Невольные записки - Леонид Амстиславский, читать онлайн бесплатно (полностью)

В последнее время модными стали истории, описывающие современный российский бизнес, путь изначально скромных завлабов в олигархичьи кресла. Но порой этот путь приводит и на нары. Тем не менее история тюремной России (которая далеко не всегда совпадает с историей России уголовной) волнует россиян почему-то гораздо меньше.

Амстиславский рассказывает во всех подробностях и этапах вхождение в нынешнюю тюремную среду, рассказывает о поразительных в своей абсурдности историях попадания под суд и чудовищных приговорах, возрождающих атмосферу Кафки в стране, где сталинизм (судя по тюрьмам) так никогда и не умирал. После прочтения его записок становится ясно, почему международные общества по правам человека давно уже приравнивают содержание в российских тюрьмах и следственных изоляторах к пытке. Но население России, похоже, исходит из мнения, что вся страна – это одна большая палата номер шесть в колонии строгого режима. И потому спокойно относится к этому наиболее изощренному виду издевательства над человеческим достоинством под названием "камера".

Текст Леонида Амстиславского – поразительный документ, где тюрьма 1990-х увидена изнутри, глазами заключенного. Картины тюремного быта, нравов и морали вызывают в памяти наиболее яркие образцы лагерной прозы и публицистики, от Евгении Гинзбург до Александра Солженицына. Прочтение этой книги стоило бы сделать обязательным уже в школах – по крайней мере, в тех из них, где уже начинают изучать детство пионера Вовы Путина. Может быть, заодно и родители школьников ознакомятся с этим позорящим Россию документом, и хоть у кого-то из них зародится сомнение в пользе жизни в негражданском обществе.

Валерия Новодворская

Содержание:

Часть I. А дальше – "Матросская тишина" 1
Часть II. Из "Матросской тишины" в Рязанскую зону (ИК-2. Мервино. Рязань) 11
Отрывки из некоторых статей и материалов, переданных на волю в промежутке между 15 октября 1998 г. и 26 августа 2002 г. 23
Письма из "Матроски" 25
Стихи, написанные по просьбе моих сокамерников своим женам, невестам, подругам… 27
Дополнение 29
Сноски 30

Леонид Амстиславский
Невольные записки

Часть I. А дальше – "Матросская тишина"

Уважаемый господин редактор!

[Письмо доставлено в редакцию журнала Индекс/Досье]

Мне известно, что Вы нашли время и возможность ознакомиться с частью материалов, предложений и записок, которые мне удалось отсюда передать. Огромное Вам за это спасибо! Не только от меня лично, но и от 116 моих сокамерников, живущих на 46-ти квадратных метрах в СИЗО 48/1. И еще от нескольких тысяч человек (точное число заключенных в этом СИЗО – тайна не только для нас, но даже и для "вертухаев" – контролеров), находящихся здесь.

Поверьте, что с каким бы мастерством и талантом ни была описана боль от "ласточки", как бы мастерски ни был описан ужас удушья "слоника", или полиэтиленового пакета на голове, реальная боль всегда "больнее", а ужас всегда "ужаснее". Почти никто из нас никогда не рассказывает на воле, через какой ад мы проходим здесь. Во-первых, мало кто поверит в реальность, в возможность всего происходящего, а, во-вторых… просто стыдно! Стыдно признаваться женам, родителям, любимым, детям в том, что тебя низводили до состояния животного. Что тебя ставили на колени, клали мордой в грязь, ковырялись в заднице в поисках несуществующей "малявы" и "торпеды"… Стыдно говорить об избиениях, при которых даже не кричишь, а воешь, о прилипающем к телу грязном белье, которое негде ни выстирать, ни высушить… Да стоит ли все перечислять… Стыдно и бессмысленно…

Я постараюсь без излишних эмоций рассказать о некоторых сторонах нашей "жизни" здесь, о "маленьких хитростях", помогающих выжить, о том, что на протяжении лет является нашим ежедневным бытом.

Заранее благодарю Вас за готовность уделить время этим запискам.

Словарь тюремных терминов

Аленка – мусорное ведро.

Баланда – тюремная ежедневная пища. Завтрак: рыбкин суп; обед: первое – кислые щи или борщ, второе – пшенка или сечка; ужин – та же сечка или пшенка. В сутки также выдается полбатона несъедобного хлеба.

Братва – наиболее уважаемая категория ЗК.

БУР – Барак Усиленного Режима.

Верблюд – человек из хоз. блока ("хоз. банда"), разносящий дачки по хатам – "X".

Вертухай – надсмотрщик, охранник.

Весло – ложка.

Вонючка – жалоба.

Воспет – офицер-воспитатель, контролирует воспитательный процесс в нескольких камерах.

Гнать, погнал, гонит – погружаться в мысли, переживания, впадать в депрессию.

Голяк – отсутствие чего-либо. "Полный голяк", когда в "X" нет ни курева, ни лекарств и "X" сидит на одной баланде.

Грев – от слова "согреть" – все, что угодно: от сигареты до куска сахара.

Груз – все, что угодно: от сигарет до "грева". Посылки из "X" в "X".

Дальняк – параша – туалет в "X".

Дальнячка – туалетная бумага.

Дачка – передача с воли (может быть продуктовой или вещевой).

Делюга – уголовное дело.

Дорога – общетюремная система связи между камерами.

Дрова – жгут, скрученный из тряпок, который поджигают, чтобы вскипятить чифир в алюминиевой кружке – фаныче.

Дубок – стол.

Забить – занять очередь.

Загасить – уничтожить.

Заточка – заточенный черенок ложки для резки хлеба. Затачивается обычно о край шконки (металлический уголок, на который наварены "струны" – полосы шириной в 4 см).

Заява – заявление.

ИВС – изолятор временного содержания.

Кабан – продуктовая передача с воли.

Канатик – веревка, которая плетется из ниток распущенных свитеров и носков.

Кивалы – члены суда, "народные" заседатели.

Конь – специально сплетенный (утолщенный) канат для переправки груза из "X" в "X".

Кормушка – откидывающаяся дверца-окошко в тормозах, через которую в "X" передается баланда.

Кум – оперативник в тюрьме.

Купчик – очень крепкий чай.

Лекарство – наркотики.

Лепила – врач, фельдшер в тюрьме.

Малява – записка из камеры в камеру ("X" → "X") (закручивают в целлофан или полиэтилен и запаивают горящей спичкой).

Марочка – разрисованный (расписанный) носовой платок или просто квадратный кусок белой материи от простыни с любым изображением или текстом.

Машка – матрац.

Мойка – бритва.

Накрывать поляну – подавать пищу.

Объебон – обвинительное заключение.

Парашют – полог из старых простыней и тряпок, натянутый между окном и шконкой, чтобы хоть как-то направить поток воздуха.

Погоняло – прозвище.

Приколоться – поговорить, пообщаться.

Продол – коридор на этаже, на котором расположены "X".

Пятак – кусочек относительно не занятого пространства (1,5–2 м² ) в "X" перед тормозами.

Рабочка – хоз. обслуга в СИЗО. Набирается, как правило, из добровольцев-первоходов (впервые осужденных), осужденных на срок до трех лет, с отбыванием наказания в колонии общего режима.

Ракушка – раковина, умывальник.

Рамсы – споры, разборки.

Реснички – приваренные к окну под углом в 45° стальные жалюзи.

Решка – от слова "решетка". Окно в хату.

Сборка – категория камеры, в которой собирают заключенных (ЗК), прибывших из изолятора временного содержания (ИВС), а также со всего Централа для пересортировки. На сборке можно провести от нескольких часов до нескольких дней.

Семья – несколько человек, объединившихся внутри "X". Вместе питаются, получают кабаны, поддерживают друг друга.

Слоник – каменный барьерчик высотой в 1 метр, отделяющий парашу (дальняк) от "X".

Смотрящий – человек из братвы, обеспечивающий порядок в "X", гарант от беспредела.

Стакан – одноместные боксики, в которые забивают по 20–30 человек.

Телевизор – шкаф для хранение продуктов и посуды.

Телефон – разговор с другой "X" через систему отопления при помощи металлического фаныча на основе известного акустическою эффекта распространения звука.

Тормоза – дверь в "X".

Третейский судья – как правило, наиболее опытный и уважаемый человек в "X". Относительно беспристрастно разводит рамсы.

Фаныч – алюминиевая кружка.

"X" – обозначение хаты – камеры в маляве.

Хозяин – начальник СИЗО, зоны

Чифир – чисто тюремный напиток стимулирующего действия из сверхдозы чая.

Чифирбак – металлическая кружка для чая. в которой варится чифир.

Шахтер – категория ЗК, живущих под шконками.

Шконка – металлические двухъярусные нары.

Шленка – миска.

Шнифт – смотровой глазок в дверях-тормозах.

Шуба – неоштукатуренный цементный наброс на стенах в тюрьме.

Прием и "сборка"

Из ИВС нас отправляют в "Матроску". Идет погрузка в автозак. В каждой из двух клеток, рассчитанных максимум на шестерых, уже забиты человек по 15.

Нас осталось еще восемь. Из-за восьми человек никто не станет гонять автозак еще раз. Конвой начинает утрамбовку. Двоих забили в стакан. (Отдельная клетка на одного человека – особо опасного преступника, в автозаке). Лицом к лицу. Иначе не помещались. Но дверь стакана все равно не закрывается.

Конвой упирается в нее сапогами и доминает. Еще по трое в каждую клетку. Мне не повезло: восьмой – последний. Мною, используя решетку клетки, трамбуют остальных. Упираюсь лицом в чье-то пальто. Стараюсь наклонить голову, чтобы упереться лбом, а не носом. Иначе задохнусь. Конвой наваливается на решетку и навешивает замок.

Минут 10–15 стоим. Конвой что-то утрясает с документами. Кто-то уже стонет: "Командир, поехали – дышать нечем!"… "Выдыхай через жопу", – ржет конвой. Наконец двинулись.

Едем более часа. В нашей клетке 2–3 наркомана. У них ломка. В середине пути у одного из них начинается рвота.

У меня (оказывается, мне все-таки повезло – я крайний у решетки и мне достается немного воздуха) одна забота – беречь очки. Я не догадался снять их при погрузке, и теперь спина в пальто впередистоящего вдавливает их в переносицу.

Несколько мощных толчков. Въезжаем в тамбур "Матроски". Приехали. Слава Богу, конец.

Оказалось – только начало…

Нас выстроили. Перед нами, за решеткой стоит ДПНСИ (Дежурный Помощник Начальника Следственного Изолятора)… Перед ним гора папок – это наши дела. Перекличка. Среди нас половина приезжих с Кавказа, Средней Азии – лица "кавказской национальности".

По-русски говорят и понимают плохо. Фамилии перевирают. Все нервничают. Наконец загоняют на сборку.

Плохо освещенная камера – примерно 50–60 квадратных метров. Стены и потолок угольно-черные от копоти и грязи. Выщербленный бетонный пол. Под потолком – две узкие щели, забранные решеткой. С внешней стороны еще и жалюзи – "реснички", перекрывающие решетку под углом в 45 градусов таким образом, чтобы ничего нельзя было увидеть. В углу, отгороженном от хаты полуметровым барьерчиком, – параша ("дальняк"). Дыра в полу с двумя надолбами для ног. Сказать, что она обгажена, – ничего не сказать. Это – наслоения… Рядом в стене – осколок трубы, из которой сочится вода. Видимо, для питья и мытья рук.

Вонь густая и плотная. Это даже не запах, это что-то ощутимое. Руки и лицо становятся потными и липкими через 15–20 минут. Вдоль стен – отполированная тысячами задниц до зеркального блеска скамейка. На ней устроились наиболее шустрые – человек 40. Остальные – стоят.

Когда нас загнали, на сборке уже было человек 15–20. Это те, кто ждал (многие с утра) переброску со спеца на общак. Постепенно, по мере пребывания очередных автозаков, сборка наполняется. Везут из ИВС, из разных мест города. Народ начинает "кучковаться". По районам, по рангам и мастям. Первоходы – их большинство, жадно прислушиваются ("греют уши") к "приколам" бывалых, стараются понять, что их здесь ожидает.

Несколько опытных сбились в углу и готовятся варить чифир. У кого-то нашлась алюминиевая кружка ("фаныч"), кто-то достает чай. Нужны дрова. Добровольные помощники, у которых ни кружки, ни чая, роются в сумках, пакетах – достают какие-то тряпки. Их скручивают плотным жгутом и поджигают. В фаныче уже полпачки чая, залитого водой. Обмотав ручку подобием носового платка, кто-то уже держит фаныч над чадящими дровами.

Угол сборки заволакивается вонючим чадом от горящих "дров" Присев на корточки, бывалые пускают чифир по кругу.

Все говорят вполголоса, но гул стоит такой, что расслышать слова можно с большим трудом.

Около часа ночи. Мы здесь уже более 5 часов. Дверь камеры открывается, и начинают выкликивать фамилии. Уходят первые 20 человек. Потом еще 20. В камеру они уже не возвращаются. В четвертый или пятый десяток выкрикивают и меня. Подхватив свою сумку с тем, что мне успели передать в ИВС из дома, двигаюсь на шмон.

Шмон

Ярко освещенное помещение. Это – единственное помещение в "Матроске" (из тех, которые я видел сам) – по настоящему хорошо освещено. Во всех остальных – серо-голубой полумрак. Площадь – метров 35–40. Посередине, во всю длину – оцинкованный стол, похожий на те, на которых разделывают мясо в столовых. Шмонщиков шесть человек: две женщины и четверо мужчин. Нам велят вывалить из своих баулов и пакетов на стол все наше барахло. Все в одну кучу.

Вываливаем, стараясь все-таки отделить свои шмотки от чужих.

– Пустые баулы – в угол!

– Теперь раздеться всем догола! Трусы, носки – все долой! Озираясь на двух шмонщиц, которые стоят с каменными лицами, не обращая на пас никакого внимания, раздеваемся. Стандартные "приколы" по поводу размера и состояния члена, "разработанности очка" и т. п. У кого-то непроизвольная эрекция. Тут уже реагирует шмонщица. Перегнувшись через стол, резко, наотмашь бьет по члену пластмассовой линейкой.

В противоположной (за столом) стене – незаметная дверь и два окошка-бойницы. Мы, прикрываясь руками, выстраиваемся друг за другом в узком промежутке между столом и стеной, становясь в очередь к той самой, незаметной сначала, двери. Очень тесно, мы вынуждены прижиматься друг к другу. Стоит ли объяснять реакцию? Люди не спали уже более полутора суток. Нервы на пределе. А тут еще кто-то почти упирается тебе в зад. Даже понимая, что это не специально, что твое собственное положение по отношению к впередистоящему точно такое, – остаться "спокойным" невозможно.

Да и нельзя не реагировать! Могут подумать (или сказать вслух!), что подобная "близость" тебе привычна, т. е. ты – пидор! Поэтому реагировать обязательно! Это что-то вроде априорной заявки на звание мужика в будущем. Перед дверью нагнуться и продемонстрировать одному из шмонщиков, что в "очке" (т. е. в анусе) ничего не "заныкано".

По одному проходим в дверь и оказываемся в очень маленьком помещении. Ждем, пока наша партия зайдет полностью. Стоим босиком, плотно друг к другу. Ноги коченеют на бетонном полу. Все молчат. Только дыхание, как после забега на длинную дистанцию.

У некоторых после 10-дневного пребывания в ИВС все тело в язвах-расчесах. От них стараются "отжаться" подальше.

Наконец с грохотом открываются железные дверцы окошек, и в них начинают метать наши "ошмоненные" вещи. Вещи летят без разбора (сахар из разорванных пакетов, просыпанный чай вперемешку с чьими-то носками и трусами).

Начинается неописуемая суета. Все пытаются найти свои вещи и продукты. Наконец, кто-то из стоящих ближе к окошку догадывается, как себя вести: поднимает над головой каждую шмотку и передает тем, кто объявил себя ее хозяином. Естественно, что баулы и сумки, в которых все это находилось, выбрасываются в последнюю очередь. Подкладки оторваны, у многих сумок изрезано дно. Распихиваем по баулам то, что удалось найти и собрать. Определить, что конкретно у кого пропало, невозможно. В основном пропадают ("отшманываются") запрятанные деньги, лекарства, хорошие авторучки, зажигалки, большая часть хороших сигарет и новые (хорошей сохранности) вещи.

Жаловаться? Кому и на кого? Шмонщиков мы больше не видим. Из "шмоновой" нас переводят на новую сборку. Это относительно большое помещение – 50–60 квадратных метров. По стенам двухъярусные железные шконки. Металлическая рама из труб, на которую наварены "струны" – металлические полосы шириной 5–6 см… Ни матрасов, ни подушек.

В центре сборки – "дубок", вмурованный в бетонный пол, металлический стол. Вдоль стола такие же металлические, приваренные к столу и вмурованные в пол скамейки. В углу дальняк – параша. Шконок мало – 30, а нас больше сотни, не спавших почти двое суток человек.

Наиболее проворные и бывалые занимают их сразу.

Остальные, те, кто успевает, располагаются на скамейках вокруг дубка. Человек 40 остались без места. Им предстоит провести на ногах еще около суток. Присесть на краешек уже занятой шконки (естественно, нижнего яруса) можно только с разрешения того, кто эту шконку уже занял.

В этой суете проходит еще около часа. За "решкой" (зарешеченное и закрытое ресничками окно в камеру) начинает сереть – скоро утро. Вновь открывается дверь в камеру, и начинают вызывать по 10 человек "катать пальцы" (брать отпечатки).