороны, если никакого предостережения сделано не было, то и в этом случае: или 1) сербское правительство могло утверждать, как оно это и делало, что оно раньше ничего не знало о заговоре и поэтому его ни в чем обвинять нельзя, или 2) Сербия была виновна в сокрытии заговора и, таким образом, являлась соучастницей преступления.
При возможности такого различного истолкования как отрицательного, так и положительного ответа на поставленный выше вопрос не приходится удивляться, что как сторонники Сербии, так и сторонники Австрии резко полемизируют между собой. Не приходится также удивляться и тому, что обе стороны представили множество противоречащих друг доказательств. При анализе их следует обратить внимание главным образом на три пункта:
1. Если предостережение было сделано, то кому именно?