Миша Королев тоже смешные истории по этому поводу рассказывал. Когда нужны были клеша, то он шил их сам не только себе, но и всем друзьям. По женской выкройке, другой не нашлось, но основная проблема с ширинкой этим способом решиться не могла, и молния постоянно рвалась. Джинсы, конечно же, были в почете – не важно индийский ли это был "милтонс" или болгарские. Американские считались чем-то вроде посылки с небес, о них слышали, но мало кто видел. И степень почетности иногда измерялась количеством джинсов в гардеробе. Джинсы в некоторых случаях могли служить валютной у. е., их можно было на что-то обменять или продать при любой степени изношенности. Были специальные барыги, меняющие, к примеру, тертый "райфл" плюс тертый "ли" на почти новый "вранглер". Джинсы, хоть одни, но должны были быть, и за ними давились в предолимпийских очередях. Однажды, не помню за какими джинсами, стояли мы пять или шесть часов в "Добрынинский" на Люсиновской улице. Почему вписались в эту очередь, не помню тоже.
М.Б. Ну, это был один из способов коммуникации: постоять на свежем воздухе и обсудить политическую ситуацию в мире и в стране…
Л.Л. Да. Но когда мы с подружкой "не разлей вода" дождались своей очереди, я беру джинсы в руки, и они оказываются последними. Моя подруга выхватывает их у меня из рук и убегает… А потом звонит по телефону и со слезами в голосе просит прощения, оправдываясь тем, что мне родители еще купят, а для нее это последний шанс. Конечно, это все ерунда, но насколько забавно все эти переживания теперь вспоминаются. Дружба и мода во все времена были несовместимы, но на советской почве это было вдвойне заметно. Причем с мамой поход в "Березку" положительно закончится не мог по определению, потому как все время выбиралось что-либо противоположное моему вкусу, а на запрос "Хочу джинсы" следовал ответ:
"А что это такое?" Пришлось прямо-таки подвести к заветному "райфлу" и уговорить на покупку, несмотря на то, что стоили эти брюки столько же, сколько и сапоги, и потратить нужно было условно шестьдесят чеков неизвестно на что. Боролись мы долго, но победу одержала молодость.
Причем материалы, которые обычно можно было купить в комиссионке, мне тоже иногда доставались в виде зарубежных посылок. Помню, кусок ткани на платье я получила в коробке с мандаринами, и какое-то время платье имело изумительный мандариновый запах. Но помимо проблем с материалами модников поджидала следующая проблема: те портные, которых я встречала, почему-то не умели делать современные выкройки; советская школа использовала только присущий ей необоснованно сложный и совершенно нефункциональный крой. Поэтому мы как-то сами старались разглядывать вещи, и, конечно же, немалое количество этих вещей пало под напором нашего энтузиазма. Оставались простые выкройки из "Бурды", и те, которые продавались в Доме моды на Кузнецком мосту. Там тогда какая-то тема была, не менее безумная, чем магазинная – огромные карманы, огромные накладные плечи… Но все же пару-тройку подходящих, после некоторого апгрейда, вещей выбрать было можно. Опять же, журнал "Силуэт", который зачем-то усложнял до невозможности все, что через него проходило. Все это соревнование в вычурности отталкивало в сторону фарцовщиков, которые, естественно, спешили навстречу потребителю с большей расторопностью, чем госструктуры. Многие известные сейчас фигуры начинали фарцовщиками в центральных туалетах!
После школы, не хотев поступать в институт, я оказалась в тупике. Из него меня вывела подруга, которая тогда поступала в "Плешку" и предложила попробовать. Время было такое, что большинство поступающих москвичей в массе своей не планировали каких-то своих будущих специальностей.
Поэтому выбор ВУЗа остался не за мной.
Началась веселая студенческая жизнь, потому как институты представляли собой особую коммуникацию, где было все. Модная продвинутая молодежь, любые шмотки, беспробудные похождения, дискотеки. В принципе, как и во многих других московских ВУЗах, шла параллельная учебе почти самостоятельная жизнь. Помимо института мы кружились по дискотекам и общежитиям в других ВУЗах. Забивали на учебу, и институт использовался разве как место встречи для дальнейших путешествий. Но к моменту смерти Брежнева пришло состояние пресыщения, а жажды знаний по профилю как-то не прибавилось. Да еще был стройотряд, который к термину "стройка" не имел никакого отношения. Парни наши работали в ресторанах и приносили оттуда всяческие вкусности, вина и прочее. Как раз была тема с Олимпиадой, и наступило временное всеобщее изобилие. В полупустых магазинах Москвы стояли бутылки "Абу Симбел" и "Порто". Причем к этому моменту куда-то стали пропадать отечественные алкогольные напитки, и на этом фоне столичные витрины выглядели сказочно.
Отряд наш участвовал в олимпиадной программе, но никому эта тема не была интересна. Сухие пайки, портвейн и дачи перевешивали. При этом круг знакомств и коммуникация расширялись, обрастая новыми знакомыми.
М.Б. А потом наступила фестивальная пора. Вы как ее встречали, во всеоружии меломанских пристрастий?
Л.Л. Музычка сначала присутствовала в виде Queen, Creedence, Smokie, Slade, в меньшей степени The Beatles, но, естественно, у спекулянтов выбор был гораздо мощнее, и я часто ездила пополнять запасы к маминому знакомому, специализировавшемуся именно на этом. А в студенчестве, когда вспыхнуло диско, конечно же, присутствовало все от Вопеу М и Baccarat до совсем уже неприличных итальянцев и Crazy music for crazy people. Внешний вид тогда уже оформился в какие-то неприлично короткие юбки с безумными воланами, позже к этому делу добавились пресловутые лосины. К фестивалю появились сахарные начесы, которые никак не удержать было обычным лаком, безумные химии. В итоге получалось то, что советские граждане обозначали "я у мамы дурочка" или "взрыв на макаронной фабрике".
Косметика у нас была в порядке, и пользоваться мы ей умели – в отличие от большинства соратниц по полу. Но время требовало ньювейверского радикализма, и глаза вместе со скулами терпели наш свирепый, почти индейский макияж. Появился лак с какими-то цветочками и лютиками, который потом резко сменился на радикально зеленый и черный макияж. Помню, косметика югославская закупалась у "Ядрана" с рук, хотя и польская косметика "Ванда" присутствовала, и позже это все вылилось в челночное движение. С этого периода люди, которых я застала, начали наряжаться уже в осмысленные костюмы и полностью выдерживали стилистические образы. Естественно, что обилие такой молодежи в центре сделало абсурдным запреты на рок-музыку, и все стремительно начало легализоваться. При этом даже когда появились некоторые стандарты в виде трехъярусных юбок, каждый распрягался как мог.
Накручивались клепанные ремни, широкие и узкие, совмещалось несовместимое, и это придавало уникальность как образам, так и внутренним ощущениям. Вдобавок появились каплевидные и узкие очки, серьги и клипсы ядовитых цветов. Солнечные очки стали практически обязательны для каждого продвинутого носителя. А сам фестиваль как-то потонул в событиях, и мы не особо им интересовались, потому что уже встали на рок-н-ролльные лыжи и тусовались с правильными парнями. Я тогда беременная ездила на питерский рок-фестиваль, где выступал Костя Кинчев, который до этого круто пел еще чужие песни и тренировал свои легкие в церковном хоре. Саша Башлачев стал крестным моему сыну Даниле. Он жил в Ленинграде и, как и все тогда, сновал между Москвой и Питером по квартирам друзей, давая там же локальные концерты. В то время квартиры были лучшими площадками для концертов, перформансов и просто тусовок. Люди постоянно перемещались из дома в дом с различными целями. Постоянно кто-то у кого-то жил или тусовался, все были связаны друг с другом совместным времяпровождением.
В это время Москва и Ленинград сильно сблизились. Все без конца двигались по железной дороге между двумя столицами; проводницы основных составов были как родные, огромное количество романтических историй и даже браков происходило между Ленинградским и Московским вокзалом. Оба города жили на одном дыхании. В Ленинграде тогда был Рок-клуб и свои авторитеты, в Москве появилась Рок-лаборатория со своими персоналиями.
Студенчество мое как раз закончилось, и поскольку в СССР не работать было нельзя, я устроилась в международное турагенство "Спутник" на
Малоивановском. Там как раз мы познакомились с Региной, Юрой Козыревым, который сейчас один из лучших стрингеров, с Ирой Мешкорез и с фотографом Мишей Королевым, которые имели отношение к системному люду. Так постепенно складывалась иная разнородная коммуникация. Поскольку Костя Кинчев был женат на моей подружке из Питера, а вторая подруга была замужем за Забулдовским, то народу в круг общения попадало много. Тот же Сашбаш постоянно к нам приезжал, тем более, что у нас случались какие-то туристические выезды. В городе мы уже познакомились с Ником Рок-н-роллом, Гариком и с целым необъятным людским потоком. Постоянно наезжая в Питер, где художественная жизнь была на подъеме, мы сошлись с Миллером, "Новыми академиками" и попали в художественный андеграунд, где уже все кипело. Юхананов уже вовсю работал с "Оберманекенами", и событий происходило довольно много. Из мастерской в мастерскую перебегали группы творческих деятелей, разбрасывая по дороге россыпи идей, которые позже воплощались в совместных проектах. Конечно, хотелось во всем этом участвовать и с этого момента можно начать отсчет нашего с Региной проекта. Тем более, что я постоянно что-то мастерила и необходимость куда-то вливаться назрела.
Сначала это выражалось в том, что мы с Региной участвовали в качестве моделей у Ирэн Бурмистровой, у которой моделили многие представители будущего московского бомонда. И в какой-то момент мы тоже решили, что сами можем сделать что-то прекрасное. Будучи в Петербурге и гуляя в абсолютно черных одеждах, решили, что надо сделать какую-нибудь коллекцию. Первая коллекция была сделана на моей кухне из совершенно странных предметов. Просто хотелось сделать что-то красивое. К кускам железяк, пришивали какие-то кружева, а на вопросы удивленных знакомых, мы отвечали "готовим костюмы, все, не приставайте…"
Это был в нашем представлении такой авангард. Но не такой, как был уже заявлен Ирен. Ее модели были резко эклектичны, и даже урбанистичны. А мне они казались немного неэстетичными.
М.Б. Если вспомнить двадцатые годы, то авангард часто оперировал грубыми и резкими формами. Вы ориентировались на конструктивизм двадцатых?
Л.Л. Это присутствовало, но в ином виде. Мне всегда нравится как костюм-конструкция работает. Нам хотелось сделать что-то из нетрадиционных материалов, но максимально эстетично, показать отношение к вещам с другой стороны. И впоследствии это стало концепцией дуэта "Ла-Ре". Выставки и коллекции наши были объединены идеей того, что уникальность, гламурность вещи зависят не из чего это сделано, а оттого, как ты к этому предмету относишься. Украшения могли быть сделаны из каких-то листочков, цветочков с камешками. Они все были уникальны, потому что их невозможно было повторить, как это неповторимо существует в природе. А если ты берешь какой-то предмет и выдергиваешь его из природного контекста, преображаешь его, наполняешь другим смыслом, то ты придаешь ему новую уникальную ювелирность. Я считаю, что это в каком-то смысле был гламурный панк.
Это выражалось не только в костюмах, но и в коллекции ювелирки, которая была сделана из вещей, раздавленных машинами и трамваями на улице. Мы собирали эти железяки, чистили, украшали их.
Показы превращались в театральные действия. Были и акции, как-то раз большое количество людей с Петровского сделало множество объектов и выставили их на Тишинском рынке. Наше участие заключалось в том, что мы делали презервативы для крыс из пипеточек. В показах все время присутствовали какие-то животные. У нас были крысы, кролики, птички. Модель "Любовь – это зима", выходила на показ с птичьей клеткой с птичкой. Не одна птичка пала смертью храбрых из-за того, что кочевая жизнь была для них непереносимой. Рыбки у нас были тоже.
А крысы, у нас была крашеная крыса во всевозможные цвета, прекрасная.
Мы были на Тишке с ней и эти пипетки предлагали всем покупать. Для того чтобы заботиться о здоровье женских крыс и оберегать их от чрезмерного деторождения.
Для первой коллекции, которая была вся про любовь, мы сделали четыре костюма. Какие проявления любви бывают и в каждом случае, это была концептуальная визуализация осмысленных текстов. К промышленным моделям это все не имело никакого отношения, просто потому что их невозможно повторить. Они были уникальны. Свадебные платья, например, были сделаны из компьютерных прокладок, которые засовываются в коробки
Свадьба – один день. Смысл был в том, что свадьба – это один день. Когда эта страшно трудоемкая вещь одноразовая история. Второе платье называлось "Железная леди" – это была агрессивная вещь из металлических конструкций. Третье "Любовь – это зима", которая была сделана из купленной шубы. Там кружева были, которые мы вручную подкрашивали, они были все с цветовыми переходами. Веер, который был на шапке, был сложенный, со свечкой проглаженный, который раскладывается. Железяка пришитая. Все было очень трудоемкое. Вставки кружевные.
М.Б. Где это в первый раз показалось?
Л.Л. Первый показ двух черных и белых костюмов из первой четверки был показан на Лайф-арте. Вспоминая свои детские мечты стать дизайнером через образование, я в какой-то момент была потрясена примером Кости Кинчева, который, не имея какого-либо серьезного образования, собственным талантом и драйвом пробил себе место на сцене. Стало очевидно, что это работает, и в сложившейся ситуации является единственно верным подходом. Хочешь делать – бери и делай. Главное, чтобы хотелось, а это в хаосе перестройки стало уделом исключительно неформалов, которые хотя бы понимали, что они хотят, и умели выпендриваться. Все остальные метались в неопределенности.
Эпатаж прокатился по стране, сосредоточив на себе внимание отечественной и зарубежной прессы, а потом оказалось, что для многих нормальных, как им казалось, людей это работа, а работать никто и не планировал. Все делалось для того, чтобы порадовать себя и ближайший круг знакомых. Ну, и заодно удивить иностранцев, которые часто пребывали в шоке оттого, что такое попросту возможно в СССР. Возможно, воспринимая все эти действия как плоды напряженной работы, как у них, собственно, в творчестве и в модельном бизнесе принято.
Наряжались все! Носили старые мешковатые китайские плащи, китайские рубашки, существенно отличавшиеся по качеству оттого что нынче принято подразумевать под "китайским". Широкие дедушкины брюки, вещи ретро или неформальные. Существовали портные, которые могли шить, красить переделывать вещи в соответствии с новыми запросами – они были дороги, капризны и ценились на вес золота! А в 86-м году это как-то пытались поставить на серьезные полозья романтически настроенные комсомольцы, что, конечно же, не получалось.
Все неформальные дела того периода снимались во множестве фильмов неизвестно где показывавшихся, потом в программе "Взгляд", и это было востребовано повсеместно. Тогда я и встретила Лешу Блинова, который был одержим какой-то деятельностью. Он, увидев то, что мы делаем, сказал, что нечего зарабатывать свои сто двадцать рублей в "Спутнике", что он создает какой-то центр и с легкостью будет эти деньги выплачивать официально. Я, естественно, обрадовалась, а потом даже не сильно расстроилась, когда в действительности это не состоялось. Потому что ему все-таки удалось организовать конгресс "Лайф-арта", где собрались просто все, кто делал что-либо необычное.
Выставки, музыкальные группы, модельеры – все это собралось на улице Казакова. Дали время для репетиций и там впервые официально прозвучало название дуэта, придуманное Наташей Камильевской, – "Ла-Ре". Сейчас, конечно, сложно поверить, что неделя – это какой-то там срок, но для СССР 1987-го года насыщенное событие длиною в неделю приравнивалось к целой жизни и казалось, что важнее этого ничего быть не может. Ирэн Бурмистрова, Катя Рыжикова и Катя Филиппова были на тот момент уже состоявшимися звездами неофициальных подиумов. Конечно же, девушки были дико необычными красавицами и постоянно выступали. Гарик все время вокруг них вился и капал на мозги, настраивая на серьезный лад. А для нас по большому счету все действие заключалось в выражении себя в объекте или в оттяжном представлении, которое собиралось практически из ничего. К каждому нашему объекту, кроме названия, прилагался текст, что приближало его к некой философской концепции. Все постоянно и непредсказуемо встречались на каких-то квартирах и на ежемесячных хеппенингах, где выступления чередовались с авангардными представлениями Камиля Челаева и Бориса Юхананова, Кати и Ирэн. И вот когда случился "Лайф-арт", мне позвонила Ирэн и попросила, чтобы я как модель поучаствовала в этом показе. Я сказала о'кей и добавила:
– А можно мы свои модели тоже покажем?
Она удивилась:
– У вас есть модели?
– Ну да, есть четыре, уже накопилось.
Она говорит:
– Ну ладно, показывайте.
Самое смешное, что перед нами выступала Катя Рыжикова, а потом мы уже как самостоятельный дуэт, привлекать моделей под эти действия на тот период было невозможно.
М.Б. А в чем проблема?
Л.Л. Ну вроде все сделай сам, тотальная самодеятельность. У нас была и музыка "своя", мы под Билли Ведера выступали. У нас была целая история, которая была показана в рамках этого перформанса. Получился визуальный театр, в рамках которого показывалось альтернативное отношение к образам, действиям и вещам. Нас еще долго называли Театр Ла-Ре, потому что это было театральное действие с налетом эротики.
И вот кстати про нее. На первых рядах в клубе на Казакова сидели тогда еще немногочисленные Хирург со своими друзьями. И когда нас вызвали на бис, на сцену выскочил Хирург, схватил Регинку на руки и стал ее носить по сцене, а поскольку у нас трусов под одеждой не было, Регинка стала ему тихо но настойчиво шептать: "За задник неси, за задник". Хирург повел себя как настоящий джентльмен и честно отгрузил ее за задник сцены.
А перед этим мы простояли за сценой почти полтора часа уже одетые в костюмы, в которых не подвигаешься. Илья Пиганов приносил то выпить, то покурить. Но сколько бы в меня не вливали коньяка и не давали покурить, на меня ничего не действовало. Адреналин.
М.Б. На индустриальные рельсы это не могло быть поставлено, даже в виде реализации задумок?
Л.Л. Задумки, разве что. Но никакого промышленного решения за этим не стояло. Это было дико трудоемко и вряд ли рентабельно. После каждого показа их приходилось реставрировать, они все осыпались.