По предъявлении всех четырех обвиняемых по настоящему делу дворникам Никифору Самойлову и Никифору Ульянову, они признали в Андрее Желябове: первый – положительно, а второй – по сходству – одного из людей, приходивших к Кобозевым 27 февраля.
По предъявлении обвиняемого Тимофея Михайлова околоточному надзирателю Исайе Дмитриеву и извозчику Федору Гордину, они признали в нем большое сходство с тем вышеупомянутым человеком, который 27 февраля, выйдя из лавки Кобозевых, нанял Гордина на Вознесенском проспекте, а затем сошел в Измайловском полку.
При производстве упомянутого выше обыска в квартире Желябова и начатого еще утром 1 марта осмотра всего, при этом обыске найденного, между предметами, находящимися у Желябова, оказались четыре куска сыру, из которых два круга русского зеленого сыра с клеймом "С. А. С", один круг русского голландского сыра и один – русского честера. По сличении через экспертов этих сыров с найденными в лавке Кобозева, они оказались тождественными между собой, причем в лавке были и сыры с клеймами "С. А. С.".
VI
По задержании и привлечении к настоящему дознанию в качестве обвиняемых Николая Рысакова, Андрея Желябова, Софьи Перовской, Геси Гельфман и Тимофея Михайлова, означенным дознанием было обнаружено, что между названными лицами, соединенными друг с другом общностью превратных воззрений и преступной деятельности, существовали близкие отношения, непосредственно предшествовавшие злодеянию и несомненно свидетельствующие о принадлежности их к одному и тому же тайному сообществу, которое, замыслив это злодеяние, привело его в исполнение.
Признаки такового сообщества усматриваются, независимо от изложенных ниже показаний обвиняемых, в следующих данных настоящего дознания:
Вслед за арестом обвиняемого Рысакова были обнаружены две квартиры его: в первой из них, на углу 9-й улицы Песков и Мытнинской, в доме № 32–44, кв. № 17, он нанимал комнату под именем вятского мещанина Макара Егорова Глазева у коллежского регистратора Ермолина, представив и паспорт на означенное имя; во второй квартире, на углу 5-й улицы Песков и Греческого проспекта, в д. № 6-14, кв. № 18 он проживал под своим собственным именем, нанимая комнату у вдовы надворного советника Ксении Холодковской. В первой из означенных квартир, кроме разных рукописей противоправительственного содержания, были найдены: 1) №№ 2 и 3 "Народной воли"; 2) рукопись под заглавием: "Объяснительная записка к программе рабочих членов партии "Народная воля""; 3) печатный экземпляр самой программы и 4) рукопись под заглавием: "Задачи боевой рабочей организации", содержащая воззвание к "товарищам", которые приглашаются вести борьбу с правительством путем открытых насильственных действий.
Из показаний хозяек квартир, в которых проживал Рысаков, – Ксении Холодковской и Прасковьи Ермолиной, видно, что у первой из них он жил до 31 января сего года, причем к нему ходил лишь один молодой человек, которого он называл своим товарищем студентом. Во время проживания Рысакова у Ермолиной его посещали по вечерам, вместе и порознь, шесть человек его знакомых, с которыми он и уходил вместе, возвращаясь домой поздно ночью.
3 марта, по указаниям Рысакова, была обнаружена и квартира того самого неизвестного человека, который умер от повреждений, полученных им при взрыве 1 марта. Под именем виленского мещанина Николая Степанова Ельникова он проживал на Выборгской стороне по Симбирской улице в доме № 59, кв. № 22, у квартирной хозяйки Анны Артамоновой.
По осмотру вещей, оставшихся в квартире Артамоновой, в числе их, кроме шести экземпляров "Рабочей газеты", напечатанных в "Летучей типографии "Народной воли"", и экземпляра упомянутой уже найденной и у Рысакова "Программы рабочих членов партии", оказались еще: 1) счет в израсходовании за ноябрь 33 рублей, с надписью внизу: "отчет Федорова" и 2) платок с меткой "Н. И. Р.".
По предъявлении Артамоновой и служанке ее, солдатской вдове Акулине Смелковой, трупа неизвестного человека, умершего в придворном госпитале, они признали в нем своего жильца Ельникова.
Из показаний Смелковой видно, что Ельников переехал к Артамоновой 15 января 1881 года и вел весьма уединенную жизнь, принимая лишь по вечерам гостей: трех мужчин и двух женщин, из которых один мужчина, высокий и черный, приходил обыкновенно вместе с женщиной с большим лбом, казавшейся его женой. В ночь на 26 февраля Ельников первый раз ночевал дома; 26 числа вечером пришли к нему упомянутые мужчина с женщиной и, кроме того, еще другой светло-русый его знакомый, причем пробыли у него до 12 часов ночи; 27 и 28 февраля Ельникова дома не было, а 1 марта он встал раньше обыкновенного, в 8 часов утра, быстро оделся и ушел, после чего уже не возвращался.
По предъявлении Смелковой обвиняемых: Рысакова, Желябова, Софьи Перовской и Геси Гельфман, – свидетельница признала в них лиц, приходивших к Ельникову, и в частности: в Рысакове – светло-русого человека, нередко приходившего с высоким черным мужчиной и его спутницей и бывшего у Ельникова с ними же 26 февраля; в Желябове – человека, приходившего к Ельникову не менее трех раз; в Перовской – упомянутую спутницу высокого черного мужчины; в Гельфман – женщину, три раза не заставшую Ельникова дома и в последней раз оставившую ему записку.
По предъявлении свидетельнице трупа Николая Саблина, проживавшего в доме № 5 по Тележной улице под именем Фесенко-Навроцкого и застрелившегося пред обыском в ночь на 3 марта, Смелкова признала в нем высокого черного мужчину, часто приходившего к Ельникову вместе с упомянутой женщиной с большим лбом.
По предъявлении того же трупа Саблина свидетельнице Ермолиной она признала в нем сходство с одним из шести лиц, посещавших Рысакова в ее квартире.
Сверх упомянутых уже выше предметов, найденных по обыскам у Желябова, у Саблина и Гельфман в доме № 5 по Тележной улице и у Перовской, у них, между прочим, оказались:
У Желябова – кроме номеров "Земли и воли" и "Народной воли": 1) несколько прокламаций, в том числе от "Исполнительного комитета", по поводу взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года; гектографированная "Программа действия Великорусской партии социалистов-федералистов" с объяснительной запиской и 16 экземпляров фотографических групп осужденных государственных преступников.
У Саблина и Гельфман – 1) печатная прокламация от "Исполнительного комитета" с надписью внизу: "Исполнительный комитет 1 марта 1881 года. Типография "Народной воли". 2-е марта 1881 года", по поводу злодеяния 1 марта, в которой о нем объявляется как о совершившемся уже событии, с изложением его причин и требований, предъявляемых так называемой "социально-революционной партией" к будущему; 2) многие революционные периодические издания и брошюры на русском языке; 3) два револьвера с принадлежностями и кастет; 4) кусок грифеля с вырезанной на нем печатью московского генерал-губернатора и 5) записка без адреса, подписи и числа на небольшом клочке бумаги, относящаяся, по-видимому, до организации преступной деятельности "партии". В записке этой говорится о добывании и присылке револьверов, кинжалов, паспортов, печатей мещанского старосты, о действии силой и между прочим значится: "Дело пошло как по маслу, нужна бы женщина, еврейка, для неинтеллигентной роли; попросите от меня Гесю, не возьмется ли она за это; если нет, то тогда пусть А. М. поручит ей ведение всех дел в Питере, а сама приезжает".
У Перовской – 1) печатная программа "Исполнительного комитета"; 2) два экземпляра печатной программы рабочих членов партии "Народная воля";
3) 17 экземпляров "приложения" к № 2 "Рабочей газеты"; 4) рукопись под заглавием: "Подготовительная работа партии", содержание которой после введения, трактующего об общих приготовлениях к восстанию, излагается по отделам со следующими заглавиями:
а) центральная организация, б) организации местные и специальные, в) городские рабочие, г) войско, д) интеллигенция и молодежь и е) Европа; 5) листки бумаги с цифрами (по-видимому, шифром) и разными заметками противоправительственного направления;
б) записная книжка с разными чертежами и заметками, представляющими как бы условные слова и знаки.
Кинжал, бывший при Рысакове на месте преступления и полученный им, по его показанию, от Желябова, по внешнему своему виду, имеющимся на нем знакам и выделке оказался совершенно тождественным с кинжалами, отобранными: 1) у называющего себя харьковским мещанином Иваном Яковенко, арестованного в Петербурге в день задержания Тригони и Желябова и обвиняемого по делу об Александре Михайлове и других так называемых "террористах" и 2) у вышеупомянутого сына священника Орлова, задержанного 3 марта в кондитерской Исакова, по одному из адресов, найденных у обвиняемого Тимофея Михайлова.
VII
Независимо от всех приведенных выше прямых и косвенных доказательств, показания, данные при расследовании настоящего дела Рысаковым, представляя, кроме полного его сознания, еще и важные разоблачения, вполне освещают план, обстановку и самое совершение злодеяния 1 марта 1881 года.
Показания эти, пространно и подробно изложенные Рысаковым собственноручно при девяти последовательных допросах и в поданном им особо заявлении, касаются по своему содержанию нижеследующих главных предметов.
1. Вступление в социально-революционную партию и отношение к ней.
Сочувствие к социально-революционному движению явилось у Рысакова еще до поступления его в Горный институт, то есть до сентября 1879 года, но до января 1881 года участия в активной деятельности партии "Народная воля" он не принимал. С начала учебного 1880/81 г[ода] Рысаков возымел мысль вступить в революционную рабочую организацию, так как сознавал возможность достигнуть каких-либо результатов при единоличном действии. В это же время на квартире студента Урсыновича Рысаков познакомился с Желябовым, называвшимся "Захаром", знакомство с которым дало возможность ему, Рысакову, расширить и осмыслить свою деятельность среди рабочих. Ввиду успешного сближения Рысакова с рабочими под предлогом обучения их грамоте в январе 1881 года Желябов привел Рысакова в 7-ю Роту Измайловского полка, в квартиру, занятую, по словам Желябова, нелегальными людьми, и там познакомил его с каким-то человеком, который предложил ему вступить в партию членом рабочей организации. Человек этот доставил Рысакову сведения о целях, составе и средствах партии и, между прочим, обещал ему материальную помощь в размере 30 рублей в месяц.
Сближаясь с рабочими под предлогом обучения их грамоте, Рысаков старался организовать рабочие кружки, возбуждая их к открытому восстанию с целью экономического и политического переворота. Как член организации, Рысаков бывал на собраниях агитационной группы, и раза два или три эти собрания происходили у него. На этих сборищах, где он встречался с Желябовым, обсуждались вопросы чисто социальные и агитационные, а о террористических предприятиях говорилось только как о способе к оживлению рабочего движения и к охранению партии от шпионов, но рассуждения эти носили на себе характер общий, принципиальный, и личности для исполнения предприятий еще не намечались.
Не разделяя всех воззрений "Народной воли" и считая ее не знаменем, а партией, он тем не менее думал, что так как народ, не подготовленный к открытому восстанию, может выйти из своего пассивного положения только в том случае, если во главе его станет смелый и решительный предводитель, какими прежде были самозванцы, то роль эта должна быть выполнена партией "Народная воля". В состав рабочей организации входили: а) агитационная группа для пропаганды и руководства движением и б) образовавшаяся среди рабочих в феврале 1881 года по инициативе Желябова боевая дружина рабочих, или террористический отдел, для охранения движения и рабочих от шпионов. Агитационная группа относилась к Исполнительному комитету как подгруппа к группе. К агитационной группе принадлежали, кроме него, Рысакова, Желябова и Перовской, – человек, называвшийся "Инвалидом", и человек, известный ему, Рысакову, под названием "Михаила Ивановича" или "Котика", которого он признал в предъявленном ему трупе неизвестного, умершего в Придворном госпитале и проживавшего под именем Ельникова в доме № 59 по Симбирской улице. Террористический же отдел состоял всего из пяти-шести человек, а именно: из него, Рысакова, Желябова и Михаила Ивановича, какого-то из "интеллигентных" и, кажется, Тимофея Михайлова.
2. Организация и совершение злодеяния 1 марта, по словам Рысакова, не должны были явиться и в действительности не были прямым делом "террористического" отдела рабочих. Исходя от "Исполнительного комитета", это преступление было лишь предложено "комитетом" рабочей боевой дружины, причем он, Рысаков, даже думал сначала, что самое посягательство будет совершено кем-либо из членов "комитета".
Речь о цареубийстве зашла на собраниях террористического отдела, происходивших сначала в квартире Рысакова, а затем в особой конспиративной квартире (Геси Гельфман) по Троицкому переулку; на этой последней квартире, недели за полторы до 1 марта, Желябов "кликнул клич", или, другими словами, вызвал добровольцев, желающих совершить новое покушение на жизнь государя императора, решенное "Исполнительным комитетом". После этих собраний состоялось еще одно в каком-то трактире, где снова обсуждался вопрос о покушении; сначала событие, о котором Желябов говорил с Рысаковым в виде предположения еще до упомянутых собраний, представлялось осаленным, но затем Рысаков стал замечать в Желябове и его товарищах лихорадочную поспешность, которую Рысаков объясняет тем, что состав и силы партии были расстроены только что постигшими ее арестами. На категорическое предложение Желябова совершить покушение Рысаков согласился приблизительно за неделю до 1 марта, после чего вступил в непосредственные сношения с кружком лиц, устраивавших посягательство, и был введен в новую конспиративную квартиру по Тележной улице, которая, по словам Желябова, и была нанята исключительно для подготовления цареубийства. На призыв Желябова совершить преступление отозвались, кроме его, Рысакова, еще "Михаил Иванович" и Тимофей Михайлов, а также, по-видимому, и человек, называвшийся "Михаилом", с которым незадолго перед тем его познакомил Желябов как с "товарищем по делу". Сверх названных лиц на "конспиративной квартире" появилась и Перовская, с которой Желябов познакомил его, Рысакова, еще в начале зимы, причем Рысаков принял тогда же участие, вместе с "Михаилом Ивановичем", в постоянном и правильном наблюдении за выездами государя императора, которое было организовано Перовской. На конспиративной квартире по Тележной улице собирались добровольцы, то есть он, Рысаков, "Михаил Иванович", Тимофей Михайлов и "Михаил". Здесь же Рысаков видел Гесю Гельфман, а также человека, признанного им в предъявленном ему трупе Саблина. На первое же собрание вслед за Желябовым явился человек, которого называли "техником" и который подробно объяснял устройство метательных снарядов по принесенным им образцам. 28 февраля он, Рысаков, "техник", Тимофей Михайлов и "Михаил Иванович" ходили за город в пустынное место за Смольным монастырем пробовать образец снаряда; снаряд этот был брошен Тимофеем Михайловичем и удачно разорвался. Оттуда участники задуманного преступления отправились на конспиративную квартиру для получения каких-то указаний от Желябова, который, однако же, не пришел, причем, кажется, Гельфман сказала, что если он не придет, "то, значит, занят". На другой день, 1 марта, в 9 часов утра, согласно состоявшемуся накануне уговору, все вновь сошлись на конспиративной квартире для получения снарядов и необходимых указаний. Здесь были: он, Рысаков, Тимофей Михайлов, "Михаил Иванович" и "Михаил". Вскоре пришла Перовская и принесла с собой узел со снарядами, в котором их было не больше двух; она сообщила об аресте Желябова и объяснила, что, несмотря на работу в течение всей ночи, не успели приготовить предположенного прежде количества снарядов. "Может быть, и еще принесут, – сказала Перовская, – нужно довольствоваться малым". Затем явился "техник" и, как кажется Рысакову, также принес снаряды. Все указания для совершения злодеяния были даны Перовской, которая начертила на конверте план местности и каждому из участников указала на нем назначенный ему пункт. При этом состоялось следующее распределение: на Малой Садовой имел произойти взрыв при проезде государя, а лица, вооруженные метательными снарядами, были расставлены поблизости. Он, Рысаков, должен был стать у Екатерининского сквера, а "Михаил" – на углу Невского проспекта и Малой Садовой. На противоположном конце этой улицы, на углу Б[ольшой] Итальянской, близ Манежной площади, как на опаснейшем месте, должны были поместиться лица, более друг с другом знакомые, более опытные и с лучшим революционным прошлым; здесь могли стать "Михаил Иванович" и Тимофей Михайлов. При взрыве на Малой Садовой, где, по словам Перовской, государя "уже ждут", все лица со снарядами должны были, на случай неудачи, спешить к месту взрыва. В случае же если бы государь император не проследовал по Малой Садовой, то свидание с Перовской было условлено на Михайловской улице, где она должна была подать знак о том, что следует идти на Екатерининский канал и здесь ждать возвращения государя в Зимний дворец после обычного посещения им Михайловского дворца. Когда же оказалось, что государь император проследовал в Манеж не по Малой Садовой, а из Манежа после посещения Михайловского дворца направился по Екатерининскому каналу, то он, Рысаков, придя по сигналу Перовской на набережную этого канала, бросил свой снаряд, завернутый в платок, под ноги лошадям ехавшей ему навстречу императорской кареты, после чего и был задержан. Тут же на набережной он, как ему кажется, видел пред собой на далеком расстоянии "Михаила Ивановича".