Наконец, следует обратить внимание на тот факт, что индоевропейские народы очень рано вступают в контакты с финскими народами. Это твердо установленный факт. Некоторые филологи, включая Исаака Тейлора и Коссинну, полагают, что индоевропейские и угро-финские языковые семьи произошли от общего древа. В любом случае можно быть уверенным, что финно-угры заимствовали много слов из индоевропейских языков. Их контакты, возможно (но не обязательно), начались еще в эпоху индоевропейской общности, а затем последние заимствовали отдельные индоиранские, славянские и германские слова. Индоевропейские заимствования из финских языков, среди которых в качестве примера приводится слово medhu, нельзя считать доказанными. Поскольку колыбель финских народов локализовать еще труднее, чем индоевропейских, установленный факт ранних контактов между этими двумя народами имеет небольшое практическое значение в настоящее время.
Природная среда, в которой обитала индоевропейская общность, представляла собой континентальную область, изрезанную реками, достаточно лесистую для того, чтобы предоставлять убежище медведям и бобрам, но достаточно открытую, чтобы там жили зайцы и быстрые лошади и чтобы там беспрепятственно мог двигаться колесный транспорт. Такая местность могла бы располагаться почти в любой точке Евразии, кроме средиземноморского бассейна, низменностей Среднего Востока или Западной Европы. Ни один из тех регионов, на который указывали лингвисты, пока не удается исключить из списка претендентов. Они включают Среднюю Азию, Бактрию, Армению, Анатолию, Южную Россию, Подунавье, Литву, Германию и Скандинавию. Все предложенные теории имеют свои слабые и сильные стороны.
В Средней Азии человек рано приручил верблюда, но там, как уже говорилось, отсутствует пчелиный мед. Если индоевропейцы произошли из Малой Азии, то мы должны были бы ожидать найти некоторые упоминания о них в клинописных табличках 3-го тысячелетия до н. э., и они должны были иметь в своем словарном запасе обозначение для льва. Значение занятий скотоводством, на основании которого Шредер в основном и строит свою теорию относительно того, что именно степи Южной России были колыбелью индоевропейцев, кажется преувеличенным. В то же самое время он, вероятно, ошибается, экстраполируя природные условия этих мест на доисторические времена. В 3-м тысячелетии до н. э. речные долины здесь должны были бы быть гораздо более лесистыми, чтобы отвечать требованиям колыбели индоевропейцев по данным сравнительного языкознания. К тому же в данном случае отсутствие лосося представляет собой неразрешимую проблему. Эти же самые возражения относятся и к долине Дуная. Польша и Литва, территория которых в доисторические времена была заболочена или покрыта густым лесом, выглядят гораздо менее привлекательными, когда рассматриваются в свете данных археологии, а не по современным учебникам географии. Это же относится и к Скандинавии. Вместе с тем североевропейская лесная лошадь была медленной и тяжелой, а жизнь в этих местах в значительной степени зависела от рыболовства и мореплавания. Кроме того, как указывает де Морган, эти страны являются источниками янтаря, а индоевропейцы не имели специального термина для его обозначения.
Возражения могут вызвать все предложенные идентификации. Поэтому мы продолжим рассмотрение всех регионов в надежде обнаружить в одном из них археологическую культуру, отвечающую обрисованным нами условиям, а также народ, распространение которого в соответствующие области Европы и Азии может быть прослежено археологическими методами.
Глава 5
К ВОПРОСУ ОБ АЗИАТСКОЙ ПРАРОДИНЕ ИНДОЕВРОПЕЙЦЕВ
Гипотеза об азиатском происхождении индоевропейских народов является, пожалуй, самой старшей из всех существующих, но при этом она хуже всех подкреплена доказательствами. Отчасти эта гипотеза основана на антропологической мифологии, корни которой восходят к библейской истории о Вавилонской башне. В том мире донаучных спекуляций было принято считать, что все народы происходят из Азии, которая рассматривалась в качестве их общей прародины, и предполагалось, что все переселения народов следовали за солнцем с востока на запад. До этого момента теория об азиатской колыбели индоевропейцев является только одним из необоснованных обобщений, с которым антропология и археология боролись в течение последних десятилетий. Мы теперь знаем, что отношения между Европой и Азией не были столь односторонними, как полагали наши предшественники, и что культурные достижения и народы перемещались в обоих направлениях.
Но теория об азиатской колыбели индоевропейцев основана не только исключительно на предубеждении. Предполагаемая глубокая древность санскрита и его очевидная лингвистическая чистота были мощными аргументами в руках ориенталистов и даже позволили Шлегелю (1808) утверждать, что праязык появился в Индии и распространился оттуда на запад. Подобные идеи неожиданно возникли и в трудах Сержи; он предполагает, что предки европейских ариев были расой брахицефалов, первоначально населявших область к северу от Гиндукуша. Там они познакомились с языком средиземноморских индийцев и принесли его вместе с собой в Европу. Но современная филология больше не рассматривает санскрит в качестве самого чистого потомка изначальной индоевропейской речи. Хотя, конечно, следует отметить, что он на самом деле не очень далеко от него отстоит, частично благодаря очень ранней фиксации языка в метрической литературе. Но с точки зрения фонетики санскрит отражает родительскую речь менее точно, чем большинство европейских языков; например, при произношении слова "арий" должны различаться такие гласные звуки, как а, е и о, которые в санскрите все сливаются в а. Опять-таки характерный для индоиранских языков переход звука к в s восходит к XV столетию до н. э. и является ранним примером фонетического распада, указывающего на некоторые физиологические изменения его носителей по сравнению с их предками.
Еще более глубокое впечатление производило на филологов старшего поколения упоминание об Airyanam vaejanh, "родине ариев", в Авесте персов. От локализации этого весьма неопределенно указанного центра иранской жизни в Бактрии или Согдиане оставался единственный шаг к идентификации этих областей с колыбелью индоевропейцев. Действительно, для Потта, Ренана, Моммзена и Пиктета основанная на этом утверждении теория кажется вполне вероятной. Конечно, отчасти она явилась следствием неправильного распространения термина "арий" на всех носителей индоевропейских языков. Но хотя мы для удобства в данной книге и использовали это название именно в этом смысле, мы с самого начала сделали оговорку, что его использование в качестве самоназвания ранними индоевропейцами не доказано и вряд ли имело место. В качестве самоназвания оно характерно только для индоиранцев. Эта цитата из Авесты отмечена в ее последних главах, и, скорее всего, в данном случае речь идет о смутных воспоминаниях, связанных с переселением племени, к которому их авторы принадлежали.
Предположение о центральноазиатской прародине индоевропейцев, возникшее на основе анализа иранских источников, таким образом, лишено основания. С другой стороны, было справедливо отмечено, что арийские языки в Азии сегодня находятся в меньшинстве и возвышаются подобно островам в океане семитских, малоазийских, дравидийских, монгольских и китайских языков. Как мы видели, аналогичная картина на Среднем Востоке наблюдалась и на рассвете истории. Даже если в начале нашей эры на индоевропейских языках говорили на обширных территориях, простиравшихся от Средиземноморья до границ Китая, связь между отдельными ее частями была потеряна в результате мусульманских и турецких завоеваний. Эти языки были почти исключительно индоиранскими диалектами, что явно контрастирует с разнообразием укоренившихся индоевропейских языков в Европе. Таким образом, вероятность того, что все индоевропейские языки возникли в Азии, существовала, но она казалась небольшой.
Открытие тохарского языка группы кентум в бассейне Тарима обесценило этот аргумент; оно вызвало из могилы древнего призрака азиатской гипотезы и придало ориенталистам новых сил. Самое простое объяснение присутствия языка группы кентум в Средней Азии заключается в том, что он представляет собой последнего из сохранившихся здесь наследников первоначального языка азиатских ариев. Доказать, что индоевропейцы пересекли по дороге из Европы весь Туркестан в относительно поздний доисторический период, довольно трудно. Если мы были правы в своем предположении, что скифы в этническом плане были монголами, то из этого следует, что тот миграционный путь, по которому в исторические времена проследовали в Европу гунны и турки, существовал уже в VIII столетии до н. э., и по нему народы двигались в западном направлении. Возможно, что он возник даже раньше, – не зря же многие авторы видят "нечто монгольское" в хеттах. В свете всего сказанного было бы легко понять, как этот поток, следовавший несколькими волнами, вынес индоевропейцев из Средней Азии, затем занес их в Европу или же запер их в горных долинах типа бассейна Тарима. Установленный ныне факт, что во внутренних районах Азии периодически бывают засухи, мог послужить причиной массовых миграций кочевников, а также, возможно, способствовал их переходу к чисто кочевому образу жизни. Такая засуха, возможно, инициировала процесс переселения из этих районов индоевропейских народов и их изоляции, а завершило его вторжение монголов. История Средней Азии ранее последних столетий до нашей эры все еще остается для нас чистым листом. Мы не знаем, на каких языках там говорили.
Наконец, старое изречение "Ex oriente lux" – "свет с Востока", которое некогда вдохновляло приверженцев теории азиатской прародины индоевропейцев, начало оправдывать себя.
ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ ВТОРЖЕНИЕ БРАХИЦЕФАЛОВ
Более ранние исследователи арийской проблемы при рассмотрении понятия "этнос" трактовали его с точки зрения антропологии, а не в смысле его принадлежности к определенной культуре. Они полагались на чисто физические характеристики для идентификации определенной группы населения, которая, возможно, распространила индоевропейский язык. Конечно, расовые особенности, которые являются наиболее очевидными для дилетанта, – цвет глаз, оттенок кожи, структура волос – при изучении доисторических народов мало чем могут помочь. Для расовой классификации наших отдаленных предшественников этнолог должен полагаться исключительно на анализ более долговечной части тела – скелета, который при благоприятных условиях может сохраняться в течение тысяч лет. По костям, извлекаемым из доисторических могил, можно восстановить рост и другие физические характеристики древних людей. Антропологи придают большое значение реконструкции черепа, по которому можно установить расовые особенности. Наиболее признанным критерием является соотношение между шириной и длиной черепа, которое, переведенное в процентное соотношение, называется cephalic index. Черепа, у которых ширина составляет 80 или более процентов по отношению к их длине, называют брахицефальными, или короткоголовыми; в тех же случаях, когда подобное соотношение составляет 75 или менее процентов, черепа классифицируются как долихоцефальные, или длинноголовые; индексы между 75 и 80 процентами обозначают мезоцефальные черепа. Следует отметить, что в настоящее время антропометристы понимают, что одного черепного индекса недостаточно для определения этноса, и многие из них, такие как Сержи и Шлиц, предпочитают полагаться исключительно на контур или другие детали устройства черепа. В любом случае сам по себе принцип соотношения между шириной и длиной черепа может послужить основой только для очень приблизительной классификации. В областях, которые нас интересуют, более дробное деление долихоцефалов на средиземноморский тип (люди обычно низкорослые и темнокожие) и северный (обычно высокие и светлые) также имеет большое значение.
Мы можем пренебречь мнением более ранних авторов, которые считали, что Европа в конце ледникового периода была полностью лишена населения и что неолитическая цивилизация была принесена на совершенно девственную землю новым населением, прибывшим из Азии. Уже давно было установлено, что потомки населения древнекаменного века составили значительный процент среди населения постледникового периода на нашем континенте. Прибыла ли любая из этих ранних групп населения из Азии, нас в принципе не касается, поскольку индоевропейцев в эпоху палеолита еще просто не существовало, они появились в эпоху энеолита или неолита.
В настоящее время получила широкое признание точка зрения, что своим появлением в Европе неолит обязан населению нового антропологического типа, пришедшего из Азии. Пришельцев можно определить как "неолитических брахицефалов". В неолитический период они фактически вклинились между низкорослыми долихоцефалами средиземноморского типа и высокими долихоцефалами севера. Именно этот пришлый народ и был объявлен индоевропейцами Сержи, де Морганом и некоторыми другими исследователями.
Однако столь упрощенный подход к делу больше не выдерживает критики. Предполагаемые пришельцы в целом не обладали той культурой, которую филологи приписывают индоевропейцам, они все еще находились на более низкой ступени развития, их главными занятиями были охота и лов рыбы, домашних животных они не держали. В нашем распоряжении теперь имеется значительное число черепов брахицефалов из Испании, Франции, Бельгии, Британии и Германии, которые относятся к донеолитической эпохе. Эти брахицефалы, хотя и жили в постледниковый период, все еще занимались только собирательством и охотой и даже не полировали камень или кремень. В свете данных, с которыми мы ознакомились в предыдущей главе, они не могли быть индоевропейцами. При этом их азиатское происхождение не кажется больше бесспорным. Босх Гимпера думает, что они могли прибыть из Северной Африки через Гибралтарский пролив с палеолитической группой населения, известной как капсиане. Этот короткоголовый тип получил особое распространение на западе. Но гораздо важнее то обстоятельство, что брахицефальный череп был недавно найден при раскопках палеолитической стоянки в Солютре (Франция). Таким образом, больше нет необходимости считать неолитических брахицефалов пришельцами или доказывать вероятность их вторжения для того, чтобы объяснять наличие в Европе представителей короткоголового типа. Идея использовать наличие этого типа для доказательства связей между Европой и Азией кажется непродуктивной.
Точно так же необоснованными выглядят и более ранние попытки добавить данные краниологического анализа к результатам исследования материальной и духовной культуры, имея в конечном итоге ту же самую цель. В своей классической работе "Формирование французской нации" де Мортильер отмечал, что первые представители короткоголового типа в Европе были доиндоевропейцами, но при этом предполагал, что новая волна этого же самого азиатского народа, принесшая с собой искусство металлургии и обряд кремации, ввела в обиход индоевропейскую речь в Европе. Но в данном утверждении мы можем сегодня найти сразу три ошибки. Во-первых, нет никакой жесткой взаимосвязи между кремацией и металлургией. В Центральной Европе обряд кремации встречается еще в эпоху неолита, в то время как в эпоху раннего бронзового века в погребениях от Британии до Крита преобладают трупоположения. Во-вторых, нет никаких доказательств того, что обряд кремации возник именно в Азии; даже в Индии самые древние погребения содержат несожженные тела. Еще меньше у нас оснований утверждать, что бронзовый век Европы был простым отражением бронзового века Азии. К 1700 году до н. э., когда использование бронзы в континентальной Европе стало вполне привычным, наши предки изобрели целый ряд форм, которые не имеют аналогов на Востоке. В бассейне Эгейского моря, где следует искать корни бронзового века Европы, различия между Западом и Востоком наметились еще с середины 3-го тысячелетия, а к середине 2-го тысячелетия Запад явно стал одерживать верх. Так что бронзовый век Европы имеет местные корни и не был принесен в готовом виде из Азии. Наконец, не наблюдается значительного увеличения брахицефальных черепов в погребениях бронзового века; в них продолжает преобладать длинноголовый тип, точно так же как и в неолитический период.
Однако в последующую энеолитическую эпоху в Центральной Европе явно брахицефальная раса заложила основы бронзового века. Эта раса, отличная от всех прочих не только строением черепов, но также и своей цивилизацией, известна как культура колоколовидных кубков или под названием "следопыты". Первое из этих названий происходит из отличительного типа сосудов, который всегда помещался в погребения носителей этой культуры, а второе основано на факте, что они повсеместно искали руды и драгоценные металлы; в Центральной Европе первые ценные изделия, изготовленные из золота и янтаря, найдены также в погребениях представителей этой культуры.
Но в континентальную Европу эти пришельцы – они не были очень многочисленными – прибыли не с востока, а с юго-запада. При распределении по территориям погребений выясняется, что большинство из них сосредоточено на юго-западе Германии, имеются они также в Силезии и вокруг Будапешта. Однако восточная граница этой культуры пока не определена, поэтому мы не можем исключить предположение о ее азиатских корнях. В данном вопросе решающую роль играет анализ погребального инвентаря. Самым типичным для носителей этой культуры изделием из металла является очень короткий, плоский, треугольной формы кинжал с расширяющимся лезвием, без ярко выраженного плеча и, вероятно, вставлявшийся в деревянную или костяную рукоятку (рис. 12, 3). Это оружие сразу же обнаруживает несомненные черты различия с азиатским кинжалом, имевшим ярко выраженные плечики и узкое лезвие. Подобные кинжалы все в больших количествах находят от Элама и Анау до Сирии и Трои (рис. 12, 1). С другой стороны, кинжал "следопытов" весьма обычен для Западной Европы и, возможно, попал туда из Египта.