Самойлов: Да, 27-го числа троих видели.
– Не признаете ли кого из подсудимых?
Самойлов (показывает на Желябова): Он приходил часов около четырех, а другие пришли после, когда я уже сменился.
– Он не закрывал лица, так что вы его рассмотрели?
– Да, рассмотрел.
Присяжный поверенный Кедрин: Не узнаете ли, свидетель, в подсудимой Перовской лицо, которое также приходило к Кобозевым?
Самойлов: Нет, я не видал ее.
Желябов: Где меня вам предъявили: в крепости или в III Отделении?
Самойлов: В жандармском управлении.
– В чем тогда я был, в сюртуке?
– В сюртуке.
– Какого цвета?
– Черный сюртук. Я смотрел больше на лицо.
– На улице в чем вы меня видели?
– В пальто.
Желябов: Я обращаю внимание на то, что при предъявлении меня свидетелю я был не в том костюме, в каком меня видел свидетель, то есть не в пальто и не в шапке. Я утверждаю, что если костюм меняет внешний вид человека, то мои приемы таковы, что если бы я прошел мимо свидетеля в одном костюме, то почти уверен, что меня свидетель не узнал бы в другом костюме. Таким образом, дознание, на мой взгляд, производилось недостаточно обстоятельно. Я указываю на это потому, что это важно не только по отношению ко мне, но, например, по отношению к Тимофею Михайлову, о котором скажу после. Скажите, свидетель, вы утверждаете, что я в 4 часа проходил?
Самойлов: Приблизительно около четырех.
– В каком я был пальто?
– С воротником.
– Какая шапка?
– Барашковая, наверху складная.
– С какой стороны я взошел?
– От Итальянской улицы и еще остановились у решетки и осматривались.
Желябов: Я 27 февраля не был в лавке Кобозевых; не был после ночи со вторника на среду.
Для того чтобы опровергнуть показание Самойлова, я представлю кое-какие данные. Я заявляю, что в числе других лиц я приезжал осматривать лавку и с дворником, осматривал не только этот, но и соседний подвал. В декабре во дворе дома графа Менгдена шла перестройка. Я пришел и позвонил. Вышел младший дворник, и на вопрос, отдается ли магазин, он отвечал утвердительно, но объяснил при этом, что показать не может, потому что нет старшего дворника. Отделение, занятое потом Кобозевым, мы осматривали подробно. В это время там работали штукатуры. Я нанимал это помещение под магазин осветительных материалов. Мы с дворником толковали о цене. Но из осмотра я вынес такое заключение, что останавливаться на этом месте не следует и что следует предпочесть метательные снаряды. Мнение других было иное, и оно было принято. Работа подкопа была доведена до конца, и, следовательно, мое мнение было ошибочно. Я ссылаюсь на это обстоятельство, чтобы представить мои соображения относительно справедливости показаний свидетеля. После найма этого магазина мне приезжать к Кобозеву днем в такое место, которое нужно было беречь, как свой глаз, было невозможно. За все время с декабря по 28 февраля я днем даже ни разу не проходил по Малой Садовой улице. Мину работали в две смены, и я приходил на смену только ночью, руководствуясь тем, что живу на собственной квартире, следовательно, моя неночевка дома не будет известна. Убедительна ли будет для вас эта ссылка или нет, я не знаю, но по этим соображениям днем я не мог прийти да еще останавливаться у лестницы и осматриваться. Затем я прошу вас сравнить показания Самойлова и Петушкова относительно времени. Петушков утверждает, что вместе с Войновой, то есть Перовской, я вышел из квартиры в Измайловском полку в 4 с четвертью, а Самойлов утверждает, что видел меня в 4 часа; В 4 с четвертью мы действительно вышли с Войновой из своих ворот, взяли извозчика и поехали по Большой Садовой. Около Публичной библиотеки мы с Перовской распрощались и встретились лишь здесь на суде. По Большой Садовой стал за мной следить переодетый сыщик, один из тех, который бросился на меня в квартире Тригони, так что мне нужно было сделать от него несколько кругов. Затем я отправился на несколько свиданий и пришел к Тригони. Из протокола видно, что я был арестован у Тригони в 7 часов. Ошибка произошла оттого, что предъявляют свидетелю лицо при обстоятельствах, совершенно новых, как, например, меня предъявляли Самойлову, а затем свойство русского человека стоять во что бы то ни стало на рассказанном поставило Самойлова в положение человека, который под присягой утверждает несообразность.
Первоприсутствующий: Свидетель, вы утверждаете, что видели подсудимого в лавке Кобозева?
Самойлов: Точно так.
– Вы прежде его видели, когда он осматривал помещение?
– Не могу припомнить, потому что каждый день ходят, а тут еще постройка была.
Товарищ прокурора: В настоящее время, всматриваясь в лицо подсудимого, признаете ли вы его за того человека, который приходил в лавку Кобозева 27 февраля?
Самойлов: Признаю.
– Затем, когда вам предъявляли его 27 февраля, то в ваших глазах это был все тот же Желябов?
– Да.
– Вам предъявляли его в сюртуке?
– Да.
– И все-таки вы признали в нем Желябова?
– Да.
– И теперь признаете?
– И теперь признаю, потому что я больше по лицу признаю.
Свидетель крестьянин Ульянов (подручный дворник в доме графа Менгдена) показал: В первых числах января приехал в лавку Кобозев.
Товарищ прокурора: Ходили к Кобозевым какие-нибудь люди?
Ульянов: Ходили в последнее время.
– Заметили вы кого-нибудь?
– Заметил.
– Посмотрите на подсудимых: есть кто-нибудь из них, похожий на того, которого вы видели?
– Вот крайний похож (Желябов) походкой и выходкой, но только борода была светлее.
– Когда вы его видели?
– В пятницу, часу в шестом, когда он выходил от Кобозевых. Когда он приходил, я не видал.
Присяжный поверенный Кедрин: Видели вы когда-нибудь эту женщину (Перовскую)?
Ульянов: Нет, не видел, она не приходила.
Свидетель Петерсон (управляющий домом Менгдена) показал, что 2 декабря Кобозев снял помещение и дал 50 рублей задатка, а затем начал переделывать магазин на свой счет. После того он уехал в Москву, как говорил свидетелю, чтобы привезти сыру. В начале января он заплатил 250 рублей. Свидетель, заметив хороший почерк Кобозева, заявил околоточному о подозрении. Справились на родине и нашли, что бумаги Кобозева совершенно верны.
Свидетель Шмидт показал, что по заказу Кобозева делал ему вывеску за 35 рублей. Деньги за работу от Кобозева получил сполна.
Свидетель Новиков (торговец сыром) показал, что из любопытства зашел в лавку Кобозева и купил полкруга сыра 4 февраля. За деньгами Кобозев зашел к свидетелю и получил их. Он показался свидетелю человеком ни то ни се, но не торговым.
Товарищ прокурора: Из чего вы заключили об этом?
Новиков: Мы судили по своему навыку. Видно было, что он не такой, как наш брат торговец. Я пришел в свою лавку и сказал: "Ну, господа, в том торговце сомневаться нечего, потому что он моей торговле вредить не может".
Свидетель Дмитриев (околоточный надзиратель 1-го участка Спасской части) показал: В первых числах декабря мне стало известно, что Кобозев пожелал открыть сливочную лавку в доме графа Менгдена. Пристав приказал мне разузнать об этой личности. Получив его адрес, я передал его приставу, который сообщил в Московскую часть. В январе Кобозев переехал в помещение. До 27 февраля по всем негласным наблюдениям оказалось, что Кобозева никто из подозрительных не посещал. 27-го вечером я встретил на углу Садовой у Невского пристава, разговаривавшего с дворником дома Менгдена, и тут я от пристава узнал, что в лавку Кобозева пришел кто-то. Пристав приказал мне проследить за этим человеком, когда он выйдет. Я пошел переодеться в статское платье и приказал двум дворникам, пока я вернусь, следить за этим человеком. Возвратившись, я застал только одного дворника, и он сказал мне, что другой пошел за тем человеком, который вышел из лавки, но что в лавку пришел другой человек. Только что я стал переходить на другую сторону улицы, как заметил молодого человека, который вышел из лавки довольно быстро и направился по Невскому к Пассажу. Идя по Невскому, он останавливался у магазинов и, не желая, чтобы заметили его лицо, утирался платком. Затем, когда он вернулся из Пассажа, то нанял лихача к Вознесенскому мосту за один рубль. Как только он сел в сани, я обратился к другому лихачу, но меня не узнали сначала, и, только когда я подал голос, меня узнали. Я сел в сани и отправился за уехавшим. Около Казанского собора я потерял след, вернулся назад и стал ожидать возвращения лихача. Вернувшись, он объяснил мне, что от Вознесенского моста седок приказал ехать в Измайловский полк, где у Тарасова переулка сошел и скрылся в переулке. Я доложил об этом приставу и спросил, нельзя ли пригласить техника для осмотра лавки Кобозева, на что пристав согласился. Находясь на посту на Невском в ожидании проезда государя императора и наследника, я получил сведение, что прибудет пристав с инженером. Действительно, они приехали и отправились в помещение Кобозева, а мне приказали остаться. По выходе оттуда я слышал, как они говорили, что ничего подозрительного нет, и потом отправились в соседний пустой подвал, осмотрели его и разъехались. Таким образом, в субботу я просидел ночь в статском платье, наблюдая, не придет ли кто-нибудь к Кобозеву, но никто не приходил. На другой день я стал приготовлять улицу в ожидании проезда государя: осмотрел нежилые помещения, что лежало на моей обязанности. Отдежурил я до понедельника, когда дворник мне сказал, что Кобозев вчера возвратился в нетрезвом виде и, не заперев лавку, заснул. Я доложил об этом приставу. Во вторник мы все были заняты по случаю панихиды. В среду я отправился на Невский проспект утром, и дворник заявил мне, что Кобозев не ночевал дома, а в десятом часу я узнаю, что он не возвращался. Затем пришел дворник и говорит, что пришли в лавку покупатели, а там никого нет. Я сказал, что мне некогда идти смотреть. Дворник заявил, что он заметил в лавке землю и инструменты какие-то. Я доложил об этом приставу, который дал знать о том властям.
Товарищ прокурора: Можете ли вы признать того молодого человека, который уехал на лихаче?
Дмитриев: Узнаю.
– Посмотрите на подсудимых
– Он был похож на второго (Михайлова).
– Вы черты лица его заметили?
– Да. Но тогда лицо было чистое.
Михайлов: Я в лавке Кобозева никогда не был и не знал, кто ее держит. Я даже не был и на Малой Садовой никогда, но что проходил по улице – может быть, за это не могу ручаться.
Товарищ прокурора: Вы увидели этого человека на улице?
Дмитриев: Я стоял посередине Малой Садовой, и на моих глазах он вышел из лавки, а я пошел за ним.
Желябов: В котором часу неизвестный человек вышел из лавки Кобозева?
Дмитриев: В 10, в одиннадцатом часу вечера.
– В каком костюме был этот человек?
– В пальто с меховым воротником и в драповой шапке котелком.
Желябов: Я должен сказать суду, что знаю, кто это был, но не Михайлов. Если мое заявление что-нибудь значит, то прошу принять его во внимание. Такой и одежды у Михайлова не было. У него была невзрачная шуба, в которой садиться на лихача не приходится, и едва ли он даст такому человеку место. Затем Михайлов не имел и не мог иметь никакого отношения к лавке Кобозева. Из показания свидетеля и зная лицо, бывшее там в то время, я вижу, что свидетель недостаточно всмотрелся в этого человека. Со временем вы будете видеть на этой скамье подсудимых действительного посетителя лавки Кобозева. Теперь же я прошу вас иметь в виду мое показание, что это не был Тимофей Михайлов.
Товарищ прокурора: Я прошу занести в протокол это заявление подсудимого.
Передопрошен свидетель Самойлов по просьбе товарища прокурора.
Товарищ прокурора: Вы видели сами двух людей, которые приехали в лавку Кобозева в пятницу?
Самойлов: Я видел только одного, вот первого (показывает на Желябова).
– Кобозев когда вернулся в воскресенье?
– Я слышал от Ульянова, что в четвертом часу утра, но сам не видал. Я видел его только вечером, когда покупатели заявили мне, что он спит, а лавка растворена. Я вошел туда, покричал, но он не откликнулся. Я подошел к кровати, разбудил его и спрашиваю: "Что с вами?" Он ответил: "Ах да, неловко, в самом деле".
– Вам он показался пьяным?
– Нет, может быть, немножко выпивши был и заснул.
Желябов: Следовательно, я пришел в 3 часа. Видел ли свидетель, как я вышел?
Самойлов: Нет, я тогда сменился, а Ульянов видел.
– Ульянов говорит, что я вышел в шестом часу. Говорил ли свидетель Дмитриеву что-нибудь такое, из чего Дмитриев мог бы заключить, что Кобозев был пьян?
– В воскресенье полиция была занята, и нам приказано было от дома не отлучаться, поэтому я заявил полиции на другой день, в понедельник, что Кобозев спал.
– Говорил ли свидетель Дмитриеву о том, что он застал Кобозева в пьяном виде или что застал его в расстроенном виде?
– Видать было, что он выпивши, но вошел не шатаясь.
Желябов: Если бы не было на это обстоятельство обращено внимание прокурора, то я не спрашивал бы свидетеля, потому что полагаю, что наша деятельность такова, что перерождает людей и пьянству мы не предаемся, особенно такой человек, как Кобозев. Он совершенно непьющий.
Передопрошен свидетель Ульянов.
Товарищ прокурора: Видели ли вы двух людей, которые выходили из лавки Кобозева в пятницу?
Ульянов: Я видел, когда один человек уходил, а другой вниз спускался.
Свидетель Гордин (извозчик-лихач) показал: Часов в 10–11 вечера какой-то молодой человек подошел и стал нанимать к Вознесенскому мосту за 1 р[убль]. Я его посадил. Когда стали подъезжать к Вознесенскому мосту, он сказал: "Поезжай в 1-ю Роту Измайловского полка, я за это тебе заплачу три р[убля]". Подъезжаем к 1-й Роте, и я хочу сворачивать, но он говорит: "Поезжай во 2-ю". Я спросил: "Где прикажете остановиться?" Он сказал: "Стой". Это на углу Тарасова переулка. Он вышел из саней и заплатил мне 3 р[убля] и 20 к[опеек] на чай, а сам пошел в переулок. Когда я вернулся назад, околоточный Дмитриев спросил меня, куда я его возил. Я сказал.
Первоприсутствующий: Посмотрите на подсудимых; узнаете ли между ними того, которого вы возили?