Вообще, в начале очерка я уже говорил, что Лев Сергеев – человек уникальный и его разведмиссия в США – явление не просто редкое, оно единственное и неповторимое. Другого такого в истории разведки не было и, уверен, вряд ли будет.
Однако, понимаю, это утверждение нуждается в доказательствах. Пришло время поговорить и о них.
Итак, с каким багажом уезжал за океан Лев Сергеев?
Он был младшим офицером, всего лишь старшим лейтенантом. Звание капитана получил только через 2,5 года, уже в США.
А ведь в подчинение к нему поступит, например, оперативный сотрудник "Дортон" – Судаков. Он уже майор, секретарь ВАТ. Достаточно опытный сотрудник, поработавший за рубежом.
Как он воспримет молодого, "зеленого" резидента в лейтенантском звании? Ответ, думается, лежит на поверхности. А Центр словно усугубляет ситуацию – поручает хранить секретные документы резидента именно в сейфе Судакова, да еще и поддерживать связь с Москвой через майора.
По сути, и в разведработе Сергеев имеет мало опыта. Ко времени своего убытия в США он проработал в военной разведке всего три года. С апреля 1937-го по июль 1938 года находится в распоряжении Разведуправления и выполняет отдельные поручения. Его, естественно, изучают, проверяют, к нему присматриваются.
В августе 1938 года назначают секретарем Разведуправления. Да, он получает доступ к документам, конкретным делам, но опять-таки это не оперативная работа. И только в мае 1939 года Сергеев приходит в отдел на должность старшего помощника начальника отделения.
Вот, собственно, и весь его скромный разведопыт.
И еще полбеды, если бы с этим "багажом" Сергеев ехал рядовым оперативным работником в состав разведаппарата, чтобы, как говорят, обкататься, обтереться, узнать жизнь. Но он ехал руководителем этого разведаппарата. А жизни той, американской, вовсе не знал. Вернее, теоретически его кое-чему подучили, но ведь чтобы "рулить" целой резидентурой в чужой стране, да еще в США, нужна практика. Основательная практика.
У Сергеева ее попросту не было. До убытия в Америку он за границу вообще не выезжал.
Его предшественник на этом посту, Артур Адамс, родился в Швеции. Жил в Германии, Италии, Египте, Аргентине. Учился в Торонтском университете в Канаде, работал на заводе Форда в США, служил в американской армии. И потому вполне "тянул" на эту ответственную должность. А вот Сергеев?..
И после всего перечисленного, скажите, мог Лев Александрович рассчитывать на успех? Этот вопрос я задавал десяткам седовласых разведчиков, заслуженным ветеранам, бывшим резидентам. И никто из них не ответил утвердительно. Объективно все было против Сергеева. И только сам Сергеев был "за" и совсем не собирался сдаваться.
Ему оказали высокое доверие, поручили важнейший участок работы. Сотни разведчиков мечтают стать резидентами, и лишь единицы добиваются этой чести. И потому в марте 1940 года, уложив свой чемодан, он выехал в Германию, потом в Италию и, наконец, в США.
Что творилось в его душе в те дни, знал только он сам. Однако об этом никому не рассказывал. Правда, одному из старых боевых товарищей как-то признался: понимал, что будет трудно, но что неимоверно трудно – не мог представить.
Словом, 1 апреля 1940 года "Морис" прибыл к своему новому месту службы, в Вашингтон.
Ноу-хау майора Феденко
Обстановка в ту пору в США была не самая благоприятная. В задании на командировку, которое Сергеев знал наизусть, она характеризовалась так: "В настоящее время США стоят в первом ряду стран, ведущих активную антисоветскую политику. Это выражается не только в бешеной антисоветской кампании в печати, но и в конкретных мероприятиях американского правительства".
В резидентуре в силу объективных и субъективных причин обстановка тоже была не лучше.
Военный атташе полковник Илья Сараев, как и обещал начальник Разведупра, лишней работой своего шофера не нагружал. Но водителю атташе в соответствии с обязанностями, да и по легенде, приходилось крутить баранку часов по пять – семь в день. На работу с документами времени не оставалось. Но это еще полбеды. Сергеев готов был "прихватить" и ночь. Но на ночь шифровальный кабинет закрывался и опечатывался. Ведь шифрорган не принадлежал конкретно резидентуре ГРУ или даже военному атташе. "Услугами" этого кабинета пользовались и посол, и "соседи" – сотрудники разведки НКГБ.
Возникла и другая пикантная ситуация. Даже когда удавалось выкроить часок посреди шоферских забот и заняться наконец документами, у посольских и "соседских" работников возникал закономерный вопрос: что делает водитель атташе в шифроргане?
Военному атташе приходилось выкручиваться, объясняться с послом, с сотрудниками разведки НКГБ.
Следует учитывать и еще некоторые обстоятельства: шофер – он и есть шофер. Одно дело – ты официально первый секретарь посольства или, к примеру, торгпред, военный атташе. Конечно, и тут трудностей хватает, но у тебя хотя бы определенный статус, соответствующий круг общения. А что может водитель? Общаться с такими же шоферами, как и он сам. Каким образом он попадет на официальный прием, званый ужин, чтобы завести нужные знакомства, связи? Да никоим образом. Путь на подобные мероприятия ему попросту заказан.
Вот таковым "прокрустовым ложем" стала для Сергеева легенда, придуманная в его родном отделе и подаваемая майором Феденко как некое ноу-хау в разведывательной практике.
Однако все эти трудности не смутили Льва Александровича. Он спокойно, уверенно, с присущими ему трудолюбием и тщательностью взялся за дело.
"Морис" быстро разобрался в том, что наладить нормальные рабочие отношения с "Дортоном"-Судаковым не удастся. Майор был уязвлен до глубины души вынужденным подчинением старшему лейтенанту, молодому разведчику и, по сути, саботировал указания Сергеева. Во всяком случае, за весь срок командировки он не выполнил ни одного задания. По этой причине майор Судаков и был отозван в Советский Союз.
Вскоре за ним отправился и еще один помощник Сергеева (если его таковым можно назвать) – "Драйвер". Тут было иное – нарушение правил конспирации, связь с женщиной легкого поведения.
"Гáлина" резидент "Морис" охарактеризовал, как "слабого" и "трусоватого". Центр прислушался к мнению руководителя разведаппарата и убрал "Гáлина" из резидентуры, перевел его для продолжения службы на западное побережье США.
Таким образом, к октябрю – ноябрю 1940 года Лев Сергеев остался в резидентуре один. Как говорится, "сам себе командир и начальник штаба". Строить разведаппарат надо было заново. Что же касается нелегальных сотрудников, то "Морис" так же внимательно и въедливо разбирался в ситуации.
Через полтора месяца после прибытия в США Лев Сергеев встречается с "Доктором" – ключевой фигурой резидентуры, групповодом.
В письме в Центр по итогам встречи "Морис", во-первых, докладывает, что с работой по поддержанию связи с "Доктором" справится и потому берет ее на себя.
Во-вторых, он дает оценку "Доктору". Она весьма похвальная. "Сообразителен. Инициативен. Скромен. На деньги не жаден. Хорошо разбирается во внешней и внутренней обстановке. Жаловался, что теряет квалификацию врача".
В-третьих, Сергеев делает реальный, хотя для Центра и весьма болезненный вывод – пока можно рассчитывать на эффективную работу только одного агента – "Мастера". "Министр", несмотря на большие возможности, сотрудничать не хочет, боится.
Оказывается, для "Министра" большим ударом стало дезертирство "Сотого". Он боялся разоблачения. В середине 1940 года с большим трудом с ним удалось возобновить работу. Однако он давал отрывочную и далеко не самую ценную информацию.
Так что и с нелегальными агентами не все ладилось.
Подводя итог, Сергеев констатировал для себя горький, но реальный факт: резидентуры как таковой в классическом понимании этого слова в середине 1940 года в Вашингтоне не существовало. Был он, как резидент, и два реальных нелегальных агента – "Доктор" и "Мастер". Увы, ни у кого из троих не было серьезного опыта агентурной работы. Аппарат военного атташе в США также заполнили молодые, только что прибывшие в страну сотрудники. Одним словом, помощи ждать неоткуда.
После тщательного анализа ситуации "Морис" делает ставку на "Доктора". Он выезжает к нему в Нью-Йорк, "Доктор", в свою очередь, побывал в Вашингтоне и встретился с резидентом.
Чего добивается Сергеев? Он понимает, что его личные встречи с агентами могут состояться только в исключительных случаях, и потому хочет подготовить "Доктора" к выполнению обязанностей с бóльшим объемом работы, нежели он когда-либо выполнял.
По замыслу Льва Александровича, "Доктор" должен стать не просто связником, выполняющим функции приема-передачи документов, а важнейшим, ключевым звеном в сложном механизме деятельности разведаппарата.
Как сказал мне капитан 1-го ранга в отставке Виктор Любимов: ""Морис" хотел добиться понимания, если хотите, единого мышления в решении как вербовочных, так и информационных задач. Он желал, чтобы "Доктор" стал его глазами, ушами, убеждениями, обладал смелостью и осторожностью, выдержкой и жаждой работы".
Получилось ли это у Сергеева? Судя по всему, да. За весь период работы резидентуры "Омега" Лев Александрович не имел ни одного личного контакта со своими агентами. Эту обязанность взял на себя подготовленный и умело направляемый им групповод "Доктор".
Первым положительным результатом работы "Мориса" с "Доктором" стала активизация деятельности "Мастера".
Вообще, о "Мастере" надо сказать отдельно. Он, являясь американцем, был искренним другом нашей страны. Даже в преддверии войны, в период разгула в США антисоветской пропаганды, "Мастер" был тверд в своих убеждениях. А Вторая мировая война, когда мы действовали как союзники, лишь укрепила его взгляды. Жена "Мастера" разделяла убеждения мужа и всячески помогала ему в разведработе. Именно этот агент неоднократно через советскую военную разведку сообщал в Москву о подготовке Гитлера к войне против СССР и о сроках нападения немецких войск на Советский Союз.
В марте 1945 года он сообщил в резидентуру, а та, соответственно, в Центр о сосредоточении мощной группировки немецких войск численностью до полумиллиона фашистских солдат на нашем южном фланге, на территории Румынии.
Информация оказалась чрезвычайно ценной и помогла Генеральному штабу принять соответствующие меры по разгрому фашистской группировки.
Так вот, "Мастер" встретился с агентом "Малышом", с которым в свое время была прервана связь, и добился от него согласия на возобновление сотрудничества. Однако "Малыш" приступил к работе не сразу, он ссылался на занятость, постоянные командировки, и все-таки в 1942 году стал давать ценнейшую информацию.
…А Центр тем временем не собирался ждать. Уже через 5 месяцев после приезда Сергеева в США он указал на недостаточное количество информационного материала, а также на невысокое его качество.
"Морис" читал телеграммы и в который раз анализировал свою пятимесячную работу, пытаясь понять, чем вызвано недовольство Центра. Он учился водить машину, сдавал на водительские права, возил военного атташе на различные мероприятия в правительственные учреждения, официальные представительства иностранных государств, пытался найти "окно" в работе шифровальщика, чтобы ознакомиться с документами, встречался с "Доктором", старался наладить отношения с майором Судаковым, решал многочисленные вопросы, связанные с переходом на нелегальное положение, и еще десятки других проблем.
Его рабочий день и время, отводимое для отдыха, были уплотнены до предела. На сон оставался самый минимум. И тем не менее в Москве им были недовольны.
В конце года "Морис" докладывает о своей готовности перейти на нелегальное положение. К тому времени он хорошо изучил город, нашел квартиру для проживания, серьезно подтянул практику владения языком. Кстати говоря, работу по переходу на "нелегалку" Сергеев выполнил раньше намеченного срока.
К сожалению, эта большая, кропотливая работа оказалась никому не нужна. Центр начал оформление жены Нины Александровны на выезд в США к мужу. В апреле 1941 года она уже покинула Москву.
Теперь о переходе на нелегальное положение не могло быть и речи. Почему было принято такое решение, Центр резиденту "Морису" не разъяснил.
Но еще раньше, в начале 1941 года, Москва дает общую оценку работы резидентуры. И хотя деятельность "Мориса" оценена как удовлетворительная, позиция руководства – критическая. В общем, девять месяцев неимоверно тяжелой, напряженной работы, а оценка – отрицательная.
Сергеев не выдерживает, срывается. Он наговорил резкостей военному атташе, а потом и представителю Центра, который находился в это время в командировке в США.
К чести представителя Центра, разобрались в обстановке на месте: в своем отчете по возвращении в Москву он пишет: ""Морис" работает вполне удовлетворительно. Мы на месте преувеличиваем возможности группы "Доктора". В пределах своих возможностей хорошо может работать и работает только "Мастер"".
Это мнение представителя Центра сняло некоторое напряжение во взаимоотношениях офицеров отдела Разведупра и Льва Сергеева.
Но вскоре "Мориса", резидентуру "Омега" и его руководителей в Москве ждала невиданная трагедия – 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Гитлер напал на нашу страну.
"Морис" нервничает
Однако, прежде чем начать рассказ о деятельности резидентуры и ее руководителя в Вашингтоне в военный период, следует отметить: за несколько месяцев до июньского страшного дня сотрудники советских представительств в США почувствовали себя, по сути, в состоянии "холодной войны". Термин этот появится на свет несколькими годами позже, но, думается, он вполне применим для характеристики весны – лета 1941 года.
Руководство США крайне нервно отреагировало на подписание СССР советско-японского пакта о нейтралитете. Сам же факт проводов Сталиным руководителя японского внешнеполитического ведомства Мацуоки вызвал в Соединенных Штатах настоящую истерику.
США было наплевать на интересы Советского Союза, на естественное стремление нашей страны обезопасить свои восточные границы. Вашингтон рассматривал этот акт как укрепление позиций Японии на Дальнем Востоке.
И тут дипломатического демарша в сторону Москвы оказалось мало. Были свернуты торговые отношения с Советским Союзом, введены ограничения на передвижение сотрудников наших представительств по территории страны.
А за несколько дней до нападения гитлеровцев на СССР госдепартамент США предпринимает еще один антисоветский выпад – из Соединенных Штатов высылаются два военных дипломата – помощники военно-воздушного атташе посольства Советского Союза в США.
По существу, не меняется обстановка и в первые дни после начала войны. В прессе, в выступлениях политиков, особенно консервативного толка, звучит тот же антисоветский мотив. К нему добавились лишь новые нотки: мол, пусть Германия и СССР обескровят друг друга в этой войне, а потом придет время США.
Изменения в политике Соединенных Штатов наступят лишь после того, как президент Рузвельт займет принципиальную позицию и пойдет на сближение с Советским Союзом.
Но разведчикам ждать прояснений на политическом небосклоне было некогда. С началом гитлеровской агрессии резидентура Вашингтона по указанию Москвы перешла на режим работы военного времени. Требования Центра с каждым днем усложнялись. Даже по тем шифрограммам, которые приходили в резидентуру "Омега", Сергеев чувствовал, сколь велика напряженность на фронтах. Иногда Центр требовал выдать разведданные по группировкам войск даже на отдельных участках фронта.
Но были и глобальные вопросы, например: вступит ли Япония в войну против СССР в 1941 году? "Морис" понимал: ошибка в ответе на этот вопрос будет стоить слишком дорого. Нет, не только для него. Для его страны. Но ошибки, к счастью, не произошло. И Сталин сумел вовремя перебросить свежие дивизии с Дальнего Востока. Мы отстояли Москву, отстояли страну.
Подобные вопросы Центр ставил перед резидентом на протяжении всей войны. Так, Москву интересовала позиция руководства США об открытии второго фронта, о линии поведения руководства Соединенных Штатов во время переговоров "большой тройки" в Тегеране. Судя по архивным материалам, "Морис" и его агенты ни разу не ошиблись и поставляли в Центр только самую качественную, правдивую информацию.
Однако возвратимся к первым месяцам войны. В августе 1941 года в Вашингтон прибыл сам начальник Разведуправления (оперативный псевдоним "Директор") генерал Филипп Голиков.
Он встретился с резидентом "Морисом", приказал перевести Сергеева с должности шофера делопроизводителем в аппарат военного атташе, повысил оклад Льву Александровичу.
У "Директора" и "Мориса" состоялась беседа с "Доктором".
"Директор" разъясняет всем сложность положения на фронтах и требует повышения эффективности работы резидентуры.
Но как это сделать? "Морис" видит два пути – расширением и укреплением агентурной сети и активизацией деятельности имеющихся источников.
Уже в сентябре "Мастер" привлекает к работе в резидентуре агента "Мавра". Есть планы по вербовке других весьма ценных источников. Казалось бы, после двух посещений представителей Центра, один из которых сам "Директор", и ознакомления их с обстановкой на месте Сергееву уже ничего не угрожает. Но не тут-то было. Вновь идут телеграммы, в которых звучат прежние упреки: информации мало, она некачественна, слаба. И, как всегда, требования: усилить, увеличить, укрепить, активизировать.
Взволнованный "Морис" не понимает, что происходит, и пишет в Центр письмо. Он говорит, что осознает "неимоверно возросшую потребность в информации и делает максимум для этого, но если у Центра есть более опытный работник, который может выжать больше, то убедительно прошу поставить его на мое место, а мне предоставить возможность стать в ряды нашего народа…"
Заканчивает письмо Лев Александрович резко и бескомпромиссно: "Треть своей жизни я ел советский хлеб, чтобы быть готовым к сегодняшнему дню, а не для того, чтобы сидеть в чужой стране в роли дармоеда".
Только в январе, почти через два месяца, на письме появляется резолюция начальника отдела Артака Вартаняна: ""Морис" нервничает. Никто не давал ему такую оценку. Указания на необходимость активизации работы в условиях войны правильны".
Тем временем Лев Сергеев, хоть и тяжело переживает несправедливые упреки, но темп деятельности не снижает. Кроме уже действующих агентов в состав резидентуры включается "Мерлин". Правда, вышло так, что этот ценный источник резидент привлек без согласования с Центром. И тут же Москва запрещает давать задания "Мерлин" без разрешения. "Морис" отстаивает свое право на использование "Мерлин" на разведработе, он утверждает, что "Мастер" знает ее давно и проверял не единожды. "Еще раз докладываю, – пишет Сергеев, – что я далек от каких-либо авантюр и все мои предложения основаны на серьезной базе".
Центр под давлением резидента и агента "Мастера" соглашается наконец с их мнением и разрешает работу с "Мерлин".