В 1730 г. "Авторский фарс" стал одним из лидеров театрального проката, уступив по количеству сыгранных спектаклей только "Опере нищих" Дж. Гея. Три года спустя Генри Филдинг, видя успех пьесы, создал ее новую редакцию, премьера которой состоялась в Театре Друри-Лейн. "Авторский фарс с кукольным представлением "Столичные потехи"" отчетливо перекликается с "Варфоломеевской ярмаркой" Бена Джонсона. Это комедия, главное действующее лицо которой – сочинитель кукольных пьес Лаклес. Последнее, третье действие "Фарса" подобно последнему действию "Ярмарки": это кукольная пьеса "Столичные потехи" – откровенная пародия на литературные и сценические штампы своего времени. Автор обидно и с удовольствием осмеивает Пантомиму, Драму, Трагедию, Оперу, Балет, Кукольный театр, не забывая при этом и близкую своему сердцу Литературу ("миссис Чтиво")
"Столичные потехи", пожалуй, самая яркая часть "Фарса", имеющая самостоятельную ценность. Эта кукольная пьеса продолжала жить на сцене даже тогда, когда "Авторский фарс" уже сошел с подмостков. Сам же Филдинг – большой поклонник искусства играющих кукол и Панча – не раз прибегал к кукольным сравнениям, ассоциациям и метафорам.
Так, в "Томе Джонсе" есть несколько ностальгических воспоминаний о театре кукол, а одна из глав содержит описание кукольного представления: поселившись в деревенской гостинице, Том становится очевидцем кукольного спектакля, который дает заезжий комедиант. Куклы изображали довольно скучную нравоучительную драму "Раздраженный муж". Глядя на это представление, слушая разглагольствования актера о добродетели и морали, Том Джонс думал о бессмысленности такого "добродетельного кукольного зрелища" и вспоминал порицаемого пуританами малыша-Панча.
Панч на все времена остался самым любимым героем Англии. Его не обошли вниманием ни художники, ни философы, ни политические деятели, ни театралы, ни литераторы. Панч – душа Англии. Он больше чем феномен культуры, он – социокультурный феномен Британии. А потому нет ни одного выдающегося англичанина, будь он изобретателем или поэтом, философом или военачальником, который не высказался бы о Панче – и которого не высмеял бы сам Панч.
Пародии в куклах – один из старейших жанров. Пожалуй, не существовало великих людей, исторических событий, которые не были изображены театральными куклами. Шарль Маньен писал, что с начала XIX в. английские куклы, и особенно Понч (раннее имя Панча), не бросали своей сатирической миссии. Каждый знаменитый человек, всякое важное событие обязательно приветствовалось или освистывалось Пончем в Лондоне. Естественно, одним из любимцев кукольников был адмирал Нельсон. После битвы при Абукире, которую в Англии называют "сражением при Ниле", кукольные водители извлекали выгоды из популярности победителя: "Иди сюда, Понч, мой мальчик! – говорил в кукольном спектакле кукольный адмирал Нельсон, – иди на борт моего корабля. Я сделаю тебя капитаном, или капитаном-командором. – Нет, нет! – отвечает Понч. – Мне это не надо, я утону! – Не бойся! – отвечает моряк, – разве ты не знаешь, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет?.." [76]
Панч всегда оставался в центре внимания своего народа. Не стал исключением и Чарльз Диккенс (1812–1870). В его "Лавке древностей", например, герои встретили двух кукольников, удобно расположившихся на траве церковного кладбища. Они "…принадлежали к той разновидности, которая показывает проделки Панча, ибо сей герой с крючковатым носом и подбородком и сияющей физиономией, скрестив ноги, восседал на памятнике позади них. Невозмутимость нрава этого персонажа, может быть, никогда еще не проявлялась с большей очевидностью, потому что привычная улыбка не сходила с его уст, хотя сидел он в крайне неудобной позе, поникнув всем своим бесформенным, хлипким телом и свесив длинный колпак на несуразно тонкие ноги, с риском каждую минуту потерять равновесие и упасть головой вниз. Остальные действующие лица лежали кто на траве у ног своих хозяев, кто вповалку в продолговатом плоском ящике. Супруга и единственное чадо Панча, лошадка на палочке, лекарь, иностранный джентльмен, который по незнанию языка объясняется во время спектаклей только при помощи слова "шалабала", повторяемого троекратно, сосед-радикал, не желающий считаться с тем, что жестяной колокольчик – это все равно что орган, палач и дьявол – все были здесь. Их хозяева, видимо, пришли сюда, чтобы произвести необходимую починку реквизита, так как один из них связывал ниткой развалившуюся виселицу, а другой, вооружившись молотком и гвоздиками, прилаживал новый черный парик на оплешивевшую от побоев голову соседа-радикала" [77] . После незначительного ремонта кукол в пустой конюшне они поставили ширму, которую освещали свечи, налепленные на подвешенный к потолку обруч. Кукол вел Шиш-коротыш, а комментировал действие и вступал в беседы с Панчем бывший драматический актер, исполнявший на ярмарках роль привидений, – Томас Кодлин. Перед началом спектакля он торжественно встал по правую руку от пестрого занавеса над ширмой, запустил руки в карманы и "приготовился отвечать на вопросы и замечания Панча, прикидываясь, что его связывают с этой личностью теснейшие приятельские отношения, что нет границ его вере в своего закадычного друга, который наслаждается жизнью в этой храмине и в любое время и при любых обстоятельствах сохраняет столь пленительную веселость и бойкость ума" [78] .
Важно отметить, что упомянутый Диккенсом кукольник "Кодлин" имел реальный прототип. Так, известный английский "панчмен" – Ричард Кодман – вспоминал: "Мой дед часто говорил мне, что Кодлин из "Лавки древностей" переделан из Кодмана" [79] .
Взаимоотношение театра кукол и Чарльза Диккенса – особая тема. Он был погружен в этот странный мир даже не фантазии, а скорее виртуальной реальности, которая плавно перетекает в мир реальный. И театр кукол в этом мире – частый гость. В творчестве Диккенса мы находим энциклопедию жизни этого театра в Англии XIX в. В "Лавке древностей" описан Паноптикум на колесах с механическими куклами: "Это был не какой-нибудь грязный, облезлый, запыленный рыдван, а хорошенький домик на колесах с белыми кисейными занавесками…" [80] Хозяйка фургона – миссис Джарли – из того же племени кукольников, что и Шиш-коротыш, но ее бизнес был более престижен в комедиантской иерархии, а потому она считала Панча "…низкопробным площадным шутом, на которого и смотреть-то совестно" [81] .
Паноптикум миссис Джарли представлял собой собрание разнообразных исторических фигур. Это была "разодетая в костюмы всех времен и народов пестрая компания исторических личностей с чрезвычайно развитой мускулатурой рук и ног, с вытаращенными глазами и широко раздутыми ноздрями, что придавало им крайне изумленный вид. У всех джентльменов были иссиня-черные бороды и куриная грудь, все леди блистали идеальным телосложением, и все леди и все джентльмены устремляли напряженный взгляд в никуда и с потрясающей сосредоточенностью смотрели неизвестно на что" [82] .
Вход в Паноптикум стоил шесть пенсов. Кого только не было среди восковых кукол Джарли! Здесь и некто Джеспер Пэклмертон, "у которого было четырнадцать жен, скончавшихся при загадочных обстоятельствах одна за другой, потому что этот джентльмен имел обыкновение щекотать им пятки во сне" [83] . Здесь и фрейлина двора королевы Елизаветы, умершая уколовшись иголкой. Здесь женщина, "отравившая маринованными орехами четырнадцать семейств" [84] . Кроме того, здесь были Его Величество король Георг Третий и Мария Стюарт. На балкончике же перед входом в Паноптикум перебирала четки монахиня. В ее туловище было вмонтировано механическое устройство, поэтому она с утра до вечера судорожно дергала головой [85] .
Подробно, иронично, со знанием дела Диккенс рассказывает и о фигурах этого дешевого провинциального Паноптикума, и о быте, характерах людей, причастных к этому и ко многим другим видам кукольного ремесла: "панчменах", содержателях паноптикумов и панорам, марионеточниках. Театр кукол был и остается непременным элементом жизни "доброй старой Англии". А потому он и мелькает то тут, то там в произведениях десятков английских писателей. Кто-то его любил, как Диккенс, кто-то не любил, как Стивенсон, но и те, и другие навечно оставили его в своих творениях.
Традиции английской кукольной драматургии развил и продолжил великий реформатор сцены Генри Эдуард Гордон Крэг (1872–1966), оказавший значительное влияние и на развитие русского театра, несколько раз побывавший на спектаклях в театре С. Образцова. Будучи уже зрелым, всемирно известным режиссером, в начале XX века во Флоренции он перевел и опубликовал в своем театральном журнале "Маска" большое число разнообразных статей по истории и теории театра кукол, в том числе – книгу Пьетро Ферриньи (Йорика) "История театральной куклы" [86] .
Размышления маэстро о кукле были постоянными и неодолимыми. Мечта об идеальном театре, актере реализовалась не только в статьях. Крэг собирал куклы, маски и со временем стал обладателем одной из лучших в мире коллекций. Он и сам был прекрасным кукольным мастером. Созданные Крэгом сицилийские марионетки ныне – экспонаты крупнейших музеев Франции и США. "Актер должен будет уйти, а на смену ему грядет фигура неодушевленная – назовем ее сверхмарионеткой" [87] , – писал режиссер. Поиски этой "сверхмарионетки" составили содержание творческой жизни Крэга, который не только писал и переводил статьи о куклах, но сам создавал кукольную драматургию.
"Драма для дураков, написанная Томом Дураком" – шесть кукольных фарсов Крэга, шесть пародийных скетчей, близких театру абсурда. Они были опубликованы в 1918 г. в журнале "Марионетка" [88] . Публикуя "Драму для дураков", Крэг сообщил, что им написано более двухсот кукольных пьес. Однако в библиографии Гордона Крэга, составленной И. Флетчером и А. Рудом (Лондон, 1967), фигурирует только шесть из них. Остальные – найдены. Вскоре, вероятно, они будут изданы с комментариями польского исследователя Х. Юрковского.
Размышляя о будущем театра, Крэг приходил к мысли, что вся мировая театральная культура выросла из "кукольного зерна", что на самом деле имеет смысл вернуться к этому "зерну" и попытаться пересадить его в более благоприятную почву, и тогда новый Театр принесет и новые, неизвестные плоды. Крэг писал: "Насмехаясь над марионеткой и оскорбляя ее, мы в действительности смеемся над самими собой и над собственным духовным оскудением, глумимся над своими отброшенными верованиями и порушенными кумирами" [89] .
В одной из статей режиссер приводит любопытную легенду, версию возникновения драматического искусства. Это легенда о том, как Марионетка поселилась на Дальнем Востоке, и в числе сотен других людей на нее явились посмотреть две женщины, "и только у этих двух женщин опьянение не сменилось просветлением" [90] . "Марионетка […] вселила в них необоримое желание предстать перед людьми в качестве непосредственного символа божественного в человеке. Задумано – сделано. И вот, облачившись в одежды понаряднее ("совсем как у нее" – думали они), переняв ее жесты ("точь-в-точь как у нее" – говорили они), научившись изумлять зрителей ("как это делает она!" – восклицали они), эти женщины построили для себя храм ("как у нее, как у нее") и принялись лицедействовать, угождая вульгарному вкусу и превращая все это в жалкую пародию… Это первое на Востоке письменное упоминание об актерах" [91] . Таким образом, и драматургия театра кукол, и сам этот театр, и его актеры-куклы были для реформатора сцены образцом, первоосновой и перспективой Театра в целом.
Английская драматургия театра кукол существовала и с успехом развивалась параллельно с драматическим искусством. В этом процессе участвовали многие видные авторы Альбиона.
Среди них – Джордж Бернард Шоу (1856–1950). Его последним произведением был, как известно, бурлеск для театра марионеток "Шекс против Шо", написанный в 1949 г. и поставленный прославленной английской труппой "Марионетки Ланчестер". Вот что с присущей ему иронией писал об этой работе сам драматург: "Со всей очевидностью, это последняя моя пьеса, высшая точка моего величия. Я думал, что моя карьера драматурга уже закончилась, когда Уальдо Ланчестер из Молвернского театра марионеток, наш крупнейший кукольный мастер, прислал мне две куклы: Шекспира и мою – с предложением снабдить их пьесой не более чем на десять минут. Я совершил сей подвиг и удостоился одобрения мастера Ланчестера. Куклы научили меня ремеслу режиссера. Неизменно напряженная выразительность кукольных лиц, недоступная живым актерам, постоянно возбуждает зрительское воображение. Когда одна из них говорит или кувыркается, остальные, хотя и остаются на полном обозрении, становятся как бы невидимыми… Куклы обладают собственным очарованием. В движениях и речи живых актеров нет ничего удивительного, в то время как куклы с деревянными головками делают их подлинным чудом" [92] .
Драматург любил театр кукол и увлекался им с детства до глубокой старости. Последняя пьеса Шоу – прощание с другом и оппонентом – не только с Шекспиром. Соотнеся себя с Панчем, Бернард Шоу создал великолепный прощальный "Автопортрет с Шекспиром", где переплавились традиции народного кукольного театра и мастерство ведущего драматурга XX в. И если в начале своей творческой карьеры Шоу, написав "Страсть, яд, окаменение, или роковой газоген", успешно использовал традиции английского ярмарочного кукольного фарса для создания драматической пьесы, то в конце ее свой богатый драматургический опыт он применил для кукольного театра.
"Шекс против Шо" не сходит с афиш театра кукол Великобритании до наших дней. В 1980 г. пьеса была поставлена Полом Рейнолдсом с куклами Ронни Баркета (он же – исполнитель всех ролей: Шекспир, Шоу, Роб Рой, Макбет, Капитан Шотовер, Эли Дэн, Патрик Кэмпбэл). Создатели нового кукольного спектакля дополнили свое представление еще одной пьесой Шоу – трагедиеттой "Проблеск реальности", написанной в 1909 г.
В коротком кукольном фарсе "Шекс против Шо" Бернард Шоу, воспользовавшись специфическими возможностями кукольной драмы, рассказал и о себе, возможно, больше, чем многие его исследователи и биографы. Этот человек, мастер психологического портрета и драматургической интриги, был соткан из парадоксов, потому что был своего рода Панчем мировой драматургии.
Традицию обращения выдающихся писателей к кукольной драматургии продолжил и Дж. Б. Пристли, написавший небольшую пьесу для бумажного театра кукол "Высокий Тоби". Действие пьесы происходит в XVIII в. в гостинице "Петух и Сорока". Среди действующих лиц – Капитан Энтони, его дядя и бывший опекун сэр Джаспер, Капрал Тил и др. Пьеса написана в жанре традиционных английских комедий 2-й половины XVIII в. Важно отметить, что Пристли создал типичную кукольную комедию, продемонстрировав прекрасное понимание специфики этого вида искусства: лаконичность диалогов, стремительность действия, обобщенность характеров персонажей. Все это свидетельствует и о его знании законов кукольной драмы, и о его глубоком к ней уважении.
От Гете до Шницлера (Германия, Австрия)
В продолжение двух веков физический и моральный облик Гансвурста изменился очень немного. Этот шут, по Лессингу, обладает двумя характерными качествами – он глуп и прожорлив, но такая прожорливость ему на пользу, что коренным образом отличает его от Арлекина, который не жиреет, обжираясь, и всегда остается легким, изящным и подвижным.
Шарль Маньен
"История марионеток Европы…"
Немецкая кукольная драматургия оказала значительное влияние на формирование профессиональной драматургии русского театра в целом и театра кукол в частности. "Сумрачный германский гений" творил собственный кукольный театр, который соответствовал его характеру и взглядам. Почти одновременно с народной книгой Иоганна Шписа "История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике" (1587) на ярмарках Франкфурта-на-Майне странствующие кукольники играли "Чудесные и печальные истории доктора Фауста – чернокнижника из Виттенберга" [93] . Представление, так же как и книга, сразу приобрело огромную популярность. Кукольный "Фауст" ураганом пронесся по Западной Европе. Сюжет стал популярным, и уже через год английский поэт и драматург Кристофер Марло написал "Трагическую историю доктора Фауста".
В Англии пьеса Марло одновременно игралась на драматической и кукольной сценах. Мало того, "Фауст" Марло нашел здесь "однокашников" по Виттенбергскому университету – Шекспир создал "Гамлета", которому общение с Призраком не принесло счастья, так же как и доктору Фаусту. Обогащенный мастерством Марло, "Фауст" вернулся на территорию Германии и Австрии вместе с бродячими английскими кукольниками.
Герцогиня Магдалина Австрийская писала в Грац в 1608 г. брату Фердинанду: "Еще хочу рассказать вам, дорогой братец, какие комедии представляли у нас англичане… В воскресенье смотрели мы у них доктора Фауста" [94] .
Сюжет приобрел немало новых сцен и, главное, – одного из героев. Им стал Гансвурст – любитель поесть, погулять и повеселиться (разумеется, за чужой счет). Создателем Гансвурста был "отец венской народной комедии" Йозеф Страницкий (1676–1726). Сын лакея, онемеченный чех, он был родом из Граца. Рано оставшись сиротой, Йозеф странствовал с бродячими марионеточниками, играл в кукольных "Фаусте" и "Дон Жуане", история возникновения и создания которых очень схожа – с той разницей, что Великий соблазнитель встретил на своем пути не Марло, а Тирсо де Молина.
В 1699 г. Страницкий сам стал хозяином кукольного театра и написал для него свою версию "Фауста", включив в ткань сюжета новый персонаж, который обессмертил его имя. Гансвурст (Иван-колбаса) со временем полностью заменил своего предшественника – шута Пиккельхеринга (Маринованная селедка) точно так же, как в будущем его заменит Касперль [95] . По сравнению с предшественником, Гансвурст без меры чувственен, даже похотлив, изумительно прожорлив, совершенно раскован и свободен. Все эти качества толкают его на различные любовные похождения.
Драматург "сделал эту здоровую натуру зальцбургским крестьянином, заставил говорить его на диалекте, одел в костюм, хотя и не лишенный некоторой театральной стилизации, но все же в одежду верхнеавстрийского, то есть альпийского крестьянина, с желтыми шароварами, низкими ботинками, красной курткой без застежек, с белым воротничком в оборках и знаменитой остроконечной шляпой на голове. На переднике с монограммой… у него красовалось нашитое на зеленом поле сердце, за спиной – ранец в виде колбасы, за поясом – кнут" [96] .
Играя роль своеобразного сатирического гарнира, Гансвурст неизменно придавал новый вкус любому оригинальному сюжету. И что любопытно, будь этот сюжет историей виттенбергского чернокнижника или севильского обольстителя, в присутствии Гансвурста они приобретали отчетливые черты уличной народной комедии. Гансвурст стал вездесущ. Он вдруг возникал то в комедии "Об Адаме и Еве", давая молодым к месту и не к месту первые советы супружеской жизни, то в представлении "О Давиде и Голиафе", то вспрыгивал на колени Юдифи в одноименном спектакле, то сокрушался об отсутствии пива и сосисок на ковчеге старика Ноя… Сюжетно он был везде лишним, но по существу – одним из главных героев.