Н.О. Я тоже делал у себя дома квартирники для питерцев, когда у меня была квартира в Никулино… Там были Рыженко, Кинчев, Майк, Башлачев, 85-й год… да, Башлачев был последний. Я даже умудрялся своих соседей приглашать, какие-то деньги собирать и отдавать музыкантам. Там как раз двадцать-тридцать рублей ребята иногда собирали – тем, кто из Питера, просто на билеты. Такое много где происходило, когда расцвел "Апт-Арт". И в квартире Никиты, и в квартире Рошаля, состоялся первый концерт Цоя в Москве. Впрочем, первый концерт Свиньи в Москве – тоже. Я на нем присутствовал, когда Грише Забельшанскому колонки для классической музыки сожгли. Там все время Майк любил останавливаться ночевать у Никиты, еще до "Апт-Арта", и вели они долгие умные беседы. Не помню, выступал ли Майк, но контакты с Питером налаживались через музыкантов.
М.Б. Как началась "Среднерусская возвышенность"?
С.В. Никола мне позвонил и попросил приехать на Ленинский проспект. Мы отрепетировали первую песню "Галя гуляй", с которой и выступили. Попадание в этот новый мир сработало, как революция. Я познакомился с людьми, которых раньше не встречал, целый сложившийся пласт нового искусства. Это сильно повлияло на психику. Сработало, как бомба замедленного действия. Даже переезд в Берлин я осознал не сразу. Такой вот, параллельный советскому, этот неформальный мир был.
Так получилось, что творчество мое сложилось между музыкой и живописью. Музыкальное началось с такой штуки, как мы это называем, "Колдунчики", которые до сих пор существуют. Люди приходили и вместе играли музыку, неважно какую. В восьмидесятых мы с товарищами базировались в чудовищном месте, которое называлось "Завод нестандартного оборудования имени Александра Матросова". Из нас единственным профессионалом был барабанщик, который пытался даже на этом заработать деньги. Возил на какие-то свадьбы, и был откровенный лабух. А я был если не начинающим, то и не стремящимся… Была своя точка. Вот и все.
При этом я занимался живописью. В "полиграфе" был замечательный преподаватель живописи Буржелян, и мы все стали "бурженистами". Классный живописец, наследник "Мира искусства", который проводил постоянные практики в каких-то хуторах, там, где Бруни писал. А летом все ездили писать в Крым. При этом он был настолько классный человек, с ним все хотели общаться. Он был стержень, важная часть эпохи. Не КЛАВА, а его школа живописи на меня повлияли. У него осталась масса хороших учеников. Мы ходили, рисовали этюды, а параллельно я работал на заводе Курчатовского института в НИИ неорганических материалов, это давало бронь от армии.
М.Б. Только вот я не понял географической связи. Ты все время говоришь про район Речного, а я знаю про Новослободскую и мастерскую в центре.
С.В. Родился я на улице Грановского в самом центре. Потом постепенно стали расселять квартиры и мои родители, получив такую возможность, уехали на Речной вокзал. Там построили первые хрущобы. Массовое расселение из центра началось оттуда. Речной вокзал – совершено удивительное место, население которого состояло наполовину из москвичей, которые уехали в новостройки, наполовину из деревни, которая была за кольцом и приехала жить в Москву. Там были совершенно чудовищные баталии. За железной дорогой стояла деревня Бусиново, а с другой стороны – платформа Ховрино. Я себя школьником помню, когда мы мальчиками ездили на велосипедах, трясли банками и кричали, что сегодня будет событие. И буквально в середине железнодорожной насыпи собирались толпы с одной стороны и с другой. Друг друга заваливали камнями. Это худшие стороны. А лучшие – там в принципе было нормальное место. Там прошло мое детство золотое.
Закончив школу, я буквально сразу, потихонечку переехал обратно в центр, потому что у родителей была здесь мастерская. До этого она находилась на Казарменном переулке, недалеко от Новокузнецкой, а потом мы переехали в Марьину рощу, здесь неподалеку. То есть одной ногой я был еще на Речном вокзале, а второй уже здесь. Раньше это место более привлекательно выглядело: газончики, мусора такого не было. Здесь наверху у меня образовалась своя крепость в виде мастерской. У меня пережило куча народу всякого разного, из самых отдаленных концов нашей необъятной страны. Ходили, беседовали, пили пиво, фанатели от искусства. Панк-рок опять же не обойти никак. Все присутствовало. Как и тонны выпитого и проглоченной информации. Для меня было чудовищно удивительно, когда в конце концов я сюда приехал из Германии и увидел, что именно здесь построили памятник Веничке Ерофееву. Попадание в точку абсолютно. Потому что отсюда люди в дурдом попадали с белой горячкой. Случалось, выпивали сильно. И не только выпивали, там было все в полном наборе. И приехав сюда, меня этот памятник с одной стороны дико обрадовал, а с другой приятно удивил.
М.Б. Давайте начнем историю "Апт-Арта". Как мы все знаем, это подавалось как "искусство апартаментов" и шло в общей канве альтернативы этого периода. Квартирные посиделки, "квартирники", квартирные галереи и даже салоны. Сквоты тоже имели прямое отношение к этой квартирной традиции. Московский центр расселялся, и москвичей конца ХХ века квартирный вопрос окончательно испортил.
Н.О. Начался он с того, что Никита Алексеев организовал в своей квартире галерею, на базе которой сложилось целый пласт новых, более молодых деятелей. Надо сразу тогда сказать, что крыло дома, в котором жил Никита, построено как общежитие. Там такие длинные коридоры: справа и слева маленькие однокомнатные квартирки. Их давали людям, которые работали строителями университета. Все это вместе, весь комплекс зданий и двор, был первый кооператив Академии Наук.
Интересен и дом, где жил Миша Рошаль. Его начали строить в 1954-м году и он очень странный – снизу побогаче, а сверху все беднее и беднее. А история такая, что его строили очень долго и когда достроили до третьего этажа, вышел указ Хрущева о борьбе с архитектурными излишествами, и эти излишества где-то стали сбивать, а где-то просто не стали строить по изначальным чертежам. Миша Рошаль активно участвовал в "Апт-Арте"; его придвинутые экранами друг к другу телевизоры, которые назывались "Искусство для искусства", теперь в Третьяковской галерее. Там же и куча апт-артовских работ, в том числе знаменитый холодильник Кости Звездочетова, "мухоморское" солнце с неоновыми трубками… Одной из первых акций, прославивших группу, была акция "Гнездо" в павильоне Пчеловодства на ВДНХ. "Гнездо" стало следующим, более молодым поколением московского соц-арта. Они были одними из первых художников, которые работали с перформансом.
Я познакомился с Мишей Рошалем в этом дворе, потому что мы жили в соседних подъездах. Он чуть старше меня. Я давно видел, что странный персонаж какой-то ходит. Все было странно, и странность привлекала. Миша был такой человек, который позволял себе жить, как будто советской власти никакой не существует. Однажды он мне сказал: "Знаешь, Никола, для того чтобы быть миллионером надо просто сказать себе "я – миллионер". И жить как миллионер".
Никита сделал энвайронмент, превратил свою маленькую однокомнатную квартиру в галерею. Андрей Монастырский тоже участвовал в этих выставках. Я помню одну гениальную его работу, которую он сделал по телефону для первой выставки "Апт-Арта". Он позвонил Никите, сказал, что плохо себя чувствует и не приедет, и чтобы Никита сделал его работу за него. Работа получилась такая: на каком-то подиуме лежала кепка, на кепке была табличка с печатными буквами "Поднять". Человек поднимал кепку, а под ней было таким же шрифтом написано "Поднять можно. Понять нельзя". В галерее каждые две недели проходили выставки, и слухи о ней расползались не только по Москве, но и за границей.
Один раз подъехали какие-то американцы на двух автобусах, ищут галерею "Апт-Арт". Как раз Никита шел домой, и автобусы едут. Оказалось, где-то в западной прессе написали про галерею, и туристы шоферу сказали – нам обязательно надо по такому-то адресу в галерею современного искусства "Апт-Арт". И все это происходило в суровые времена Андропова и Черненко. Место стало супер засвеченное для органов.
Единственными защитниками Никиты во дворе были бабульки-соседки, которые его очень любили и всячески выгораживали. Да-да, они все были на его стороне. Эти старушки по очереди работали лифтершами, и когда одна вызвала как-то раз милиционеров, услышав слишком громкую музыку, все ее подружки устроили ей полную обструкцию. Год с ней не общались. И сообщили Никите – мол, мы с Марьванной больше не разговариваем. Он даже спать там не мог, ходил к маме! Потому что каждый раз снимать с потолка кровать было тяжело. И мне кажется, что Никита был даже рад, когда все это закрыли КГБшники – за год он очень устал от этой бурной деятельности. Этот героический разгон был эдаким хэппи эндом "Апт-Арта" в 1984-м году. Там же активно участвовали "Мухоморы", которые записали в начале 80-х свой "золотой диск" концептуальной музыки, после чего их подразогнали, но они успели поучаствовать. Практически на месте "Мухоморов" и образовалась "Среднерусская Возвышенность". И петь в ней стал один из мухоморов Свен Гундлах, когда вернулся из ссылки в армию. Но началось все немного раньше.
М.Б. Как тебя самого занесло в музицирование?
Н.О. Я с младых лет бренчал какие-то песенки. Сначала интеллигентский репертуар, типа Окуджавы, барды тоже. Но когда поступил в училище, встретил Сережу Артамонова, сына художника Артамонова, которого каждый год выгоняли за пьянство. И он все время под лестницей и во дворе сидел с гитарой и пел песни, гениальный был певец. Тогда в 1975-м была пластинка Леши Дмитриевича, и для меня гениальный джаз начался с него. Он остался для меня до сих пор потрясающим персонажем. Лешина судьба – это пример истории русского мультикультурализма. Он уехал в Америку. В "Распутине" они играли с Диззи Гиллеспи, но в конце жизни у него все культурные начала в творчестве смешались.
Бренчание продолжалось, пока году в 1983-м я не оказался на Юго-Западной. Я снимал там квартиру, а надо мной жил голландец Роб Вундеринк. Мы с ним познакомились, и оказалось, что он не просто голландец, а бывший гитарист достаточно известной группы конца шестидесятых годов Deazol. А здесь он работал переводчиком в издательстве "Прогресс". Но человек был абсолютно отмороженный, настоящий рок-музыкант и авантюрист. В 1984-м году он открыл у себя в квартире информационное агентство, поскольку говорил на всех языках, а к 1985-му году купил себе первый Макинтош. Роба выгнали из СССР в 1987-м году за дикую наглость, с точки зрения КГБ и ТАСС, открыть здесь независимое пресс-агенство. Даже в какой-то газете напечатали разоблачительную статью, из которой, впрочем, не было понятно, в чём он виноват. Единственное его прегрешение, следуя статье, состояло в том, что он носил парик и вставлял в глаза линзы, то есть был подозрительным человеком. При помощи какой-то загадочной присоски присосал к телефонной трубке встроенный модем и таким образом передавал свои статьи на голландское радио и телевидение. Но на этом он не остановился. Параллельно он работал в советском издательстве. Однажды он обнаружил, что лифтерами в этом подъезде работают молодые интеллигентные ребята с бородками. И сказал им: "Вы сидите, ничего не делаете – так читайте советские газеты, а мне потом резюме выдавайте, я вам деньги буду платить". Главный из этих ребят поправил очки, попереводил и сказал: "Знаешь, денег не надо, давай натурой". Как-то я возвращаюсь домой и вижу следующую сцену: большое лифтерское стекло, неоновый свет, стол, над столом сгрудились почти как хирурги пять молодых почти одинаковых людей. Все с бородками, в очках, отвертки, и у них разобранный на винтики первый макинтош. Смотрят.
Это были ребята Степы Пачикова с физфака МГУ. Степа Пачиков – ныне один из известнейших предпринимателей из Силиконовой долины, русского происхождения.
Роб мне дал поиграть свою гитару и комбик. Гитара была "Гибсон", а комбик "Фэндер". Когда эти вещи увидели друзья музыканты, вроде из группы "Кабинет" или Леши Борисова из "Ночного проспекта", они просто прихуели. Потом немало самых стремных концертов, в период строгих запретов 84-го года, игрались на этом комбе.
И я сам в свободное время тоже что-то бренчал. Раз как-то заходит Вася Шумов, видит что я бренчу и говорит: "Давай ты у меня в группе "Центр" поиграешь". Я отвечаю: "Знаешь, я Робу уже отдал гитару…", а он – "Ничего, у меня есть одна свободная".
Это были времена, когда любые подобные концерты были еще запрещены, но хитрый Вася договорился с передачей "Что? Где? Когда?" о том, что он в прямом эфире на записи передачи сыграет концерт. И мы стали встречаться, но потом у Васи кончились деньги, и он сказал, – извини, гитару продавать надо, ты свободен. Недели две я с ними поиграл и очень многому у него научился. Вася абсолютно гениальный менеджер, я думаю, сказывается его хоккейное прошлое. Он из ничего делает группу и строит ее как хоккейную команду: ты делаешь так, ты так… Эту технологию я потом удачно применил в "Среднерусской Возвышенности". Иначе это было бы совсем непонятно что.
М.Б. Начинались уже Перестройка, Гласность, Ускорение, точнее, они были заявлены. И мне кажется, что только Ускорение и началось сначала.
Н.О. Да, событий стало больше, пошли рок-концерты, образовался "Детский сад", куда шумной толпой приезжал Курехин с компанией. Вскоре появился сквот на Фурманном. А дальше время из-за плотности событий вовсе сжималось до долей секунды. В какой-то момент оказалось, что нужно, условно говоря, собирать бэнд. В формате рок-группы. Призыв шел со стороны рок-н-ролла. Призвал нас в свои ряды. Звонили друзьям и знакомым. Я позвонил своей старинной подруге Кате Филипповой, с которой был знаком с тех пор, когда сам еще учился, а она училась в МСХШ. Катя сказала: "У меня бойфренд Сережа, он замечательно играет".
С.В. Мы тогда уехали в Крым на пленэр. Я освободился из Кащенко, и в чем был, в том туда и приехал. Белая маечка из Кащенко, отпечатанная штампом, шляпа какая-то дурацкая, и в виноградниках набрел на Катю Филиппову. Она шла в платочке, в очечках каких-то, и дико мне понравилась, но я не знал, с какой стороны подойти. Но мы подружились, накурившись беспонтовой травы.
Н.О. Очень смешно сейчас вспоминать этот постоянный кастинг. Первый кастингуемый был Сережа, а дальше мы искали, как расширяться. Искали, например, клавишника или клавишницу. Клавиши были детского размера, где вместо клавиш стояли кнопочки. И первой клавишницей у нас стала Дуня Смирнова. Но бедная Дуня была девушкой из хорошей семьи, которую в детстве мучали пианино. И она еще девушка в общем така-а-а-а-я… видная. Ну, конечно, пальчиками по этой хуйне… не попадала. И с ней ничего не вышло. Одновременно разжились органом "Юность", но было поздно. А потом появился Сталкер. И поехало!
С.В. Группа начала существовать с конца 1985-го года. В Курчатнике мы сыграли практически в Новый Год. То есть с 1985-го на 1986-й год. По-моему, пару раз мы репетировали у Никиты, и часть репетиций прошли на Новослободской улице.
Несколько раз к Никите приходил милиционер, и все участники коллектива показывали паспорта. Это было два раза буквально, в 85-м году, перед концертом в Курчатнике, когда мы начали "Галя Гуляй" репетировать: очень тактично пришли и спросили – пожалуйста, ваши паспорта. Нам постоянно напоминалось об этом. Мы репетировали, и мог позвонить в дверь человек, попросить стакан воды – ребят, вы занимайтесь своими делами, но не забывайте, мы здесь рядом. Помните об этом.
Сначала во дворе все время путались, потому что не знали, в какой подъезд заходить. До последнего момента, когда еще не было мобильных телефонов. Иногда нас встречали. Мы звонили с метро Академической, подъезжая с инструментами.
А с Игорьком Сталкером мы в одну школу ходили. И чуть ли не в один детский сад. И так мы всю жизнь росли вместе. В школьный период я был старше его на четыре года, и мы не соприкасались. Хотя он уже был заметен своими бурными прическами. А потом мы неожиданно cблизились, когда стали играть на Речном. Поскольку играть мы не умели, но перед глазами были образцы западной музыки, мы пытались ее воспроизвести. Нечто подобное группе "Гранд Фанк", а с другой стороны – мы уже писали и свои песни. Была очень хорошая формула: "Играть не умели, но очень хотели".
Аппаратуры тоже не было, поэтому все и так фузило, овердрайв сплошной. От этого желания и драйв был. Так из этого выросла группа "Колдунчики". Мы сидели, открывали иногда в квартире окна. Слушали шум города и постепенно начали в него вливаться. Пришел Игорь, и мы с ним плотно начали играть. С Колей Данелией и Толиком Мукасеем. Коля Данелия меня все время тянул познакомиться с "мухоморами". А мне слово дико не нравилось – "мухоморы". Я отказывался, но судьба нас все же свела. Хотя все могло и раньше случиться.
Н.О. Группа "Колдунчики" никогда не смогла дать ни одного концерта.
С.В. Мы давали, но сжигали все. У нас получалось нечто среднее между Velvet Underground и Sex Pistols. Главным обстоятельством трагикомедии было то, что к выходу на сцену вся группа была в жопу пьяна. И не смотря на это, нас однажды пригласили выступать в рамках конкурса "А ну-ка, девушки". Мы стояли под лестницей, ожидая своей очереди, и наши черные костюмы испачкались о побелку. Мы тогда побелили себе волосы и начали играть. Там в музычке было три-четыре аккорда, а за роялем сидел Игорь Сталкер, который показывал, что он умеет играть. Не Баха. И тогда мы с Толиком Мукасеем переглянулись, я подпрыгнул и сделал па, как Волочкова, запрыгнув на рояль. Ножки обломились, я придавил роялем Сталкера, который продолжал в таком придавленном состоянии играть. Потом к нам подошла какая-то девушка "А, ну-ка" которая и отвела нас в гримерку: мы отмыли волосы, вышли и сказали, что сейчас будет вторая часть. Но нам ответили – давайте без второго отделения. Так что концерты все-таки были. И уж потом началась "Среднерусская возвышенность".
М.Б. То есть это уже фестивальный период, когда все потихоньку забурлило в Москве и началась сквоттерская история?
Н.О. Да. Свен в конце 1985-го года вернулся из армии и был полон адреналина. Получилось, что жить ему было негде, он поселился в первой мастерской на Фурманном. Там еще толпы не было, жили ребята из круга концептуалистов, еще две квартиры занимали одесситы. Такие два не сообщающихся сосуда. Свен иногда ночевал у меня. И в какой-то момент началось. Свен стал петь песню "Галя гуляй", которую он не то что сочинил, но она сама ему въехала в голову в армии. В каком-то армейском времяпрепровождении караульном. И с этого пошло-поехало, а потом оказалось, что это понравилось всем. К тому времени я обзавелся своей электрогитарой. Мне моя бывшая жена привезла из Парижа. И стоила она сумму, эквивалентную ста долларам. Друзья, местные музыканты специально выбирали в комиссионке.