В документальной повести "Это было в Калаче" рассказывается о боевых делах юных героев Ивана Цыганкова, Павла Кошелева, Егора Покровского, Михаила Шестеренко, которые сражались против фашистов в 1942 году.
Содержание:
ПИРОЖКИ С ЧЕЧЕВИЦЕЙ 1
НА ЗАВОДЕ 2
КУЗЬМА ПЕТРОВИЧ И ПАВЕЛ КОШЕЛЕВ 3
ДОМОЙ 5
НА ДОНСКОМ БЕРЕГУ 6
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ 7
ВО ВРАЖЕСКОМ ТЫЛУ 9
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ТОВАРИЩИ КРАСНОАРМЕЙЦЫ! 11
РАССКАЗ МАШИНИСТА 12
ОТ ЛИЦА СЛУЖБЫ… 13
КАТЯ И ТОНЯ 13
У ДЕДА ГРИГОРИЯ 14
БРИГАДА СРАЖАЕТСЯ В ОКРУЖЕНИИ 16
ПРОРЫВ 18
ГОРЕ НАРОДНОЕ 20
КЛЯТВА 21
МИНЫ СОБСТВЕННОГО ИЗОБРЕТЕНИЯ 21
ПУСТЬ ЯРЧЕ ГОРИТ 22
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА 23
ИЛЬИНИЧНА 25
ПОСЛЕДНИЙ БОЙ 25
НЕ СКЛОНИВ ГОЛОВЫ 27
ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ КРОВИ 28
Это было в Калаче
ПИРОЖКИ С ЧЕЧЕВИЦЕЙ
В это воскресное утро он стоял на центральной городской площади, возле трамвайной остановки. Вот-вот появятся девчата с деревянными ящиками, зазвенят голоса: "Кому пирожки? Горячие, с чечевицей!" Иван любил пирожки с чечевицей. Он еще раз пересчитал деньги: вот эти, в правом кармане, - на пирожки, а в левом - на кино. А вдруг газировки захочется? Иван вздохнул и переложил рубль из одного кармана в другой.
Появились продавщицы, все кругом наполнилось аппетитным запахом, но Иван пирожков не покупал: ждал Валю. Из-за нее он, собственно, и стоял возле трамвайной остановки. Из ремесленного училища уехал рано, позавтракать не успел, но пирожки хотел купить только у Вали. Почему она опаздывает? Ведь должна прийти; сама говорила, что в воскресенье работает с утра.
Иван сел на скамейку. Хорошая девушка эта Валя! И как он мог так опростоволоситься в тот вечер, когда познакомился с ней.
Это было совсем недавно. Иван с дружком нагладили брюки и белые рубашки, долго возились с непокорными вихрами, обильно смачивая их водой и нещадно теребя расческой… Наконец, управились, но билетов в кассе цирка уже не было. Огорченные ребята сидели на скамейке в городском саду и с тоской смотрели на брезентовый купол, из-под которого доносились звуки музыки, смех зрителей, аплодисменты.
- Ты во всем виноват, - сказал Петька Ивану Цыганкову. - И, надо же было тебе упасть с турника. А тут еще докторша: ах, рука! ах, две недели теперь ее не согнешь!..
Иван потрогал бинт на локте и промолчал. В самом деле, кто его просил лезть к физруку с просьбой: дайте я "скобку" сделаю. Вот и нахвастал: шлепнулся так, что до сих пор рука словно чужая. И вдобавок ко всему - в цирк не попали.
На другой конец скамейки сели две девчонки. Петька покосился на них и подмигнул приятелю: "Разыграем?" Потом Петька негромко, но так, чтобы слышали соседки, проговорил:
- Завидуешь, теперь, Ваня, тем, кто на арене аплодисменты зарабатывает? Что поделаешь! Если бы ты сегодня на репетиции не ушиб руку, и мы бы не бездельничали. А теперь считай, что гастроли здесь пропали. Пока войдешь в норму, и в Горький возвращаться пора. В лучшем случае только дня четыре поработаем на арене.
Клюнуло: девчата с интересом прислушались. А Петьке этого и надо было, он продолжал тем же самоуверенным тоном:
- Афиши я распорядился не расклеивать. Вот заживет рука, тогда другое дело.
- А вы цирковые артисты? - спросила одна из девушек.
Иван покосился на нее, девушка ему понравилась. Ей лет шестнадцать, не больше. Невысокая, плотная, подстриженная под мальчишку. А глаза серые, озорные.
- Братья Корольковы. Партерные акробаты, - пробасил Петька. - Небрежность вот этого товарища (Иван его зовут), - и, как видите, сидим без дела.
Девушки постарались утешить друзей: если нет перелома, рука быстро заживет.
Быстро разговорились, познакомились. Ту, плотную, с озорными глазами, звали Валей, ее подругу - худенькую и чернявую - Ниной. Валя жила на площади 9 января, Нина - на Волгодонской. По дороге из горсада сначала проводили Нину, а дальше - к площади - шли втроем.
Говорил главным образом Петька. Он пространно комментировал сводки боевых действий, выдвигал собственный план молниеносного разгрома фашистов, хотя их армии в это лето 1942 года были уже у Ростова, уверял, что в военкомате решен вопрос об отправке "братьев Корольковых" в танковый экипаж, на фронт.
А Валя почему-то посмеивалась и упорно переводила разговор на цирк. Она расспрашивала, какое училище кончили "братья", в чем трудности их цирковой работы, на каком именно приеме во время репетиции повредил руку Иван. По всему чувствовалось, что она любит цирк и разбирается в таких деталях, о которых ни Петька, ни Иван даже не имели представления.
Петька изворачивался, как мог, а Иван чувствовал себя все более неловко. Несколько раз он дергал дружка за рукав, но тот продолжал врать напропалую. Наконец, уже возле площади Петька ляпнул такое, что Валя расхохоталась.
- Ладно, ребята, хватит. Лучше скажите по правде - кто вы, откуда, где учитесь.
Иван готов был провалиться сквозь землю. А Петька все еще не сдавался. Но Валя его перебила - на этот раз серьезно, без насмешки:
- Да хватит тебе, Петя. Мой отец работает бухгалтером в цирке, и я-то уж знаю, какие артисты выступают у нас.
Они подходили к трамвайной остановке. Мимо громыхнул красный вагон.
- Ванюшка, это последний! Садимся! - И Петька вскочил на подножку: "розыгрыш" явно не удался.
А Иван замешкался. Он кинулся вдогонку другу, но было уже поздно: трамвай свернул с Республиканской влево и, пересекая площадь, набрал скорость.
Валя снова рассмеялась:
- Наврал с три короба и удрал! Хорош!
Они сели на скамейку возле Валиного дома и разговорились - на этот раз без всяких привираний.
Цыганков рассказал ей, что он из Калача, учится в ремесленном училище, а дома у него осталась старая мать - Александра Дмитриевна. Учится уже больше полгода. Станет специалистом - будет помогать матери. Конечно, хотелось бы на фронт (тем более, что он совсем недалеко от родного Дона), но в армию не берут, говорят - молод.
Валя рассказала о себе. Матери у нее нет - умерла перед самой войной. Отец старенький, часто болеет. А время военное, трудное - разве проживешь только на отцовскую зарплату?
Вот и пришлось бросить школу и стать продавщицей пирожков.
Они просидели на скамейке допоздна. Трамваи уже давно не ходили. Договорившись о следующей встрече, Иван направился в сторону "Красного Октября" пешком. Всю дорогу думал о Вале.
Вот с тех-то пор он и полюбил пирожки с чечевицей…
- Кому пирожки? Горячие, с чечевицей! - звонко прозвучало рядом, и Иван даже вздрогнул. Возле скамейки, на которой он уселся, стояла Валя и озорно улыбалась.
Цыганков вскочил:
- Валя! Здравствуй! Задумался немножко… Дай-ка три… Есть что-то захотелось…
Он вынул из кармана скомканные рубли, робко протянул Вале.
- Ладно уж! С ремесленника не возьму. Бери так - сколько съешь.
Иван неловко сунул в карман фартука девушки несколько бумажек и с удовольствием проглотил два пирожка.
Странное дело! Он, такой заводила среди ребят, перед этой девушкой робел. И ведь они уже часто встречались после памятного знакомства. Но всякий раз он не знал, с чего начать разговор, на вопросы отвечал односложно.
Потом, правда, скованность проходила, и они подолгу оживленно болтали.
Так было и сегодня.
- Отец опять болеет, - говорила Валя. - Так что в кино, как условились, не пойдем.
- Жалко. А идет, знаешь, что? "Антон Иванович сердится". Веселая, говорят.
- Что поделаешь, Ваня, не могу же я больного папку оставить. Вот кончу работу и побегу…
Иван помолчал. Он еще ни разу не видел отца Вали. Она приглашала: "Зайди же к нам домой, папка хороший". А он стеснялся.
Иван решил переменить тему разговора, отвлечь Валю от мрачных мыслей.
- Ты знаешь, - сообщил он, - вчера наш мастер при всех говорит мне: из тебя, Цыганков, все-таки выйдет настоящий электрик.
- Хвастунишка! - усмехнулась Валя. - Ну какой же ты хвастунишка!
- Нет, серьезно! А еще говорит, что сейчас работать в тылу так же почетно, как воевать на фронте. Но тут он, по-моему, перегнул. Там бомбы, мины, смерть… А здесь? Ну, работаем мы, пацаны, как взрослые. Ведь мужиков на заводе, знаешь, как мало осталось? Женщины да ремесленники работают. А все-таки на фронт бы!..
Иван мечтательно вздохнул.
- Эх ты! На фронт!..
- А что ты думаешь? Я бы, знаешь!.. Я бы не хуже других!
Иван постеснялся сказать, как бы храбро он там сражался (опять назовет хвастунишкой), и перевел разговор на другое:
- Сводку сегодня читала?
- Нет.
- Немцы снова перешли в наступление. На этот раз на юге. Но разве из сводки поймешь, как там дела у наших? "Наши войска в таком-то направлении ведут ожесточенные бои…" Лучше бы сказали, а далеко ли немцы, скажем, от Ростова, от Калача…
- А ночью сегодня фашисты опять на город бомбы сбрасывали…
Они немного помолчали, а потом Валя тихо спросила:
- Как думаешь, Ваня, немцы будут в нашем городе?
- Что ты! Ни за что!
- Я это к тому говорю - куда мне тогда с больным папкой деваться?
- Не бойся, Валя!
НА ЗАВОДЕ
- Вставай, братец Корольков! - Петька Синицын ухмылялся во весь рот и тормошил спящего Цыганкова. - Вставай, говорю. На завод пора.
Иван с трудом раскрыл тяжелые веки. Вчера он опять вернулся поздно, и вставать очень не хотелось. Но порядок есть порядок, и нарушать его нельзя.
Он потянулся так, что захрустели суставы, вытащил из тумбочки замасленные брюки, в которых ходил на работу.
А Петька не унимался. Он, конечно, успел разболтать ребятам, как они "ловко разыграли двух дурех" (умолчав, разумеется, о том, что Валя его разоблачила). Теперь он называл Цыганкова не иначе как "братец Корольков". Такой уж задиристый был Синицын: в ремесленном училище его считали первым другом калачевца, но и в его адрес Петька любил отпускать шуточки. До сегодняшнего утра они были безобидны, и Цыганков их терпел. Но сейчас Петька перешел все границы.
- Поздненько, братец Корольков, стал возвращаться. Уж не начал ли с теми девчонками погуливать? Какую же выбрал - Вальку-зазнайку или Нинку-тихоню? Валька, она ничего, вот только личико, словно блин.
Он осекся. Кулаки Ивана медленно сжались, на голых руках напряглись мускулы. В неподвижном взгляде Цыганкова было что-то такое, от чего Петька испуганно попятился. Ему вовсе не хотелось получить по физиономии от друга: знал - у того рука тяжелая.
- Что ты, Ваня? - пробормотал Синицын, отступая. - Уж и пошутить нельзя!.. Я ж не хотел…
Иван сделал шаг вперед, Синицын резко отступил, сел на скамейку, не удержался и шлепнулся на пол. Когда он вскочил, потирая затылок, вся комната стонала от хохота. Цыганков расслабил мышцы и тоже улыбнулся.
- Эх ты!.. Акробат! - сказал он и пошел в умывальную. За его спиной раздался новый взрыв смеха. Смеялись над "акробатом Синицыным".
Через две минуты Петька подошел к рукомойнику, под которым, нагнувшись, плескался Иван.
- Ваня, а, Ваня! - Вид у Синицына был сконфуженный и виноватый. - Ты уж не сердись, разве я что обидное сказал? Посмеяться, что ли, нельзя?
- Смейся, сколько хочешь. Но если еще Валю хоть словом заденешь, получишь во!.. - Цыганков поднес к Петькиному носу намыленный кулак.
- Что ты, Ваня! Валю разве можно!.. Она девчонка умная, боевая… - Видя, что глаза Цыганкова подобрели, Петька хихикнул: - Ловко она меня тогда отбрила, а?
Ремесленное училище готовило рабочих для завода "Красный Октябрь". Ребята работали на этом заводе. Но иногда их направляли группами на соседние предприятия. Задания приходилось выполнять самые разные: в военное время не очень-то считались с тем, к какой специальности тебя готовят.
Зимой ремесленники были землекопами: вместе со взрослыми строили железнодорожную ветку к переправе через Волгу. Зима 1941/42 года была суровой. Ребята долбили ломами мерзлую землю, укладывали шпалы. Вокруг горели костры. К ним на минутку-другую то и дело подбегали озябшие люди. Ох и нелегкой была эта зима!
Весной ремесленники стали бетонщиками - готовили бетонные колпаки для долговременных огневых точек. За этими колпаками приезжали военные, грузили их на машины и увозили на запад. Ребята старательно относились к работе: их продукция была очень нужна фронту.
Несколько раз их посылали на тракторный завод. Там ребята слесарили.
Так вот и выходило, что каждого ремесленника готовили к одной специальности, а он попутно овладевал и другими: слесаря, токаря, фрезеровщика, монтера…
Сегодня группа, где обучался Цыганков, снова направлялась на тракторный.
Этот завод нравился Ивану больше, чем "Красный Октябрь". "Красный Октябрь" выпускал сталь высокого качества. Цыганков знал, что из этой стали делают броневую одежду для военных кораблей, танков, бронепоездов. Но все это происходило где-то в другом месте, за пределами завода.
На тракторном - другое дело. Здесь делали танки. А танк - это не какой-нибудь кусок металла, который сразу в дело не пустишь. Танк, едва сошел с конвейера, - хоть тут же в бой. И когда эта тяжелая, на первый взгляд, неуклюжая машина проходит мимо тебя к заводским воротам, приятно сознавать, что ты тоже участвовал в ее сборке.
Конвейер, на котором собирали тридцатьчетверки, каждый раз производил большое впечатление на Цыганкова. Вот в одном конце огромного цеха ставят низкую и пустую броневую коробку. Передвинувшись на несколько метров, коробка обрастает катками - большими стальными колесами. Чуть дальше в нее опускают баки для топлива и масла, радиаторы, мотор, затем - коробку передач и фрикционы - механизмы, которые передают вращение коленчатого вала двигателя на ведущее колесо. В коробке становится тесно. Подъемный кран осторожно опускает на нее башню с пушкой и пулеметом. На выходе машину поджидают две разостланные гусеницы. Танк, соскользнув с конвейера, попадает прямо на них. Рабочие ловко соединяют концы гусениц, и танк будто оживает: гулко стреляют выхлопные трубы, в цехе виснет едкий дымок отработанного дизельного топлива. Машина, гремя траками, выходит на заводской двор.
А чтобы она не подвела в бою, ее пробуют на танкодроме за Мечеткой.
Обкатывает танк заводской рабочий. У него впалые щеки, землистое лицо, воспаленные от недосыпания глаза. Что он только не выделывает с машиной, этот водитель. Танк бросается в ямы и рвы, тяжело урча переползает через высокие валы, на бешеной скорости вдруг разворачивается на 180 градусов, образуя сбоку гребень земли, и снова мчится по полю, отмечая свой путь стеною пыли.
Потом машина возвращается на завод. Водитель высказывает свои замечания: надо получше отрегулировать тягу главного фрикциона, педаль ножного тормоза…
Вскоре обкатанную машину принимает экипаж. Механик-водитель долго копается в трансмиссионном отделении, придирчиво проверяет работу приборов, а потом спорит с кладовщиком, который выдает танкистам набор инструментов. Радист (в танке он сидит рядом с механиком) осматривает пулемет, установленный в лобовой броне, рацию и внутреннее переговорное устройство. Башенный стрелок занят пушкой и другим пулеметом. Потом командир танка и его подчиненные грузят боеприпасы.
Разинутая пасть переднего люка поглощает десятки длинных золотистых гильз с тусклыми головками и черные лепешки пулеметных дисков.
Но вот прием танка закончен. Раздается команда: "По машинам!" Люди в черных танкошлемах прощально машут рабочим. Тридцатьчетверка выходит на площадь, где стоит памятник Феликсу Дзержинскому. Боевой удачи вам, танкисты!
Сколько таких новеньких, окрашенных в цвет свежей зелени, танков с завистью проводили ребята!
Но сегодня они попали в цех, где стояли другие танки. Танки, которые были доставлены на завод с передовой, которые принесли с собой дыхание жарких боев, запах пороховой гари. У этих машин заводская краска поблекла, покрылась копотью. Один танк выставил разорванный ствол пушки. Другой склонился набок: у него не хватало двух катков и был срезан картер бортовой передачи. Третью машину окружили рабочие. Иван подошел ближе и увидел в башне небольшое отверстие с оплавленными краями.
- Термитным, видать, - пояснил кому-то пожилой рабочий. Цыганков взобрался на моторный люк и заглянул внутрь башни. Только тогда он понял, почему так суровы лица людей: на гильзоулавливателе пушки, прицеле и других приборах он увидел засохшие потеки крови.
- Командир погиб, с его стороны попал снаряд, - вполголоса произнес кто-то внизу.
И Цыганков вспомнил совсем юного младшего лейтенанта, который недавно принимал на заводе вот такой же, только совершенно новый танк.
Командиру было лет девятнадцать, не больше. Розовых щек еще ни разу не касалась бритва. У него были удивительно синие глаза. Танкошлем еле держался на самой макушке, а из-под пробкового налобника на шлеме золотыми кольцами вился пышный чуб.
Кто знает, может быть, в этой башне, пробитой, со следами крови, находился тот синеглазый танкист?
- Да-а, война…
- На войне без жертв не бывает, - откликнулся молодой, лет двадцати пяти, рабочий.
На заводе редко можно было встретить людей такого возраста. Это были высококвалифицированные специалисты, которых в армию не брали. Оставили на заводе. Молодые, здоровые, они чувствовали себя очень неловко среди подростков, женщин и пожилых мужчин. Они рвались на фронт, но их не пускали. Цыганков не раз слышал разговоры о заявлениях с просьбой послать на передовую. Чаще всего такие просьбы встречали решительный отказ.
Но парню, который произнес стандартную фразу "На войне без жертв не бывает", повезло. Когда люди расходились по местам, Цыганков шел за ним и видел, как парень показывал соседу бумажку.
- Повестку из военкомата получил, - говорил он, и в его голосе слышалось ликование. - Такого-то числа, с вещами… Три рапорта без результата… Четвертый - пожалуйста!
Его поздравляли, ему завидовали…
Мастер отобрал группу ремесленников и поручил ей несложную работу - завинчивать крышки сальников на опорных катках. Ребята были разочарованы. Прошлый раз им доверили чистку и смазку пулеметов - это было куда интереснее.