Британская империя - Наталья Беспалова 12 стр.


Боевые действия возобновились на следующее утро, прежде, чем над Нилом взошло солнце: "Было четверть шестого. Еще стояли сумерки, но с каждой минутой становилось светлее. Там, на равнине, расположился враг. Число дервишей оставалось прежним, равно как и их решимость и их намерения. Их фронт растянулся теперь почти на пять миль, он был образован большими скоплениями людей, соединенных более тонкими линиями. Позади и ближе к флангам располагались большие резервы. С гребня они выглядели как темные кляксы и черточки, по которым пробегало странное мерцание – отблески солнечного света, отраженного от клинков и копий. Примерно без десяти шесть стало ясно, что эти толпы не стоят на месте, но быстро наступают. Вдоль их рядов и между ними галопом скакали их эмиры. Разведчики и патрули рассыпались по всему фронту. Затем они издали боевой клич. Они находились еще в миле от холма и были скрыты от армии сирдара складками поверхности. Но их крики были слышны, хотя и слабо, тем войскам, которые стояли у реки. До тех же, кто смотрел на них с холма, эти крики долетали волнами страшного рева, подобно вою поднимающегося ветра или моря перед штормом".

Войска махдистов двигались двумя колоннами: зеленые знамена и черные знамена атаковали левый фланг англичан. При этом черные знамена оказались ближе к англичанам, чем зеленые, и те буквально смели их залпами из винтовок "Ли-Метфорд", огнем скорострельных гаубиц и пулеметов. Ближе, чем на 300 ярдов, никто из них к позициям англо-египетских войск так и не подошел.

Тем временем зеленые знамена заняли холмы Керери на правом фланге англо-египетских войск, заставив отойти находившуюся там конницу и верблюжий корпус. В 8 часов Китченер отдал приказ 21-му уланскому полку, в составе которого находился Черчилль, атаковать войска дервишей на правом фланге. Этот момент – один из самых драматичных в его сочинении: "Как только 21-й уланский полк покинул зерибу, разведчики дервишей, разместившиеся на вершине холма Сургэм, оповестили об этом халифу. Они сказали, что английская кавалерия подходит, чтобы отрезать его от Омдурмана. Абдулла решил поэтому усилить свой правый фланг. Он немедленно приказал четырем полкам, каждый по 500 человек, которые были позаимствованы из тех сил, что стояли под черным знаменем и которыми командовал эмир Ибрагим Халил, поддержать людей хадендоа в сухом русле. Пока мы ждали приказов на гребне, эти люди спешили на юг, двигаясь вдоль впадины, скрытые от нас отрогом холма Сургэм. Уланский патруль с риском для жизни обследовал русло в то время, когда его занимали еще только первые 700 хадендоа. Вернувшись назад, они доложили, что его удерживают около 1000 человек. Однако прежде, чем они успели вернуться к своему полку, это число возросло до 2700, но возможности узнать об этом у нас не было. Выслав эти подкрепления, халифа верхом на осле с небольшим эскортом отъехал от черного знамени и приблизился к пересохшему руслу, чтобы наблюдать за событиями. Он, таким образом, находился от этого места всего в 500 ярдах.

Мы двинулись шагом в плотном строю и прошли так около 300 ярдов. Рассеянные отряды дервишей отошли назад и скрылись из вида, и только одна неровная линия людей в темно-синих одеждах осталась стоять примерно в четверти мили от нас, чуть левее нашего фронта. Их было около сотни. Полк выстроился в линию, каждый эскадрон образовал свою колонну, и мы продолжали двигаться шагом, пока не приблизились к этому небольшому отряду дервишей на 300 ярдов. Стояла полная тишина, особенно впечатляющая после недавнего шума. Вдали, за тонкой синей линией дервишей, видны были толпы беглецов, спешивших укрыться в Омдурмане. Но неужели эта горстка верных своему делу воинов сможет задержать полк? И все же было бы благоразумно осмотреть их позицию с другого фланга, прежде чем послать против них эскадрон. Головы эскадронов медленно развернулись налево, и уланы, перейдя на рысь, двинулись колонной через фронт дервишей. Тогда, как по команде, все люди в синем опустились на колени и открыли ружейный огонь. Промахнуться по такой цели и с такого расстояния было невозможно. Люди и кони стали падать один за другим. Оставался только один простой путь, приемлемый для всех. Полковник, который был ближе к линии фронта противника, чем весь остальной полк, уже успел разглядеть, что находилось за рядом стрелков. Он приказал протрубить сигнал: "развернуться в линию вправо". Труба издала резкий звук, который был едва различим за шумом стрельбы и грохотом копыт. Мгновенно все шестнадцать эскадронов развернулись и сомкнулись в одну линию, которая понеслась на врага галопом. 21-й уланский полк пошел в свою первую атаку в этой войне.

В двухстах пятидесяти ярдах от нас люди в темно-синем стреляли как сумасшедшие, окутанные тонкой пленкой голубоватого дыма. Ударяясь в землю, пули поднимали в воздух клубы пыли и осколки камней. Чтобы защитить лицо от жгучей пыли, уланы надвинули на глаза шлемы, как кирасиры при Ватерлоо. Движение было стремительным, а дистанция короткой. Но прежде, чем мы покрыли ее наполовину, ситуация изменилась. Там, где только что была видна ровная местность, показалась глубокая складка – пересохшее русло. И оттуда неожиданно, как в театральном представлении, с громкими криками выскочила плотная белая толпа, по ширине почти такая же, как наш фронт, и глубиной человек в двенадцать. Десятка два всадников и дюжина ярких знамен поднялись из-под земли как по волшебству. Несколько фанатичных воинов вырвались вперед, чтобы принять удар. Остальные твердо стояли на месте, ожидая его. Уланы при виде этого явления только ускорили шаг. Каждому необходимо было набрать скорость, достаточную для того, чтобы прорвать столь плотную преграду. Эскадроны на флангах, заметив, что они частично перекрывают друг друга, немного изогнули линию вовнутрь, образовав полумесяц. Все это дело заняло всего несколько секунд. Стрелки, которые до последнего момента храбро вели огонь, были кувырком сметены в овраг. За ними, на полном скаку и в плотном строю, туда же устремились британские эскадроны, которые врезались в строй врага с яростным криком. Столкновение было страшным. Около тридцати улан, люди и кони, и не менее двухсот арабов были опрокинуты на землю. Удар ошеломил обе стороны, и секунд десять трудно было разобрать, где друг и где враг. Испуганные кони врезались в толпу, люди, свалившиеся в кучу, поднимались на ноги и в недоумении озирались по сторонам. Несколько упавших улан успели снова сесть на коней. Кавалерия по инерции увлекла их дальше.

Упорная и непоколебимая пехота редко встречается с упорной и непоколебимой кавалерией. Либо пехота бежит, а кавалерия рубит бегущих, либо, если пехота не теряет голову, она остается на месте и успевает перестрелять почти всех всадников. В данном же случае действительно столкнулись две живые стены. Дервиши сражались мужественно. Они пытались подрезать лошадям поджилки. Они стреляли в упор, едва ли не упирая стволы ружей в тела противников. Они перерезали поводья и стремянные ремни. Они умело кидали свои длинные копья. Они использовали все приемы, известные искушенным в военном деле и знакомым с кавалерией людям; кроме того, они орудовали тяжелыми острыми мечами, глубоко врезавшимися в плоть. Рукопашная схватка у противоположной стороны русла продолжалась, вероятно, около минуты. Затем кони вновь набрали скорость, уланы ускорили шаг и вырвались из толпы врагов. Через две минуты после столкновения все уцелевшие в схватке освободились от облепивших их дервишей. Тех, кто упал, рубили мечами до тех пор, пока они подавали признаки жизни.

В двухстах ярдах полк остановился, развернулся, и меньше чем через пять минут уланы перестроились и были готовы к новой атаке. Люди были полны решимости прорубить себе путь назад сквозь толпы врагов. Мы были одни друг против друга – кавалерийский полк и бригада дервишей. Возвышавшийся между нами и остальной армией гребень скрывал нас из виду. Об основном сражении мы забыли, так как его не видели. Это было наше личное дело. Там, вероятно, происходило побоище, но здесь бой был честный, ибо нашим оружием, как и у дервишей, были сабли и копья. К тому же на их стороне было численное преимущество, и они занимали более выгодную позицию. Все были готовы решить наш спор раз и навсегда. Но постепенно сознание того, во что нам обошелся этот дикий бросок, стало доходить до тех, кто нес ответственность. По равнине носились кони без всадников. Люди, получившие с дюжину ран, в крови с головы до ног, из последних сил пытались удерживаться в седлах. Лошади с огромными дымящимися ранами хромали и падали вместе со всадниками. За 120 секунд из 400 человек мы потеряли убитыми или ранеными 5 офицеров, 65 рядовых и 119 лошадей.

Линия дервишей, расстроенная атакой, стала немедленно восстанавливаться. Они сомкнулись и мужественно и стойко приготовились выдержать еще один удар. Однако с точки зрения военной тактики было сперва необходимо вытеснить их из пересохшего русла и лишить их позиционного преимущества. Полк снова выстроился, три эскадрона в линию и один в колонну, развернулся вправо, обошел дервишей с фланга, спешился и открыл плотный огонь из многозарядных карабинов. Под давлением этого огня противник развернул свой фронт, чтобы встретить новую атаку, так что теперь обе стороны выстроились под прямым углом к своим прежним позициям. Как только перестроение фронта дервишей завершилось, они перешли в наступление против спешившихся кавалеристов. Но мы вели прицельный огонь, и не было сомнений, что наша атака имела большой моральный эффект и что противник уже не был столь непоколебим. Так или иначе, но они вскоре отступили, хотя и в полном порядке, к холму Сургэм, над которым еще развивалось черное знамя халифы, а 21-й уланский полк занял оставленную ими позицию, покрытую телами наших убитых".

Собственно, на этот эпизод и приходятся основные потери Китченера. В других местах суданцы до врагов так и не добрались, отброшенные убийственным огнем. Их потери оцениваются в 9-11 тыс. человек. Англо-египетская армия вступила в Омдурман около четырех часов пополудни. Покинув свою столицу, Абдулла попытался организовать партизанскую войну, но вскоре погиб в одной из стычек. Прах Махди был извлечен из разрушенного мавзолея и брошен в Нил. В начале 1899 года между Англией и Египтом было подписано соглашение об установлении совместного управления в Судане, но фактически страна стала еще одной английской колонией.

Не будем утверждать, что под властью англичан суданцы достигли благоденствия и процветания, но одного у европейских колонизаторов было не отнять. Они действительно положили конец не только массовой работорговле, но и институту рабовладения. Ибо британским предпринимателям требовались лично свободные африканские рабочие, а британские власти не устраивало то влияние, которое приобретали в стране олигархи от работорговли.

Помнится, Дэвид Ливингстон, путешествуя по Черной Африке еще в 1870-е годы, заметил, что невольников, пригнанных из глубины континента, заставляют нести на плечах слоновые бивни, которые потом продают вместе с ними. Только это и обеспечивает достаточно высокий уровень прибылей. Великий путешественник и гуманист высказал мысль, что пущенный по местной реке пароходик, вывозящий слоновую кость, нанес бы более чувствительный удар по работорговле, чем проповеди. Британские власти в Судане поступили еще радикальнее, чем советовал Ливингстон. Они построили железную дорогу.

Английским коммерческим компаниям, получавшим правительственные хартии на те или иные земли, вменялось в обязанность искоренять на этих землях работорговлю и рабовладение, и это требование действительно выполнялось. Однщй из причин, по которым обосновавшиеся в Южной Африке потомки голландцев были недовольны английским господством, была отмена в английских колониях рабства, в то время как фермеры-буры привыкли использовать у себя в хозяйстве рабский труд. Впрочем, порой английские компании пытались обеспечить себя рабочей силой, принуждая туземных вождей пригонять соплеменников на работу, что не слишком отличалось от рабовладения. Но многие усматривали разницу. Когда Киплинга спросили, не считает ли он, что в Британской Южной Африке во многих местах используются, по сути, рабы, он с раздражением ответил: "Этого нет и не может быть. Может быть лишь принудительный труд, но в обществах, находящихся на примитивном уровне, это неплохо".

3. Приключения капитана Кука

Роком гонимы, они по волнам соленым блуждали.

Вергилий

Ты видишь полюс – первый и второй…

Франческо Петрарка

Загадка Южного континента

В конце 1767-го – начале 1768 года в салонах Лондона много говорили о том, что Адмиралтейство любезно предоставляет транспортные средства группе астрономов Королевского общества, желающим совершить плавание в Тихом океана и наблюдать 3 июня 1769 года прохождение Венеры через меридиан (между Землей и Солнцем). Благородством лордов Адмиралтейства громко восхищались, а чуть тише передавали слухи об еще одной цели экспедиции: открыть побольше новых островов на океанских просторах, объявить их владениями британской короны и не допустить, чтобы эти никому пока неизвестные острова достались Франции. А наиболее осведомленные подданные короля Георга III совсем уже под большим секретом сообщали, что в действительности экспедиция отправляется искать не какие-то там острова, а целый материк, который, как совершенно точно известно ученым, должен занимать чуть ли не половину Южного полушария.

Самое интересное в этих слухах то, что почти все они были правдивы, быть может, за исключением информации о величине Южного континента, что экспедиции как раз и предстояло уточнить. Еще античные географы придерживались мнения, что суша занимает значительную часть Южного полушария, хотя объясняли это по-разному. Так, известный географ Страбон утверждал, что в Южном и Северном полушариях должны находиться одинаковые массивы суши, иначе было бы нарушено равновесие.

В 1487 году португальский мореплаватель Бартоломео Диаш достиг южной оконечности Африки и доказал, что этот материк не соединяется с Южным континентом, после чего при изображении на картах их стали отделять друг от друга широким проливом. В 1520 году Фернандо Магеллан прошел из Атлантического океана в Тихий проливом, названным его именем. Гористая земля, которую он увидел к югу от пролива, была принята им за берег громадного Южного континента. Однако сначала капитан испанской экспедиции Ф. Осес (в 1526 г.), а затем английский мореплаватель Ф. Дрейк (в 1578 г.) обнаружили, что Огненная Земля не является частью Южного континента, а представляет собой группу гористых островов.

Выступом Южного континента сочли и северный берег острова Новая Гвинея, который был открыт испанцами в 1544 году. Только в 1606-м испанский мореплаватель Л. Торрес доказал, что Новая Гвинея – это всего лишь остров в тропической зоне Тихого океана.

За часть громадного Южного континента была принята вначале и Австралия, которую открыли в первой половине XVI в. голландские моряки. В 1642 году голландский исследователь Абель Тасман обошел этот материк с юга. Таким образом, в Мировом океане оставалось все меньше места для Южного континента, а желание его найти и присоединить к той или иной колониальной империи становилось все сильнее.

Горячим сторонником гипотезы о существовании Южного континента был английский географ Александр Далримпл. На основании умозрительных заключений он утверждал, что население этой неведомой земли превышает 50 миллионов человек. Далримпл исходил из представлений античных географов, полагавших, что соотношение между сушей и водой в Северном и Южном полушариях должно быть одинаковым (вспомним того же Страбона). А поскольку площадь суши между экватором и 50' ю. ш. в несколько раз меньше площади океана, то, значит, южнее 50-й параллели должен находиться гигантский континент, уравновешивающий материки Северного полушария. Именно он и убедил лордов Адмиралтейства в целесообразности подобной экспедиции. Все это было тем более актуально, что просторы южных морей уже третий год бороздила эскадра блистательного Луи Антуана де Бугенвиля, мечтавшего компенсировать французской короне недавнюю потерю Канады и ряда островов Вест-Индии в Семилетней войне.

Лучший картограф Британии

Руководить предприятием назначили опытнейшего капитана и, согласно общему мнению, непревзойденного картографа Джеймса Кука, которому суждено было стать одним из двух наиболее почитаемых фигур в истории Королевского военно-морского флота Великобритании (вторым является адмирал Гораций Нельсон).

О Куке написано множество книг. Но вот, по мнению известного английского писателя Алистера Маклина, ни одна из биографий капитана не является удовлетворительной. Не был доволен Маклин и собственной попыткой описать жизнь великого мореплавателя. "Мы знаем о Куке все, – писал Маклин, – и мы ничего о нем не знаем. Мы знаем, что он был бесстрашным и осторожным, неутомимым, безрассудно смелым, прирожденным лидером, но каков он был на самом деле, что это была за личность – об этом у нас только самые отдаленные представления. Мы знаем, что он направлял старые, протекающие корабли то в тропические районы Океании, то в безжизненные арктические и антарктические водные пустыни, совершая свои самые поразительные в истории человечества путешествия. Но любил ли он цветы, любил ли качать своих детей на коленях, смотрел ли зачарованно на закат солнца в океане за гавайским или таитянским горизонтом – мы никогда не узнаем. Мы знаем, что он был величайшим мореплавателем своей эпохи или даже всех эпох; было бы интересно узнать, доводилось ли ему когда-нибудь заблудиться на боковых улочках своего родного Степни.

Сохранить в такой тайне свою личную жизнь – поистине настоящий подвиг, но сделать это, несмотря на то, что он тщательно записывал изо дня в день в течение многих лет все свои действия, почти невозможно. Однако в своих дневниках и судовых журналах Куку это удалось. Ни одна значительная фигура современности не оставляла столь подробных и старательных записей о своей жизни. Однако эта огромная документация безлична, удалена от главного персонажа: Кука там не видно – там все о том, что он делал, и ничего о том, каким он был. Даже в его личной корреспонденции – хотя ее сохранилось очень мало – видна все та же железная сдержанность". Впрочем, подобная сдержанность сама по себе характеризует личность достаточно ярко, и о том, что за человеком был капитан Кук, красноречиво свидетельствуют его дела.

Назад Дальше