Все быстро спрыгнули с террасы и прильнули к выложенной из камней шершавой стене. Пока что было не понятно, откуда конкретно стреляют. Казалось, огонь велся отовсюду. Мы действительно оказались в огненном мешке. Четыре вросших в землю домика с противоположной стороны были переоборудованы в блиндажи и доты. Узенькие, подслеповатые окошки-бойницы изрыгали из своих недр огневой шквал. Откуда-то с гребня горы, из кустарника, включились в бой крупнокалиберные пулеметы. Издали плевался минами миномет. Цепочка из нашей пехоты, вжимаясь в грязь, поползла от стены в ручей к массивным валунам. Я оглянулся назад и понял, что обратной дороги нет. Из тех домов, что проверили разведчики, тоже стреляли автоматчики и гранатометчики. Повылезали из норок и тайников, гады! Ловушка захлопнулась…
Позади на тропе валялся АГС, рядом вверх ножками – станок, а вокруг раненые солдаты. Гурбон Якубов подтаскивал кого-то в укрытие, а остальные, кто был в сознании и мог стрелять, вели огонь. Кто не мог, бессильно лежали на земле. Их стоны доносились сквозь автоматный треск.
Я отстрелял "муху" в одно из строений. То же самое сделал Вадик Хмурцев. На минуту помогло, я надеялся: кто-то из духов умолк навеки.
Комбат, сидя за камнями, вызывал артиллерию на себя. Минометчики воткнули в землю "трубу" и с руки принялись посылать мину за миной в дальний кустарник. Скорее всего, миномет духов работал оттуда. А может, если повезет, Болчук зацепит кого-то из вражеских пулеметчиков.
Бойцы лежа передавали мины, которых было немного, штук тридцать. Этого хватило продержаться до открытия огня артиллеристами. Самоходки и гаубицы из-за гор взялись обрабатывать склоны. Снаряды ложились к нам ближе и ближе. От точных попаданий сложились, словно карточные домики, пара хибарок. Но даже из развалин, из полуподвальных помещений кто-то упорно продолжал стрелять. Хорошую встречу нам тут приготовили. Горячую!
Накрытые артиллерией пулеметы и миномет мятежников замолчали, но духовские автоматчики только усилили стрельбу.
Гурбон дотащил к нам первого раненого. Это был Ветишин! Надо же, как глупо вышло! Вместо свадьбы получить пулю! Серега лежал перепачканный кровью, которая сочилась сквозь бинты. Глаза закрыты, лицо землистого цвета, он уже не стонал. Без сознания…
– Гурбон! – крикнул я сержанту. – Куда его задело? Он весь в крови!
– Две пули в животе и осколками перебита нога, – объяснил Якубов, растирая по лицу кровь, пот и грязь.
– Тебя задело?
– Нет, это кровь лейтенанта Ветишина.
– Кто еще ранен?
– Почти весь взвод. Вагриса убили, а еще четверо перевязываются. Абдулаев отстреливается, а остальные уже не стрелки. Я поползу Сидорова выносить, ему в грудь попали.
Сержант вернулся обратно, а мы усилили огонь для прикрытия. И вскоре выбрались трое легкораненых, тянувшие за собой бездыханное тело друга. Гурбон вытащил еще одного тяжелораненого. Абдулаев притянул за лямки АГС в чехле, громко крича что-то на родном языке и ругаясь по-русски. Из всех фраз я узнал узбекское "джаляп" и услышал множество родных выражений. Могуч русский язык! Мощнее и сочнее его ругательств не сыщешь! Сейчас даже афганцы по-русски матерятся.
– Василий Иванович! Станок от гранатомета забирать будем? – спросил я у комбата, продолжавшего вместе с капитаном-минометчиком корректировать артиллеристов.
– На хрен он сдался! Пусть валяется. Не поползем за ним: он под прицелом. Можем еще кого-то потерять. Оставим духам трофей для отчетности. Их очередь на себе станок тягать по горам.
В небе появилась четверка штурмовых вертолетов. "Крокодилы" встали в карусель и принялись осыпать "нурсами" ущелье. Металл засвистел осколками повсюду. Рассыпалась еще одна "избушка", загорелся сарай, вспыхнули стожки сена, в которых прятались мятежники. Отпрятались! Комбат отдал приказ на прорыв. Разведвзвод, оседлав господствующую вершину, отбивался от наседавших на них духов, обеспечивая проход. Бородатые опоздали буквально на считаные минуты и не успели опередить Пыжа. Комбат, связисты и ходячие раненые, низко пригибаясь, побежали по ручью, то и дело падая в воду. Переползая, перекатываясь, прыгая с места на место, передовая группа добралась до поворота реки. Затем унесли Ветишина и еще двоих тяжелораненых.
– Гурбон, бери убитого и уползай! – скомандовал я Якубову.
– Спасибо, товарищ старший лейтенант! Ухожу, – ответил сержант.
Он взвалил на себя труп и, низко пригибаясь, побрел между валунов. Вместе с ним ушел и Чухвастов с Сероиваном. Остались только минометчики и второй взвод.
– У тебя к миномету есть мины? – поинтересовался я у Волчука.
– Ни одной. Теперь миномет, как труба от самовара. Пользы никакой, только еще одна обуза на нашу голову.
– Ну тогда, Сашка, пусть расчет уходит за комбатом, – предложил я. – Да и ты с ними.
– Никифорыч, а с АГСом что делать будем? Три ленты есть, а гранатомет лежит без толку! – проорал мне в лицо оглушенный офицер-минометчик.
– А что делать без станка? Как стрелять из него? Не удержишь в руках! – воскликнул я, досадуя.
– Это нормальный человек не удержит! Посмотри, как я с ним ловко управляюсь!
Волчук снял чехол, взгромоздил гранатомет на большущий камень, нажал на спуск и не отпустил его, пока не расстрелял ленту. Тут же бросил АГС на землю и запрыгал, дуя на пальцы.
– Сука! Отбил мне пальчики! Дергается, зараза! Еле удержал. Прыгает, словно мячик. Отдача сильная, неустойчив! Я сейчас его вон на тот высокий пень положу и оттуда постреляю!
Старший лейтенант перебросил через плечи обе ленты с гранатами, повесил на шею автомат и с гранатометом в руках перебрался к поваленному дереву. Через пару минут Александр принялся молотить по кишлаку. Когда выстрелы прекратились, минометчик заорал:
– Амба! Гранаты кончились! Более прикрывать отход нечем. Надо быстрее отсюда выбираться!
– Сашка, возвращайся! – крикнул я в ответ. – Окружат!
– Нет, замполит! Твоя очередь, ты как-никак замкомбата! Иди вперед, мои минометчики следом, а вторая рота прикроет!
"Рота… Восемь человек… Сильное прикрытие!" – подумал я.
– Серега! – обратился я к стреляющему по развалинам Шкурдюку. – Я побежал, а вы по очереди за мной!
Замполит роты кивнул в знак согласия и перезарядил автомат. Пятьдесят метров открытого пространства. Полсотни метров смертельного риска, ожидания пули в спину… На занятиях по физподготовке при беге в сапогах с низкого старта это семь-восемь секунд. С мешком на плечах и автоматом в руках – секунд пятнадцать – двадцать. Но здесь ускорение придают свистящие вражеские пули.
– Ну, вперед! – скомандовал я сам себе и, пригнувшись, помчался вперед.
Обувь чавкала по воде. Холодные брызги разлетались в стороны. С неба на землю в эти секунды летели ракеты, выпущенные кружащимися "крокодилами". Они веером врезались в землю, истребляя противника на своем пути. Под этот фейерверк я бежал, петляя, к спасительному выступу холмика. Что-то сбило с моей головы кепочку, но поднимать ее и даже оглянуться было некогда. Мимо, с правой стороны, вспенив воду, прошла трасса автоматной очереди. Я увеличил длину и частоту прыжков, а с последним прыжком ласточкой метнулся за валун. Дыхание никак не удавалось восстановить. Ноги и руки тряслись от пережитого страха. Повезло. А ведь это была пуля снайпера! Для меня предназначалась! Душман промахнулся совсем чуть-чуть, сбил только головной убор. Возьми он чуть ниже, в голове у меня на пару дырок стало бы больше. И не было бы больше на свете старлея Ростовцева. Уф-ф-ф… Опять повезло!
Я осторожно пробрался между камней и выполз на тропу, где комбат у поваленного дерева переговаривался по радиосвязи.
– Василий Иванович! Духи вторую роту зажали в ручье! Сам еле-еле проскочил! Пулей кепку сбили, гады! Что делать будем дальше? – крикнул я возбужденно.
– Тише, комиссар! Без паники! Не гони волну! Чего орешь? Духи стреляют? Бери автомат и иди стреляй в ответ. – Комбат дымил торчащим в зубах замусоленным окурком. Левой рукой он поминутно поправлял сползающую на глаза повязку. Сероиван намотал бинтов на голову Чапая, наверное, на три осколочных ранения. От души.
– Василий Иванович, я не только бегаю, но и стреляю. Зачем такие обвинения? Паники нет. Просто немного страшновато, – обиделся я. – А где наша разведка?
– На этой горке должны сидеть. – Подорожник показал пальцем на вершину. – Пыж в своем репертуаре! Опять радиостанция молчит!
– А за поворотом есть кто или там духи?
– Не знаю! Чего привязался! Сходи проверь, только возьми кого-нибудь с собой. А то еще, чего доброго, пропадешь.
Я огляделся – и вновь на глаза попался Шапкин. Сержант слышал разговор и, улыбнувшись, отвел глаза в сторону.
– Сашка! Чего физиономию воротишь? – насмешливо спросил я.
– Так вы опять на меня свой взгляд кидаете. Что, кроме меня, никого нет, чтобы в дозор сходить?
– Ты мне, сержант, нравишься. Не лежишь мордой в землю, закрыв глаза от страха, а воюешь. Пошли.
Сержант вздохнул и взглянул на Хмурцева. Командир взвода связи начал возмущаться для порядка:
– Почему меня никто не спрашивает? Это ведь мой сержант! Заберите его из взвода, товарищ старший лейтенант, и водите за собой. Будет заместителем замполита.
– Старший лейтенант Хмурцев! Выделите мне одного бойца! Быстро!
– Вот это другое дело. Шапкин! Марш за замполитом батальона! Умереть, но защитить его персону от врагов! – улыбнулся Вадик.
Мы звонко хлопнули с Вадимом ладонью об ладонь, и я зашагал по мокрому рыхлому песку Впереди виднелась овечья кошара, выложенная из плоских камней. В этом сарае вполне могли устроить очередную засаду для отходящего батальона. Если строение займут духи, мы опять в мешке.
– Шапкин! Стрельни "мухой" в сарай!
Идти напролом не хотелось: вдруг там кто-то ждет – не добрый и не ласковый… Сержант прицелился и выпустил гранату в прикрытую дверь. Взрыв! Часть стены и крыши завалилась. Ну вот, теперь можно смело шагать дальше. Заглянув вовнутрь, мы никого не обнаружили. Береженого Бог бережет!
Дальше открывалась зеленая поляна между двух высоких хребтов. Вдали у следующего поворота росли несколько елей и опять торчал одинокий домик. Но до него далеко, метров пятьсот. Туда мы попадем не скоро. Главное, чтоб дорога к нему была чиста, чтобы не оказалось на нашем пути засад и минных полей. Крутые горные склоны явно без блиндажей и огневых точек. Вот и отлично! Отступление вполне возможно, да и артиллерия хорошо бьет по противнику. Наверное, сумеем выбраться.
Я устало присел за камень и вытянул избитые о камни, натруженные ноги.
Только я почувствовал близость спасения, как сразу охватила какая-то необъяснимая усталость. Ступни стали ватными, руки тряслись. Мелкая дрожь прошла по всему телу. Нервы! Паника начинается. Не вовремя нервишки шалят! Дрожь усилием воли удалось унять. Глаза безвольно закрылись, и я впал в минутное забытье, которое продолжалось всего минуту, может, пять. Сознание отключилось само собой. Как будто перегорел в мозгу предохранитель или щелкнули невидимым тумблером. В памяти всплыли картины недавнего прошлого: бой, горящий вертолет, дым пожарища…
К реальности меня вернул одиночный выстрел. Кто-то невидимый издалека прицелился, выбрав меня своей мишенью. "Хороший выбор у стрелка – замкомбата", – мелькнула в голове невеселая мысль.
В той же позе я как сидел, так и упал на бок, а затем скатился в небольшой арык. Пусть стрелок думает, что попал, второй раз целиться не станет. По арыку, прикрываясь каменным бруствером, я отполз метров на пятнадцать и укрылся за краем террасы.
– Шапкин! Сашка! Ты живой? – заорал я что есть мочи.
– Живой! – отозвался издалека сержант.
– Ты не видел, откуда зараза, снайпер, стреляет?
– Нет. А что, это в вас целились? Я думал, рикошет.
– Ты где залег?
– Я за бревном маскируюсь. Что мне делать дальше?
– Переползай сюда к канаве, только быстрей. Вернемся к комбату, надо торопиться с отходом, а не то духи подойдут поближе, пристреляются, и не выскочим.
Через несколько секунд Шапкин рухнул сверху мне на шею.
– Черт слеподырый! Не видишь, куда прыгаешь? – возмутился я.
– Какое видишь, он опять чуть не попал в меня! Пуля шлепнулась куда-то правее, – тяжело дыша, оправдывался связист. – А вы если не позвали бы, то я и не свалился бы. Мне и там было удобно.
Точно, надо торопиться, а то отрежут отход! Все же, если проскочим этот узенький перешеек, дальше нас будет гораздо труднее прижать и догнать.
Пригибаясь, мы побежали обратно.
– Василий Иванович! Духи начинают постреливать в тылу! Надо быстрее сниматься и уходить! – крикнул я в лицо комбату, когда вернулся на полянку.
– Чего орешь? Понял, не глухой! – осерчал Подорожник.
– Это я оттого, что торопился сообщить.
– Тупые недоделки в штабах не могут никак определить, где "царандой" и как мы с ним соединимся. Сейчас снова буду требовать разрешения на отход. Ох, не вытащить нам всех раненых! Людей не хватит! – вздохнул комбат. – Нужно бросать лишнее барахло.
Василий Иванович вновь принялся объясняться с командованием, а я перебрался на пятачок, откуда вели огонь по духовским блиндажам три бойца. Пули щелкали о камни, сшибали ветки, с визгом рикошетили. Казалось, нет от них спасения. Кто-то выбежал из-за камней и упал впереди укрытия. Это был Волчук. Он оглянулся и, увидев меня, задорно крикнул:
– Никифорыч! Ты в рубашке родился! Везучий! Мы за тобой сразу проскочить так и не сумели. Полчаса лежали, пока вертушки бородатых не отогнали. Пули прошли за твоими ногами. Если бы у духа патроны в магазине не кончились, то следующие пули вошли бы тебе в ногу и задницу.
– Вот мерзавец! Чуть-чуть меня не достал! Но я живучий, увернулся! Пулей только кепку сбили, в ручье осталась, – сказал я минометчику.
– Видели. Мы подождали, когда артиллерия ударит по домам, и поползли следом. Шкурдюк твой чепчик подобрал, смотрит, а в нем дырки. Будет дополнительная вентиляция волосам, не облысеешь.
– Хорошо, что не получилась вентиляция в мозгах, – горько усмехнулся я. – Значит, мне опять повезло…
– Шкурдюк то же самое сказал. Еще он заметил, что надо от тебя держаться подальше. В комиссара, говорит, не попадают, а рядом находящихся приятелей-сослуживцев цепляют. Поэтому можно попросить тебя, Никифорыч, отползти чуть подальше в сторону от меня? – улыбнулся Волчук.
– Ха! Испугался! Опасайся меня! – засмеялся я. – Бойся!
Мое обычное бодрое состояние духа постепенно возвращалось. После второго расстрелянного магазина я почувствовал себя еще лучше. Бросив солдату, заряжавшему патронами рожки, свои пустые и получив наполненные, я вновь принялся посылать короткие очереди по окнам покосившейся хибары.
В перерывах ведения огня мы с Болчуком продолжали перекрикиваться.
– Сашка! А чего из АГСа прекратил стрелять?
– Ленты кончились! Ни одного выстрела не осталось. Теперь эта железяка рядом валяется. Когда патронов не будет и духи попытаются взять меня в плен, начну отмахиваться гранатометом. Если кого им зацеплю – убью наверняка!
– Александр, с твоим ростом и силушкой можно в одну руку трубу миномета взять, а в другую АГС.
– Раньше, года два назад, да! Гирей крестился. Мог! А сейчас здоровье уже не то!
В этот момент, озираясь по сторонам, из кустов выскочили Шкурдюк и щуплый солдат. Они упали возле нас, надрывно хрипя. Едва отдышавшись, Сергей доложил:
– Сзади наших – никого! Только духи! Я даже их топот слышал и тяжелое дыхание. Сейчас вот-вот появятся среди камней и кустарника.
Действительно, один из мятежников высунулся вдали из густой травы и сразу послал веером несколько неприцельных очередей. Духи напролом не пошли. Они поставили 60-мм минометы и принялись забрасывать минами нашу поляну.
Осознав, что тут больше делать нечего: вот-вот перебьют, мы перебежали к комбату. Я грохнулся на землю возле Василия Ивановича. Комбат покосился на меня и заворчал:
– Ты чего такой грязный? Все ползаешь и бегаешь? Детство в жопе играет, никак не успокоишься? Сиди рядом со мной! Уймись!
– Надо отходить! Духи минометы притащили. Мы еле ноги унесли. Они скоро огонь сюда, в глубину, перенесут.
– Хорошо, я тебя понял. Все вышли? Ты проверил? Никого не оставили среди камней? Раненых точно вынесли? – забросал меня вопросами Чапай.
– Шкурдюк последний отходил. Говорит, сзади только духи, – ответил я. – А где "крокодил"? Идут к нам на помощь?
– Хрен на нос! Идут, да только не туда! Они где-то по другому ущелью шарахаются. К нам сейчас два взвода первой роты на помощь спустятся. Но для этого нужно проскочить пару километров по этому руслу. Комдив приказал оставить все лишнее! Разрешаю бросить каски, бронежилеты, мешки. Собрать в одну кучу, а саперу заминировать вещи! – отдал приказ Подорожник. – Раненых – на плащ-палатки. Убитого тоже!
Итак, шестеро раненых и погибший. Трое подстреленных дойдут своими ногами, троих надо нести. Убитого тоже уносим. Никогда не бросаем погибших!
Ветишина положили на палатку и понесли первым. Куртка хэбэ и штаны были разрезаны на куски при перевязке. Надо же, до чего Сережке не везет! До этого в лицо и руки был ранен, теперь – в живот и ногу! Весь в отметинах будет, если… Никаких если! Доживет до свадьбы! Не до этой, так до следующей! Видно было, что он замерзал, тело сотрясала мелкая дрожь. Слишком много крови потерял! Бедный летеха. Я снял привязанный к моему мешку бушлат и накрыл Сергея. Шкурдюк накинул свой бушлат на другого тяжелораненого солдата. Бойцы потащили импровизированные носилки, взявшись вчетвером за углы плащей. Трех легкораненых вели под руки. Они пока окончательно не обессилели и могли потихоньку шагать самостоятельно.
Ватные спальные мешки мы изодрали и подожгли. Часть касок разбросали по кустам (теперь, возможно, аборигены станут в них плов варить). Остальные вместе с бронежилетами бросили в кучу. Сапер подложил под них тротиловые шашки, Ф-1 с вынутой из запала чекой (еще сюрприз). Пусть возьмут добычу…
Первое поле в лучах заходящего солнца миновали быстро. Кто-то несколько раз издалека выстрелил по нам. Офицеры и те сержанты, кто не нес раненых, отвечали беспорядочной, беспокоящей стрельбой по склонам хребтов.
– Братцы! Быстрей! Бегом! Ребята, из последних сил, но бегом! – кричал, подбадривая носильщиков, комбат. – Хлопцы! Не выскочим за уступ горы, все поляжем! Окружат и перестреляют, как воробьев!
Солдаты пыхтели, хрипели, пот лил ручьями, а дружный мат не стихал ни на секунду. Мы проскочили узкую горловину ручья, и перед нами показалась другая долина, гораздо более широкая и длинная. Артиллеристы сопровождали прицельным фланговым огнем отступление. Главное, чтоб не было отрыва снаряда. Для нас хватит одного случайного попадания. Две артиллерийские батареи мешали мятежникам преследовать нас, а вертолеты с большой высоты накрывали местность квадрат за квадратом там, где находился противник. Если бы не их помощь, то нас давно бы взяли в клещи. Отход все больше превращался в бегство. Мы действительно бежали. Не позорно, конечно, ведь враг превосходил нас значительно, но все же бежали, потому что мятежники, несмотря на огневую поддержку наших артиллеристов, продолжали свои попытки обойти нас по склону и отрезать путь к отступлению.