Только что приведенный пример чрезвычайно показателен. Из него можно убедиться в упорстве, с которым деятели Ставки не желали понять слабость Русской армии в артиллерии. Это упорство являлось, к сожалению, следствием одной свойственной русским военным верхам отрицательной черты: неверия в технику. Деятели типа Сухомлинова вели на этом отрицательном свойстве своего рода демагогическую игру, которая была люба всем, в ком были сильны рутина мысли, невежество и попросту лень".
Я еще вернусь к этому выводу, а сейчас обращу внимание, что Головин все сводит к лени и тупости отдельных лиц, но ведь на самом деле это тупость "российской военной науки", поскольку эти лица являлись ее видными представителями.
Теперь о количестве.
"1. Потребность в легких трехдюймовых пушках, полевых и горных. "Из этого исчисления вытекает, что ежемесячная норма подачи 3’’ орудий должна была достигнуть 1200. Согласно же мобилизационному плану производительность артиллерийских заводов намечена была всего в 75 пушек в месяц. Таким образом, окончательно выяснившаяся потребность в 3’’ пушках требовала от наших заводов производительность в 16 pаз большую, чем предполагалось".
2. Потребность в легких полевых гаубицах (4’’ – 5’’ калибра). Это требование приводило к ежемесячной подаче в 1917 году в 200 гаубиц. Согласно же мобилизационным предположениям, производительность наших заводов была рассчитана на 6 гаубиц в месяц. Таким образом, окончательно выяснившаяся потребность в легких полевых гаубицах требовала от наших заводов производительность в 33 раза большую, нежели это предполагалось.
3. Потребность в полевой тяжелой артиллерии. Это требовало ежемесячной производительности в 95 орудий. По мобилизационным же предположениям эта производительность должна была равняться всего 2 орудиям в месяц. Ошибка в расчете доходила, таким образом, до 47 раз.
4. Потребность в тяжелой артиллерии крупного калибра. Ввиду того что мы "не только не предвидели в мирное время, – пишет генерал Маниковский, – такой решающей роли артиллерии вообще, тяжелоосадной в особенности, а даже не вполне отдавали себе отчет в истинном значении ее в течение более года войны, и вполне ясная картина нашей потребности по части крупнокалиберной артиллерии и подробно выработанная организация тяжелой артиллерии осадного типа вырисовывается у нас лишь к приезду в Петроград Междусоюзнической конференции. …Ввиду того что наши мобилизационные предположения совершенно не предвидели потребности армии в тяжелой артиллерии особого назначения, то все эти требования в орудиях крупного калибра, требования при этом крайне запоздалые, оказались для наших заводов совершенно неожиданными".
В итоге:
"Из этой таблицы мы видим, что вопрос, поднятый Ставкой в конце 1916 года, был, по существу, вопросом перевооружения Русской армии. При этом интересно заметить, что признанная Ставкой в 1916 году необходимой норма вооружения отвечала той, с которой германская армия вступила в войну в 1914 году. (А ведь у немцев не было никакой "военной науки" в виде скопища "военных ученых" и "профессоров". Надо же! – Ю. М.) Поэтому говорить о преувеличенных требованиях Ставки не приходится. Наоборот, следует иметь в виду, что для германской армии опыт первых двух с половиной лет войны не прошел даром, и ее "норма" артиллерийского вооружения еще повысилась. Таким образом, можно утверждать, что Ставка в своей программе вооружения Русской армии, составленной в конце 1916 года, отставала от новых требований жизни.
…По сравнению же с немцами и австро-венграми мы были в два раза слабее. При этом особенно резко заметно превосходство противника на Северном и Западном фронтах, где нам противостояли исключительно германские войска. Не лишено интереса обратить внимание, насколько румынская армия была богаче снабжена гаубичной артиллерией, нежели Русская.
…Из только что приведенной таблицы мы видим, что Русская армия получила в 1917 году лишь некоторую часть того артиллерийского вооружения, которое нужно было для того, чтобы достигнуть хотя бы уровня требований 1914 года. Но так как в 1917 году уровень требований жизни значительно повысился, то по сравнению со своими врагами и своими союзниками Русская армия оказывалась к осени 1917 года хуже вооруженной, нежели в 1914 году".
И мало того, что артиллерии было мало, так ведь еще и стрелять было нечем.
Артиллерийские огнеприпасы
"Едва начались боевые действия, как с обоих фронтов и из Ставки Верховного главнокомандующего буквально градом посыпались в Военное министерство требования, одно другого настойчивее и тревожнее, на пушечные патроны. Чтобы дать некоторое представление о быстроте, с которой разразился кризис в снабжении нашей артиллерии огнестрельными припасами, мы приведем только некоторые из телеграмм, которые сотнями посыпались в Петроград в первые же два месяца войны.
Первый бой на Северо-Западном фронте разыгрался 7/20 августа 1914 года (21-й день мобилизации) у Гумбинена. Здесь 6,5 пех. дивизий генерала Ренненкампфа столкнулись с 8,5 немецкими пех. дивизиями генерала Притвица. Уже через три дня (10/23 августа) начальник снабжения Северо-Западного фронта шлет военному министру следующую телеграмму (№ 409):
"Крайне упорные бои 1-й армии потребовали огромного расхода трехдюймовых патронов. Генерал Ренненкампф требует подачи ста восьми тысяч шрапнелей и семнадцати тысяч ста гранат, равно пятидесяти шести миллионов винтовочных патронов. Могу дать ему и даю последний запас: две тысячи гранат, девять тысяч шрапнелей и семь миллионов винтовочных патронов. Главнокомандующий приказал просить Вашего содействия скорейшей высылке на пополнение израсходованных".
…8/21 сентября 1914 года (53-й день мобилизации) Верховный главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич счел нужным обратиться непосредственно к Государю (телеграмма № 4141):
"Уже около двух недель ощущается недостаток артиллерийских патронов, что мною заявлено было с просьбой ускорить доставку. Сейчас генерал-адъютант Иванов доносит, что должен приостановить операции на Перемышле и на всем фронте, пока патроны не будут доведены в местных парках хотя бы до ста на орудие. Теперь имеется только по двадцать пять. Это вынуждает меня просить Ваше Величество повелеть ускорить доставку патронов".
Так началась война.
…Руководители нашего Военного министерства во главе с Сухомлиновым не желали считаться с требованиями жизни. Первым делом они стали искать виновных, и таковыми оказались опять войска. В этом отношении крайне характерны различные доклады лиц, причастных к работе в Военном министерстве и посылаемых в войска для расследования патронного голода. Вывод, который можно было сделать из этих докладов, тот, что войска слишком много стреляют. Теперь, когда мы знаем данные опыта наших врагов и союзников, это заключение поражает своим полным непониманием современного боя.
…С весны 1915 года для Русской армии наступила, в полном смысле слова, трагедия. Как раз эта кампания ознаменовалась перенесением со стороны Германии ее главного удара с французского театра на русский.
То, что пережила Русская армия в летние месяцы 1915 года, не поддается описанию.
На массовый, "барабанный" огонь мощной артиллерии противника она могла отвечать лишь редкими выстрелами своей и без того во много раз менее численной артиллерии. Были периоды, в которые в некоторых армиях разрешалось выпускать в день не более десятка снарядов на орудие.
…Теперь попытаемся установить в числовых величинах рост потребности нашей армии в артиллерийских припасах в различные периоды войны.
Выше мы видели, что в ноябре месяце Ставка исчисляла эту потребность в 50 парков, т. е. приблизительно 1 500 000 выстрелов в месяц.
Генерал Поливанов в первые же дни своего вступления в должность военного министра, т. е. в июне 1915 года, определил эту потребность уже в 100 парков в месяц, т. е. в 3 000 000 выстрелов.
Осенью 1916 года Ставка исчисляет месячную потребность для легких пушек в 4 400 000, а для легких гаубиц и тяжелых орудий – в 800 000, т. е. в итоге 5 200 000 выстрелов в месяц. Генерал Маниковский, рассматривая в своем труде эти требования Ставки, считает их преувеличенными. Для доказательства своего утверждения он приводит расход снарядов в летнюю кампанию 1916 года. Действительно, этот расход не превосходит 2 000 000 в месяц. Весьма вероятно, что некоторое преувеличение в расчетах Ставки для легкой артиллерии и есть. Оно являлось естественным психологическим последствием пережитой в 1915 года катастрофы. Нo с другой стороны, генерал Маниковский упускает из виду то обстоятельство, что в 1916 году, хотя Русская армия и вышла из катастрофы в снабжении снарядами, она все-таки не была удовлетворена в требуемой степени. Из личного опыта участия в четырехмесячном сражении в Галиции в качестве начальника Штаба VII армии могу засвидетельствовать, что мы никогда не получали просимого нами количества снарядов. Каждое наше требование, хотя и основанное на тщательном расчете, сильно сокращалось. Таким образом, расход в летнюю кампанию 1916 года является не нормальным расходом, а урезанным.
В конце декабря 1916 года Ставка составила расчет потребности в артиллерийских снарядах на период 12 месяцев 1917 года для представления на Междусоюзническую конференцию. В этом расчете потребность в легких снарядах была уменьшена, но потребность в выстрелах для гаубичной и тяжелой артиллерии увеличена; первая исчислялась равной 3 500 000, вторая – в 915 000; итого – 4 415 000 выстрелов в месяц
…Если мы обратимся к рассмотрению вопроса о количестве имеющегося к началу войны артиллерийского огнестрельного запаса и сравним с теми требованиями, которые были предъявлены в течение войны Ставкой, то мы увидим… что годовая потребность по исчислению Ставки оказалась большей, чем было предположено Военным ведомством в мирное время:
для легких пушек в семь раз
для легких гаубиц в четырнадцать раз
для полевых тяжелых в восемнадцать раз".
Причины
Головин объясняет поражение России, по сути, двумя вещами – низкой культурой солдатской массы и недостатком у царя денег на армию. Что касается царской элиты – кадрового офицерского состава армии, – то у Головина нет к ней ни малейших претензий (кроме некоторых генералов). Замечательные были офицеры! Прекрасная элита!
Но у меня остались вопросы к этим офицерам.
Головин сообщает: "Ко времени издания закона 1912 года срок действительной службы равнялся для пехоты и артиллерии (кроме конной) 3 годам, для прочих сухопутных войск – 4 годам и для флота – 5 годам". Так почему же при таких сроках службы вы, офицеры-дворяне, не повысили культуру солдат, как это впоследствии сделали большевики без вас? Большевики повысили эту культуру до такой степени, что и самовлюбленный Г. Жуков вынужден был признать, что Великую Отечественную войну выиграл молодой солдат. Вам, дворянам, что мешало повысить культуру хотя бы военнообязанной части народа?
А что касается денег у России, то, во-первых, не надо было позорно проигрывать войну с Японией, сдавать ей флот и крепости, губить по своей тупости русских солдат. Во-вторых, деньги у России были, профессор военных наук Головин просто не всегда понимает, что он цитирует: "Без особо ощутительных для нашей армии результатов, – пишет генерал Маниковский, – в труднейшее для нас время пришлось влить в американский рынок колоссальное количество золота, создать и оборудовать там на наши деньги массу военных предприятий; другими словами, произвести на наш счет генеральную мобилизацию американской промышленности, не имея возможности сделать того же по отношению к своей собственной".
Но ведь это же вы, кадровые офицеры и генералы, приняли для русской армии такую тактику и так рассчитали потребности оружия и боеприпасов под эту тактику, что правительству не имело смысла расширять оборонную промышленность! В результате, благодаря вашей учености, уже в ходе войны пришлось расширять американскую промышленность.
Теперь о тактике. Повторю цитату: "Наша Ставка была составлена из офицеров Генерального штаба, по-прежнему веривших в устаревшую суворовскую формулу: "Пуля – дура, штык – молодец". Ну, так эта формула устарела еще при самом Суворове, поскольку и Суворов требовал от солдат не жалеть денег на свинец и учиться метко стрелять.
А начальник академии Генштаба, "военный гений" М. Драгомиров, всеми силами противился внедрению пулеметов, противился даже вооружению войск магазинной винтовкой! И противился вполне логично – не нужны они при тактике, основанной на окончании боя штыковым ударом: "излишняя быстрота стрельбы вовсе не нужна для того, чтобы расстреливать вдогонку человека, которого достаточно подстрелить один раз". А если противник не бежит, а стреляет по тебе? Из пулемета. То тогда как? А вот такое развитие событий "военная наука" не предусматривала. По ее научному мнению такого быть не могло!
И ведь уже далекие к тому времени позорно проигранная Крымская война с ее архаичными нарезными штуцерами у союзников, определившими их победу, и позорно выигранная Русско-турецкая война 1877–1878 годов показали, что при современной дальнобойности и скорострельности стрелкового оружия вероятность, что твои солдаты добегут до противника на расстояние штыкового удара, исчезающе мала. Подтвердила это и позорно проигранная война с Японией. Но русские генералы войны проигрывали, а тактику сохраняли!
Ну, не верю я, что русские генералы были настолько глупы, чтобы не понимать архаичности выбранной тактики. Так зачем и кому она была нужна?
Она нужна была кадровому офицерству русской армии.
Это офицерство шло в армию не для того, чтобы защищать Россию и побеждать, тем более, и упаси, господь, штыковым ударом. Оно шло в армию для грабежа России своими окладами и жалованием, а потом пенсией. А для этого нужна была карьера. А для карьеры, так или иначе, нужно было показать свою способность командовать. Показать на учениях. И если принять тактику, при которой победа достигается огнем, а не штыковой атакой, то уже на учениях надо проявлять знания управления огнем на поле боя, а это требует ума и знаний из геометрии и математики. А где все это возьмет кадровый офицер, ставший офицером благодаря своему дворянству? На таких условиях, за счет родовитости своего дворянства, очередной чин не получишь! А вот шашку выхватил: "Вперед, ребятушки!" И повел батальон в штыковую атаку! На условного противника. Это запросто. И начальство довольно.
Отвлекусь на свой пример. В 1973 году я проходил военные сборы после окончания института. Ведут наш взвод курсантов в первый раз на танкодром. Там три вышки, с которых командиры наблюдают и командуют учебными стрельбами из танков. На первой вышке висит огромный лозунг: "Отличная стрельба из танков – вот наш ответ на решения XXIV съезда КПСС!" Мы с хохотом легли, а офицеры не понимают, что тут смешного? И, по меньшей мере, два месяца сборов лозунг так и продолжал висеть. Но сравните этот лозунг с лозунгом: "Отличная стрельба из танков – вот наш ответ на решение китайцев перейти границы СССР!" В чем разница?
Но, как я сейчас понимаю, в мировоззрении офицеров стрельба из танков никак не была связана с уничтожением противника, для них это некая манипуляция, которую надо хорошо провести в присутствии начальства, чтобы начальство порадовалось и не помешало получить очередное звание. Для кадровых офицеров стрельба – это манипуляция для радости начальства, вот они и радовали партийный съезд. И, конечно, очень желательно, чтобы эта манипуляция была попроще.
И вся военная наука царской России имела цель обеспечить сладкую жизнь как себе, так и кадровому офицерству в мирное время. Отсюда и приверженность штыку. О войне думать в этой науке было некому.
Разумеется, поражение России в Первой мировой войне обусловлено многими причинами, но вот этот паразитизм русского офицерства не был нужен никому, кроме самого этого офицерства, – ни царю, ни буржуазии – никому!
Большевики, вместо того чтобы упразднить царскую "военную науку" и перенять у немцев приемы воспитания и обучения офицерских кадров, сохранили и приумножили все недостатки царской подготовки кадровых офицеров. В результате развивалась техника, возникали новые рода войск, а в Красной Армии штык продолжал оставаться молодцом. "Наука" продолжала требовать, чтобы советский солдат бежал на стреляющего по нему противника. И никакие войны и конфликты не могли изменить эту тактику, выгодную только для карьерного роста кадровых офицеров в мирное время.
Сохранился проект приказа от сентября 1939 года наркома обороны Ворошилова по итогам боев на Халхин-Голе. Судя по пометкам на окончательном варианте, приказ долго переделывался и правился лучшими умами военной науки СССР, тем не менее Ворошилов его почему-то не подписал. И уже в первом пункте собственно приказа в этом проекте: "В ПЕХОТЕ. 1. Самостоятельные действия бойца и младшего командира в условиях ближнего боя. …Постоянным настойчивым обучением и тренировкой в искусстве владения штыком воспитать у бойцов и всего личного состава порыв и стремление во что бы то ни стало завершить бой уничтожением врага в умелой рукопашной схватке".
Ну, и вспомним штык на автомате Калашникова. Наука!
Отвлекусь
Мне приходилось уже писать о том, что у нас в обществе убогое представление о том, что мы зовем "наукой". "Ученый", исходя из корня этого слова, это тот, кого научили. Ну и что? Ну и все! Раз его много лет учили, а теперь он сам учит, то он ученый. А какая кому польза от того, что этот ученый много знает? А вот это уже вопрос неприличный, его ученым задавать нельзя.
Вот и профессор Головин собрал в своей книге массу фактов и этим как бы исполнил свой долг ученого. А анализ этих фактов? А вот с анализом дело обстоит не важно.
Такой пример. Вот Головин излагает достаточно важный вопрос – число сдавшихся врагу русских военнослужащих в общем числе потерь Русской армии. Вообще-то, я никогда не встречал такого анализа и, выполнив его сам в "Убийстве Сталина и Берия", считал себя пионером, посему даже удивился, когда увидел данную тему у Головина. Более того, Головин очень подробно эту тему рассматривает, даже по родам войск и по национальностям. Насколько точны принятые им данные – это уже второй вопрос, но это, по крайней мере, хоть что-то. Однако анализ этих данных… Как у ученого!
Вот пример:
"Для того чтобы по возможности избегнуть случайных выводов, мы исследуем только те губернии, для которых таблица И. И. Волоцкого дает более 1000 случаев. В нашей таблице интересующее нас взаимоотношение между кровавыми потерями и пленными указано в графах IV, V и VI.
На схеме № 10, приложенной в конце книги, указано изменение процента пленных (от общего числа боевых потерь) по различным губерниям и областям Европейской России. Средний процент (нормальный), по данным И. И. Волоцкого, равен 41 %.