Ранний неолитический человек – нового каменного века – пришел в Нижегородской Поволжье в IV тысячелетии, покинув Южный Урал – котел этногенеза, где шло формирование финно-угров. Этот человек был рыболовом, собирателем, охотником, гончаром. Древнейшие стоянки этой поры известны в Нижегородской области совсем недалеко от центра около Володарска, на юге – у поселков Шатки и Велетьма. Язык, который был принесен сюда, специалисты называют волжским, а культуру – средневолжской.
Нижегородское Поволжье – это рубежи. Здесь под землей напирают друг на друга в нескольких километрах от поверхности разогретые адской температурой магмы базальтовые плиты – Варяжская и Сарматская, и это граница севера и юга на геологической Восточно-Европейской платформе. Здесь влажные атлантические циклоны встречаются с антициклонами – то горячим, пришедшим из казахских степей, то леденящим, сибирским – и это климатический рубеж. Здесь, петляя вместе с Волгой, тянется граница тайги и степи. Замечательный географ ХХ века, посвятивший свою исследовательскую работу судьбам российских регионов, Борис Хорев назвал Нижегородское Поволжье территорией многоплановой рубежности. Когда на такие земли приходила стабильность и их переставали трясти или хотя бы трепать природные катаклизмы, они становились самыми притягательными краями для жизни человека. Здесь он не просто существовал – он жил уверенно, спокойно, понимая, что у такой земли есть все, чтобы он не погиб ни в страшную засуху, ни в мороз, ни в наводнение. На такой земле совсем рядом обнаруживаются средства от любых бедствий: голода, наводнения, засухи… В таких краях в нескольких дневных переходах от любой точки всегда найдутся полноводные реки с рыбой, леса с ягодами, грибами, зверями и птицами, луга, пастбища – все, что потребуется именно сейчас. За эту землю стоило бороться. И те, кто ее обжил, встречал потоки соседей, переселенцев. С кем-то из них воевал, с кем-то готов был родниться. С кем-то просто жить по соседству: нам – лес, вам – степь. И тогда всем хватало здесь места.
В III тысячелетии в Нижегородском Поволжье складывается волосовская археологическая культура. Название ей дало село Волосово. Оно – на юго-западе этих земель, недалеко от Оки и города Навашино. Это расцвет неолита: совершенная техника обработки камня – шлифование, пиление, сверление. Люди живут в прямоугольных землянках, соединенных переходами. Кроме охоты и рыболовства, археологи обнаружили явные следы разведения скота и земледелия. Прогресс, как известно, никогда не совершается сам по себе: к нему вынуждают обстоятельства, не лучшим образом меняющиеся условия жизни. Значит, реки и леса стали уже беднее, и приходилось волосовцам искать новые способы вести хозяйство, выживать. Лингвисты называют язык людей этого времени финно-пермским. Те предметы, которые сохранились в древних жилищах и могильниках, навели археологов на мысль, что волосовцам приходилось общаться с другими неолитическими племенами. Не всегда это было для них приятно. Пишется о пришлых, южных племенах балахнинской культуры, вероятно, воинственных, ведь одной из ее выразительных примет являются массивные каменные топоры с отверстиями. Дальше шел распад – волосовская культура и язык делились словно бы на два крыла. Одно из них по какой-то причине отходило, оставляя следы, к северо-востоку. И это были предки пермских народов – удмуртов и коми. Но распад не означал гибели. За ним стояло рождение новых, прихотливо прокладывающих свой путь в будущее культур, двух языков – пермского и финно-волжского.
В эпоху бронзы люди, говорившие в Нижегородском Поволжье на финно-волжском языке, вступили во II тысячелетии. Наследниками волосовской культуры здесь стали чирковско-сейминская и культура поселений большекозинского типа. Чуть позднее начинает развитие на их фундаменте обогащенная новыми технологиями поздняковская культура. Самое главное – работа с цветным металлом, который обнаружил свойство плавиться и приобретать нужную человеку форму. Поздняковцы освоили опыт, ценнейшее не только в этих двух базовых культурах, но также в неолитической балахнинской, в более поздних, пришлых – балановской, фатьяновской, абашевской. Многое говорит в пользу того, что эти три культуры были иранскими. Нам кажется, что носители этой группы языков всегда жили где-то очень далеко от нас, на юго-востоке. На самом же деле ираноязычные земли – не только древняя Персия и Таджикистан, но и значительная часть Кавказа. На иранских языках говорили скифы, а их земли начинали в нескольких сотнях километров от Среднего Поволжья. Есть основания считать, что иранская кровь – пусть и в очень небольшой доле – течет в жилах многих современных жителей Поволжья. Потому что ничто не исчезает совсем, безо всякого следа. Финны-поздняковцы сумели вобрать лучшие технологии, принесенные сюда. А их соседи, вероятно, растворились постепенно среди местного миролюбивого населения. Растворились со всеми своими страшными каменными топорами – удобными не для того, чтобы рубить лес, а, пожалуй, скорее, чтобы пробивать ими кому-нибудь голову. Самые характерные памятники новой культуры были обнаружены все в том же Навашинском районе, у села Поздняково, которое и дало ей свое название. Ее время – до середины I тысячелетия до новой эры. Территория расселения финноязычных племен в эту эпоху охватывает многие современные области Центральной России. А Нижегородская занимает в ней важное, по сути – фокусирующее положение.
И вот он – рубеж двух эр. Как-то диковато видеть это слово во множественном числе.
Археология и лингвистика позволяют представить себе этническую картину Нижегородского Поволжье в эту эпоху.
Совершаются новые, тектонические по своей сути перемещения людей по континенту. Из Среднего Поволжья на северо-запад отходит большая группа людей. И это новое разделение языка: финно-волжского языка на волжский и прибалтийско-финский. Ушедшие станут предками балтийских финнов. А тем еще предстоит разделиться на прибалтийских и лапландских. Прибалтийские финны – существующие и уже исчезнувшие народы. В южной их группе ливы, эстонцы, водь. В восточной – ижора (ингерманландцы), карелы (которые делятся на собственно карел, ливиков, живущих на Ладоге, и людиков – на Онеге), вепсы. Северная группа представлена только финнами. Лапландцы – это сегодня саамы.
Носители волжского языка Нижегородское Поволжье и его ближайшие окрестности не покидают. Археологи говорят о наступившем новом времени как о веке железа. Работа с ним – это принципиально иное в сравнении с медью, с бронзой. Требуются температуры, которые не достижимы, если сжигать обычные дрова, – нужен древесный уголь. Александр Спицын, известный археолог рубежа XIX и ХХ веков, дал культуре этих племен название городецкой. Но не в честь того Городца, который стоит на Волге, – Малого Китежа. Село с таким же названием и с валами древней крепости есть в Спасском районе Рязанской области. Формироваться городецкая культура начинала в VII веке до новой эры. Она насытилась опытом всех – и аборигенных, и пришлых культур. С ее появлением в Нижегородском Поволжье исчезла этническая пестрота. Люди городецкой культуры – это уже самые последние и прямые предки нынешних марийцев и мордвы.
Небольшие, прекрасно защищенные от неприятеля городища этих людей стояли обычно на высоком мысу. В центре его был загон для скота, а округлые жилища-землянки по периметру городища. Их диаметр – около четырех метров, глубина – до полутора. Раскопки открыли следы глинобитных выступов-нар, очага в центре. Крупный и мелкий рогатый скот, лошади, свиньи давали пищу и сырье для обуви и одежды. Кстати, само начало разведения домашнего скота запечатлели мифы марийцев Заветлужья – "Дочь неба" и "Сын неба". В этих древних рассказах звучит удивление: оказывается, соседи пасут коров и овец! Небольшие поляны вокруг поселений люди городецкой культуры обрабатывали мотыгами. Охотились, ловили рыбу, как их предки. Поражают мастерством металлические изделия, особенно – украшения. Памятники городецкой культуры обнаружены были во многих районах Нижегородской области: Богородском, Борском, Вадском, Воротынском, Лысковском, Павловском, Перевозском.
В одно время с городецкой в соседстве существовала и родственная финская дьяковская культура. Название ей дало село Дьяково. Оно давно уже поглощено Москвой, и место его находится на территории заповедного парка Коломенское. Потомком дьяковской культуры стала исчезнувшая еще в Средние века меря.
К северо-востоку жили племена ананьинской культуры. Она участвовала в формировании современных удмуртов и коми. Ананьинцы оставили всего несколько городищ и могильников на высоком берегу Ветлуги в верхнем ее течении. Их называют костеносными: возле них обнаруживались доверху заполненные останками животных овраги. Мне приходилось читать о том, что археолог Александр Спицын открыл эти городища, просто придя как-то на базар в одном из маленьких уездных городов. Вятский крестьянин привез туда на продажу целый воз очень старых костей. Где он их нашел?.. Назавтра Спицыну уже показывали один из таких оврагов. Нет, похоже, любили ананьинцы хорошо поесть! Раскопки установили: жизнь в большинстве таких мест продолжалась веками, охота сочеталась со скотоводством. А домашние животные преобладали уже в более высоких слоях.
В середине I тысячелетия новой эры на месте городецкой культуры начался бег истории новых народов Среднего Поволжья: марийцев, мордвы, муромы, мещеры. С запада в эту пору на основе племен дьяковской культуры формируется меря. Память о муроме сохранили в нижнем течении Оки не только археологические памятники. Каждый слышал о Муромских лесах, а они вклиниваются в правобережье до самого Арзамаса. В головокружительное прошлое уходит история города Мурома. Он впервые упоминается в летописях под 862 годом. Но когда он был реально основан, не скажет никто: город постепенно приобретал очертания, вырастая, по сути, из древних стоянок и селищ. Мурома, вероятно, была поглощена, слилась не только с русскими, но и с мордвой.
Словом "Мещера" называют сейчас земли между реками Окой, Клязьмой и Москвой, главным образом – в Рязанской, Владимирской и Московской областях и лишь небольшим восточным клинышком – в Нижегородской. Этот край сохранил множество названий с древним корнем, обозначавшим имя народа мещеры.
Граница между землями марийцев и мордвы прошла по правому берегу Волги.
А за реками, за лесами были неведомые страны. Наверное, наши марийские и мордовские предки хорошо знали о них.
Знали о том, что, если несколько дней плыть вниз по Волге, а потом свернуть в Каму, окажешься в Великой Венгрии. Да, была такая страна. Находилась она где-то на том месте, которое занимает современный Башкортостан. Многие жители – венгры – оставили ее в эпоху переселения народов, тоже Великого. Они прошли через будущий юг России и Украины и оказались в самом центре Европы. А потом их потомки веками рассказывали своим детям истории о покинутой родине. В XIII столетии венгерский монах Юлиан отправился искать этот край – и нашел его. В его записках говорится о том, что он прошел земли мордвы, плыл по огромной реке и, наконец, встретил людей, язык которых он очень хорошо понимал.
Есть ли сегодня следы той Великой Венгрии? Конечно же, башкиры – потомки ее народа. И их тюркский язык поймал, запечатлел на тысячелетие многие угорские слова. Замечательный нижегородский лингвист профессор Николай Русинов был убежден в том, что венгры, уходя на запад, не просто прошли по нашим землям. Какая-то их часть просто потерялись где-то здесь. Самоназвание "мадьяр" слышалось Русинову в названиях сел и деревень Можарка, Можаров Майдан, Можарово недалеко от Суры. И даже в названии татар мишарской группы, которые живут на юго-востоке нижегородских земель. Не было ли среди их предков и венгров?
Вверх по течению Оки можно было доплыть до голяди – самого восточного из балтийских народов, который можно было встретить там, где сейчас Подмосковье.
Север – чудь, весь, пермь, водь, лопь – светловолосые люди, живущие по рекам, по озерам, по краю таежным лесов. Узнаем ли мы за этими словами предков финнов, вепсов, ижоры, карел, коми, удмуртов, саамов?.. Это был целый финский материк. А сегодня – острова.
Зачем этот длинный экскурс в такую древнюю историю?
По одной простой причине.
Это, конечно, моя попытка рассказать об истории озера. Но ведь озеро родилось и жило рядом с людьми, на их глазах, буквально за несколько тысячелетий. Даже если на его берегах не нашли следов этих людей, поверьте: они тут были, они приходили сюда. И они по-своему любили Светлояр-озеро и как-то его называли.
* * *
Некоторые старые люди и теперь еще наш Светлояр не Светлым озером называют, а Святым. Ну а мы, люди здешние, от рождения рядом с ним живем, так оно нам кажется самым обыкновенным.
А вот от старух и теперь еще можно услышать такое, будто под водой Светлояра до сего дня город стоит. И город тот даже увидеть можно. Люди рассказывают, что где-то на середине озера есть дырка – не очень уж большая – ну вроде как с ковш будет. Только найти ее очень трудно. Зимой лед на Светлояре бывает чистый-чистый. Так надо прийти, разгрести снег, и можно посмотреть, что там на дне делается.
А там, говорят, всякие чудеса; дома белокаменные стоят, деревья растут, колокольни, церкви, рубленые терема, люди живые ходят. И это тот город, который скрылся в старые времена под водой.
Только он не всякому покажется, не всякий эту дырку найти сможет.
А что мы никто города не видели, так старые люди говорят: мало осталось в теперешние времена таких, кто на чудеса смотреть достоин.
10
В легенду всегда хочется верить.
Еще Марк Баринов, приезжавший со своей экспедицией на берега Светлояра, наверняка в глубине души надеялся на то, что таинственный древний город может на самом деле находиться на дне озера. И под слоем ила обнаружатся остатки его построек.
Баринову и тем, кто рядом с ним работал, удалось в результате очень многое узнать об озере. Но практически ничего – о граде Китеже. А затевалось-то все, разумеется, ради него.
Можно ли тогда предположить, что он стоял не на дне, а на берегу озера?
Город и на берегу искали. С этого, собственно, и начали. Самые первые археологические раскопки с целью обнаружить следы Китежа еще в 1867 году предпринял Александр Поливанов. Это был местный помещик, очень образованный человек, добрый знакомый Владимира Короленко. Читая начало очерка Николая Оглоблина "На озере Светлояре", я задумался, почему же его автор ехал к самому озеру от села Благовещенского, с берега Ветлуги, хотя вроде бы есть и более короткие дороги, с кем вместе он отправился в путь. Ответ удалось найти, когда в Благовещенском я познакомился с одним из старожилов – 90-летним Борисом Николаевичем Промтовым. Он показал в паре километров от села на берегу Ветлуги место, теперь уже заросшее лесом, где находилась усадьба Поливановых. Отец Промтова, местный фельдшер, рассказывал ему, как бывал в этой усадьбе и пил там чай с пожилым хозяином и человеком, фамилию которого хорошо запомнил, – Оглоблиным.
Александр Поливанов был археологом-любителем, что ни в коем случае нельзя путать с современным "черным археологом". Он не получил серьезного образования как историк, но был начитанным человеком. Столичные специалисты доверяли ему исследования и печатали статьи и отчеты Поливанова в научных сборниках. Он был членом Московского археологического общества. Конечно же, найти следы града Китежа возле озера и этим подтвердить его существование было мечтой Поливанова. Но обнаружить в лесах за Светлояром удалось только несколько каменных топоров. Они явно принадлежали не той эпохе, в которой по идее должен был относиться Китеж. Говорят, что именно поливановские топоры в итоге, спустя сто лет, и заняли место на витринах Воскресенского народного краеведческого музея.
Археологи середины ХХ века – и нижегородские, и приехавшие из Москвы с экспедицией "Литературной газеты" – не оказались удачливее. "Археолог Т. Макарова провела серию поездок по окрестностям Светлояра, обследовала прилегающие к озеру районы и пришла к интересному выводу. Люди уже двести и триста лет тому назад селились вокруг Светлояра, в некотором отдалении от него, оставляя берега озера незаселенными. Складывается впечатление, что они лишь приходили сюда молиться, но не смели здесь жить", – сообщается об итогах экспедиции "Литературной газеты".
Столичная исследовательница глубоко ошибалась. Она не сумела обнаружить то, что, как оказалось, было совсем рядом с озером.
Летом 2010 года мне позвонил мой добрый знакомый Дмитрий Карабельников, краевед, глубоко преданный исторической науке, долгие годы работающий рядом с молодыми нижегородскими археологами.
– Мы нашли град Китеж!.. – сказал он. – Приезжайте – вы все увидите сами.
Ветлужская археологическая экспедиция Нижегородского университета не первый год уже к тому моменту обследовала северные районы области. В то лето раскоп был впервые заложен на возвышенности – в нескольких сотнях метров к югу от озера, за часовней.
Где можно было жить на берегу Светлояра? Конечно, "на горах". Место-то какое!.. Как пишут сейчас в объявлениях, пытаясь продать опротивевший, запущенный дачный дом: "Рядом лес, озеро, имеется вода".
Находки – металлический нательный крестик, остатки несложной домашней утвари, следы срубов – говорили о том, что люди здесь жили. Причем люди русские, в позднем Средневековье. Но это было явно совсем крохотное поселение, и оно существовало на берегу озера недолго. А ведь град Китеж даже в легенде называли Большим. И то, что было обнаружено, явно не могло претендовать на его роль.
Однако в легенды надо верить. Не только потому, что они бывают красивы и, веря в них, лучше это чувствуешь. И не потому, что они "берегут землю", как говорит эстонская народная мудрость – заставляют нас вольно или невольно хранить для будущих поколений места, о которых в них рассказывается.
Истинная причина в том, что в легендах все – правда. Конечно, прошли века, и детали, имена могли исказиться, передаваясь в рассказах из уст в уста, от человека к человеку. Что сложнее всего – от народа к народу: в таком случае обязательно происходила потеря чего-то важного, переосмысление слов, названий, которые попадали в среду другого языка. Если мы что-то в легенде готовы сегодня назвать вымыслом, значит, мы просто не все поняли.
Да, Светлояр – действительно необычное место в природном отношении, и мы должны беречь следы того, что называют естественной историей.
Но значит ли это, что именно там надо искать град Китеж? Может быть, чем вчитываться в строки путаных заволжских "хронографов", не посмотреть ли лучше упоминания о нем на страницах летописей. Тех самых, которые историки безо всякого сомнений считают документами Владимиро-Суздальской Руси, а не более поздними подделками под них.
Это означает, что надо снова обратиться к труду Василия Комаровича. Он был великолепным знатоком этих русских средневековых памятников.