Ниже в кратком изложении приводятся наиболее характерные примеры ареста агентов германского военно-разведывательного органа "Черноморская абверкоманда НБО":
По данным нашего зафронтового агента Никляевой Е. И., еще в октябре 1943 года было известно, что "Черноморская абверкоманда НБО" намерена перебросить в наш тыл группу агентов, в числе которых имеется агент - радист Оганесян.
Находясь в близких отношениях с Оганесяном, Никляевой удалось скопировать и передать нам шифр и данные радиосвязи рации Оганесяна.
Установленным в тот период радионаблюдением, с использованием данных Никляевой, было установлено, что агент-радист германской разведки Оганесян находится в Симферополе и проводит тренировочную радиосвязь с радиоцентром противника, причем характер радиотелеграмм, передаваемых Оганесяном, свидетельствовал о том, что в случае отступления немцев он будет оставлен в Симферополе.
После освобождения Симферополя принятыми органами "Смерш" мерами розыска была арестована указанная радиорезидентура, в которую входили следующие агенты "Черноморской абверкоманды НБО":
Астадурян А. С., 1912 года рождения, уроженец гор. Новороссийска, армянин, беспартийный, бывш. пом. командира взвода автобатальона 4‑й Краснознаменной стр. дивизии, в плен к немцам попал в ноябре 1941 года в районе Большого Токмака.
Оганесян С. К., 1922 года рождения, уроженец Армянской ССР, армянин, быв. член ВЛКСМ, быв. рядовой 89‑й стр. дивизии, в плен к немцам попал в феврале 1943 года в районе станицы Арбузова Балка Краснодарского края.
Тарлакян Н. К, 1917 года рождения, уроженец Сочинского района, армянин, быв. член ВЛКСМ, быв. рядовой 442‑й стр. полка, в плен к немцам попал в октябре 1941 года в районе Перекопа.
Узунян О. А., 1919 года рождения, уроженец Туапсинского района, армянин, быв. кандидат в члены ВКП(б), бывш. рядовой 89‑й стр. дивизии, в плен к немцам попал в мае 1942 года в районе города Керчи.
Рогонян О. А., 1903 года рождения, уроженец Батуми, армянин, беспартийный, бывш. рядовой 156‑й стр. дивизии, в плен к немцам попал осенью 1941 года в районе Акмонайских позиций.
Как показали арестованные, находясь в лагерях военнопленных, они разновременно были завербованы для разведывательной работы на стороне частей Красной Армии, а перед отступлением немцев из гор. Симферополя офицером германской военной разведки - обер-лейтенантом Эвертсом были оставлены в городе для проведения шпионской работы.
Для связи с немцами в резидентуру был включен агент - радист Оганесян, имевший коротковолновую портативную радиостанцию.
Ведется следствие.
В период наступательных действий частей Красной Армии на Крымском полуострове Управлением "Смерш" 4‑го Украинского фронта в результате активного розыска с использованием явившегося добровольно с повинной и перевербованного нами агента "Черноморской абверкоманды НБО" Ткаченко Н. Д. было арестовано 30 агентов "Черноморской абверкоманды НБО", оставленных немцами в Крыму для проведения подрывной деятельности.
Ведется следствие.
Агент Управления "Смерш" Отдельной Приморской армии Лена - Ряжанова Е. И., в марте с.г., находясь в гор. Симферополе и имея от нас задание внедриться в "Черноморскую абверкоманду НБО", познакомилась с переводчиком этого разведывательного органа Михайловым Б. Д. (он же Магометов), 1921 года рождения, уроженцем Азербайджанской ССР, беспартийным, бывш. рядовым 23‑го стр. полка 51‑й Перекопской стр. дивизии, попавшим в плен к немцам в сентябре 1941 года в районе Каховки, и агентом "Черноморской абверкоманды НБО" Гоголадзе В. Г., 1920 года рождения, грузином, быв. кандидатом в члены ВКП(б), бывш. рядовым 480‑го стр. полка 152‑й стр. дивизии, пленен немцами в октябре 1941 года в районе Вязьмы.
В результате знакомства Ряжанова обработала Михайлова и Гоголадзе и склонила их к переходу на сторону партизан.
25 марта с.г. Михайлов и Гоголадзе перешли на сторону одного из действовавших в Крыму партизанских отрядов, откуда были доставлены в Управление "Смерш" Отдельной Приморской армии.
На следствии Михайлов и Гоголадзе сообщили данные о деятельности "Черноморской абверкоманды НБО" и назвали 62 официальных сотрудника и 44 агента этого органа, подготовлявшихся к переброске на нашу сторону.
Ведется следствие.
В апреле с.г. оперативной группой Управления "Смерш" Отдельной Приморской армии при освобождении гор. Одессы частями Красной Армии были арестованы агенты "Черноморской абверкоманды НБО".
Иванов-Голубев В. М., 1920 года рождения, русский, беспартийный, бывш. командир бронемашины 51‑й мехбригады, в плен к немцам попал в январе 1943 года в районе г. Ростова.
Суетнов-Сноскин В. М., 1923 года рождения, русский, беспартийный, быв. командир взвода 13‑го мехкорпуса, в плен к немцам попал в феврале 1943 года в районе ст. Анастасиевская.
Будучи допрошены, агенты показали, что, находясь в Мариупольском лагере военнопленных, они в середине 1943 года были завербованы офицером "Черноморской абверкоманды НБО" для проведения шпионской работы и с этой целью подготавливались для переброски в тыл частей Красной Армии.
В связи с отступлением германских войск из Одессы Иванов и Суетнов были оставлены "абверкомандой НБО" в городе для сбора разведывательных данных о частях Красной Армии.
После выполнения задания Иванов и Суетнов должны были перейти линию фронта на сторону немцев.
Ведется следствие.
Работа по выявлению агентуры "Черноморской абверкоманды НБО", главным образом на Черноморском побережье, продолжается".
О чем не сообщалось в официальных отчетах
Выше мы процитировали несколько справок о деятельности органов военной контрразведки. К сожалению, читая лаконичные строки этих документов, невозможно представить себе, что пережили и каким опасностям подвергались агенты советской военной контрразведки, когда совершали рейд за линию фронта. О будничной и смертельно опасной работе этих людей можно узнать лишь из их отчетов.
Процитируем рассказ одного из них. Рядового тайной войны "Давыдова". Он не оставил мемуаров, да и на протяжении нескольких десятилетий после мая 1945 года даже близким людям не имел права рассказать подробности своей зафронтовой работы.
"Являясь агентом советской разведки, я в ночь с 5 на 6 августа 1943 года был переброшен в тыл противника.
Передо мной была поставлена следующая задача:
Проникнуть на службу в РОА, занять в ней одну из командных должностей и, связавшись с командованием Красной Армии, обеспечить организованный переход на ее сторону частей РОА, с таким расчетом, чтобы намечаемый переход послужил тактическим успехом для наступающих частей Красной Армии.
Представить характеристику охраны штабов соединений германской армии.
Добытые мною сведения я должен был передавать через советскую разведчицу Дроздову Зинаиду по паролю "Белая Церковь".
Для перехода через линию фронта на сторону противника я был доставлен в расположение деревень Переступино и Капустино Хомутовского района Курской области в сопровождении товарищей, хорошо знающих передний край обороны немцев. Обстановка на переднем крае частей Красной Армии была без особой активности с нашей стороны. Дойдя до выхода из укрытия, я сопровождавшими меня товарищами был оставлен и направлен в сторону немцев один.
На случай моего внезапного захвата немцами я должен был им говорить, что я являюсь войсковым разведчиком и занимаюсь установлением огневых точек противника.
Пройдя метров 50–70 и приблизившись к немецкой обороне, залег в укрытие, чтобы окончательно сориентироваться и избежать обстрела. Хотелось подобраться к немцам на расстояние 100–200 метров, чтобы им было видно, что идет не группа, а один человек, так как немцы, напуганные действием наших разведчиков, при малейшей неясности открывают ураганный огонь. Стало светать.
Я приподнялся и пошел, крича пароль для перебежчиков "Штык в землю". Иду, кричу пароль, время от времени останавливаюсь и слушаю. Немцы заметили и кричат: "Хальт!" ("Стой") Эту команду выполняю безукоризненно. Прошло 5 минут примерно до следующей команды. Слышу немцы кричат: "Ком!" ("Иди!") Иду и кричу: "Пан, есть ли тут мины?" Немцы кричат: "Нейн минен… ком, ком" Иду смело до самой траншеи. Подойдя к траншее, немцы предложили сдать оружие. Их было около 10 человек с автоматами. Предложили идти в траншею. Не успел еще сойти в нее, как меня немцы обступили со всех сторон, обыскали. После этого начался обмен "любезностями". Мне предлагают сигареты французские, португальские и спрашивают: "Гут?" Я говорю: "Гут, гут". Нельзя говорить, что не "гут". По пути на ротный КП ко мне подошел один немец и задавал мне вопрос за вопросом на ломаном русском языке. На все его вопросы я старался не отвечать, ссылаясь на то, что ничего не понимаю. При первом сближении с немцами я искал форму общения с ними, чтобы не навести на себя никакого подозрения и войти в доверие к ним. Я хорошо понимал, что от умения вести себя будет зависеть моя работа. Надо было научиться вести себя так, чтобы понравиться немцам, завоевать у них доверие, а для этого надо узнать немцев, их военные и гражданские порядки. Как я потом убедился, немцы - самолюбивый народ, любят, чтобы было по-ихнему, по-немецки, так как все немецкое - хорошее, а не немецкое - плохое.
Придя на ротный КП, меня представили командиру роты. Командир роты, улыбаясь, подал мне руку. Спросил, из какой я части. Я ответил, что из штрафной роты. Немцы засмеялись, так как они считали, что переход офицера из штрафной роты - это естественное дело. Подошел один ефрейтор и предложил идти с ним. Я понял, что ведут меня к командиру батальона. Командир батальона - капитан открыл карту со схемой нашей обороны. Схема правильная, сделанная по аэрофотоснимкам.
(…)
После допроса капитан улыбнулся, поблагодарив за "точные показания". Через некоторое время пришла подвода, на которой были 2 украинца и ездовой чех.
Приехали в штаб полка. Здесь меня допрашивал через переводчика один лейтенант. Спросил он только о концентрации советских войск. Я ответил, что концентрации войск не замечал. Получив полностью немецкий порцион, я отправился в штаб 43‑й пд. Везли меня чех и один русский. Этот русский… рассказывал об ужасах плена в 1941–1942 гг. Привезли меня в с. Амонь Курской области. Здесь дислоцировался штаб 43‑й пд. Поселили вместе с русскими. Ко мне подсел русский лейтенант из Днепропетровской области. Он рассказал о РОА и ее задачах, о Власове. Так прошел первый день от передовой до штаба дивизии.
(…)
Утром на следующий день меня повели на допрос. Допрашивал один немец без знаков различия, отлично владеющий русским языком. Допрос вел по вопроснику. Спрашивал о концентрации войск в направлении, где я переходил линию фронта, о личном составе и вооружении штрафной роты. О штрафной роте рассказал правду, так как раньше были случаи перехода из этой роты. Командира батальона они уже знали. На большинство вопросов я не отвечал, ссылаясь на то, что я хотя и офицер, а знать много не могу. Он согласился. Здесь я прожил трое суток. Держали меня здесь для того, чтобы от следующего перебежчика получить сведения, подтверждающие мои показания, однако такового не оказалось. Эти три дня дали мне очень многое. Здесь я узнал, что немцы, напуганные партизанами, почти все не спят ночью, а стоят на посту и патрулируют в деревне. Вечером и ночью всякое хождение по деревне запрещается. Вокруг штаба дивизии были установлены ручной и станковый пулеметы. Как располагаются отделы штаба дивизии, мне не удалось узнать. Здесь я учился, как вести себя с гражданским населением. В селах вечерами собиралась молодежь, среди которой были немецкие пропагандисты с гармониями. Они, по существу, были организаторами сборищ. О том, что я перебежчик, узнали окружающие. Ко мне окружающие меня относились плохо, не хотели со мной разговаривать, презирали. Такое отношение мне понравилось.
(…)
[4 августа] нас отвезли в Глуховский лагерь военнопленных. Поместили вместе с лагерными полицейскими как перебежчиков. Эти полицейские предупредили, чтобы я много не говорил, так как в лагере много провокаторов. Я это понимал. Эти полицейские мне не верили, что я перебежчик, и при отъезде на второй день из этого лагеря мне сказали, что собираются бежать к партизанам.
Я старался умело держать себя. Вся окружающая обстановка часто выводила меня из равновесия… Числа 12 августа я в составе группы в 14 человек был направлен в Конотопский лагерь. Конвоировал один немецкий солдат - Бабкин Михаил из Алтайского края. Этот Бабкин много мне рассказал о немецких порядках, плене, спрашивал, как относится командование Красной Армии к власовцам. Я ему ответил, что это будет зависеть от того, что он сделал. Если подлец, то могут и повесить, если же он сделал что-нибудь хорошее для советской власти, то могут и наградить. Он меня понял и также рассказал, что у него есть такие люди, как и он, что они собираются уйти к партизанам или присоединиться к частям Красной Армии.
Бабкин Михаил попал к немцам в плен в 1941 г. Служил в роте охраны Глуховского лагеря военнопленных.
Когда он мне сказал, что у него есть группа товарищей, с которой он думает уйти к партизанам, я сказал, что если ему удастся собрать большую группу, то можно, кроме этого, перебить немцев, а потом уйти к партизанам или соединиться с наступавшими в то время частями Красной Армии.
Мне показалась очень странной такая откровенность. Я спросил, почему он так мне, перебежчику, говорит. Он ответил, что он не верит, что я перебежчик.
В конце концов, я Бабкину сказал, что если он сделает так, как я ему сказал, то его не накажут. Приехав в Конотопский лагерь, здесь сначала произвели запись, сделали осмотр, присвоили номер (в лагерях по фамилии не называют, а по присвоенному номеру), а потом направили к перебежчикам, отгороженным колючей проволокой от остальной массы пленных. Тут была жуткая атмосфера. Ни с кем ни о чем не говорил и был подвергнут более подробному допросу. Но так как мои показания были не новы, то почти ничего допрашивающий не записывал. Метод допроса, вопросы, задаваемые перебежчикам, а также и их ответы мне были известны. Такие знания мне помогли. Так как возражения или показания, противоположные другим, могут навлечь подозрение, то я старался учитывать всякую возможность.
(…)
В этом лагере я пробыл до 15 августа 1943 г. 15 августа меня вызвали в комнату, где сидели два немца и двое русских. Спрашивают у меня, куда бы я хотел пойти - работать или служить в армию, я говорю - куда пошлете. Задали вопрос - какова причина перехода на сторону немцев. Ответил согласно легенде, что был осужден и послан в штрафную роту для искупления вины. Был поставлен в условия рядового, поэтому и решил перейти на сторону немецких войск. Спрашивали, известно ли мне что-либо о РОА, ответил, что о РОА мне было известно из листовок. Спросили, желаю ли я идти в РОА, ответил, что да. Записали, выдали мне бумажку, в которой было написано, что другой не имеет права вербовать. В этот же день было отобрано 16 человек для отправки. Нас сопровождали: лейтенант Кадыгриб, бывший командир автобата Приморской армии, и капитан Князев - служивший во 2‑й ударной армии. Оба они были пропагандисты РОА.
Прибыли в Псков 23–24 августа. Здесь нас переодели в немецкое желтое обмундирование и заполнили на вновь прибывших анкеты (фамилия, имя, отчество, год рождения, специальность, служба в Красной Армии). Написали автобиографию. В г. Пскове я встретил мл. сержанта Хомякова Алексея, который служил в моей роте и вместе с группой красноармейцев перешел 15 июня 1943 г. на сторону немцев. О причине перехода он мне рассказал следующее. В то время происходило отчисление лиц, бывших в плену и проживавших на оккупированной территории, и поэтому как проживавший на оккупированной территории (во время отступления Красной Армии он остался дома) при немцах был каким-то образом связан с полицией. И вот, боясь разоблачения, он организовал переход. Уложив перед рассветом, как помощник командира взвода, всех командиров отделений и оставшись дежурным по обороне взвода, вместе с Аникановым, Сергеевым (дезертирами) и Бондаревым забрали пулеметные расчеты и повели якобы на другую огневую позицию. Войдя в укрытие, остальные стали возражать. Хомяков пригрозил автоматом и повел дальше. Аниканов был убит перед передним краем немецкой обороны.
Примерно 26–27 августа я в составе команды в 100 человек был направлен в Германию в г. Зандберг.
1 сентября прибыли в Зандберг - это специальный лагерь СД, расположенный в 60 км юго-восточнее г. Крейцбург и в 2 км восточнее ст. Брайтенмаркт. Бараки в этом лагере хорошие. Питание плохое, варили картофельный или брюквенный суп, иногда давали рыбу и 400–500 г хлеба. Занятия 8 часов в день, из них 6 часов строевой подготовки. Требования во время этих занятий необычайно большие, люди устают. За малейшее нарушение в строю наказывают весь строй, меры наказания: "Встать", "Бегом", "Гусиный шаг", гауптвахта. За более крупные нарушения - концлагерь. По политической подготовке читали масонство, гитлеровское учение о новой Европе и историю России.
После занятия иногда полковник Шмидт читал лекцию по текущим вопросам, например: "Резервы Германии 1914–1918 гг. и сейчас".
Цель этого лагеря - проверить людей, воспитать кадры для РОА и отрядов по борьбе с партизанами.
В сентябре 1943 года в этом лагере было около 800 человек (по данным строевой записки).
Мои выводы о методах проверки немцами лиц, находящихся в этом лагере: немцы считают людей, пришедших сюда, как представителей русского народа, которым Германия создала условия для борьбы с большевизмом. Немцы создали хорошие условия, которыми должны быть довольны все. Те, которые недовольны этими условиями, - это уже люди не ихние.
Лица, не имеющие желания переносить трудности на занятиях, - это тоже не их люди.
Лица, ведущие разговоры против Германии, - это агенты НКВД. Таким людям один конец - расстрел. Представители командования в газетах и другой литературе часто упоминают, что причиной "нездоровых" явлений в РОА являются агенты НКВД, которые есть и с которыми им необходимо вести беспощадную борьбу.
Начальники кричат, что система подслушивания чужда им, что это разлагает их ряды, а так ли это? Нет, не так. Система подслушивания есть, она поощряется и организуется, но более хитро и скрыто. Как это делается? Там не говорят, что вот ты, Петров, наш человек, помогай-ка нам разоблачать агентов НКВД. Петров, конечно, гитлеровец, в прошлом в чем-либо "обиженный" советской властью, чтобы больше заслужить доверия перед начальством, доносит, что вот Иванов играл в очко, ходил в самовольную отлучку или говорил то-то. Начальник его замечает, всячески выделяет его, награждает то за "хорошую" дисциплину, то за "хорошую" службу. Этот "молодчик" автоматически как бы становится секретным агентом СД и гробит самых лучших организаторов. Таких агентов я знаю двух, о них я напишу ниже.