Отнюдь не стремлюсь изображать из себя этакого народного обличителя, клеймящего испорченные, прогнившие "верхи". Я – часть страны, часть политики этой и признателен судьбе, что она дала мне возможность по приезде в Москву встретить и на той, "старой" Старой площади, и в Верховном Совете Российской Федерации, и сегодня в Совете Федерации множество совестливых, умных, порядочных людей. Одни из них стали мне добрыми друзьями и надежными союзниками в политических битвах. Они помогли мне вновь подняться на ноги после "расстрела". Мои помощники Галаев, Семенов, Волков, Колеснев. Мои специалисты – друзья Печенев, Ожиганов, Болтенкова и многие другие. Им спасибо. С иными мы находимся в разных лагерях, но это не мешает нам относиться друг к другу с доверием и уважением. В конечном счете это главное перевешивает все негативное. Даже в противнике, в оппоненте я ценю человека, человеческое достоинство.
Мой московский период жизни еще невелик по времени, зато насыщен событиями. Он вместил в себя печальный закат одной системы и хмурое утро другой, несомненные обретения и столь же несомненные потери, лишения, драмы. Для меня очевидно, что многих потерь можно было избежать, если бы в критические моменты наделенные властью лица оказывались на должной нравственной высоте и занимались политикой, а не политиканством. Где-то это, может быть, касается и меня. Кризис, переживаемый Россией, всем бывшим Союзом ССР, имеет не только социально-экономическую и политическую подоплеку, но и моральную, психологическую. Он густо замешан на отступничестве, слабоволии, аппаратных интригах, добровольных и вынужденных компромиссах, подчас граничащих с капитулянтством и предательством, с одной стороны, на фанатической одержимости, нетерпимости, "зацикленности" на разрушении всего и вся – с другой. В руководстве и обществе не было отработанной установки на реформы. Не были обозначены приоритеты реформ. Был лишь порыв. Это – первое.
Второй мой вывод касается проблем, которые составили цель и смысл моей жизни. Я имею в виду национальные отношения. Развал Союза ССР, высокая степень напряженности и кровопролитные конфликты на межэтнической почве – расплата не только за ошибки предыдущих десятилетий, но и за допущенные уже в ходе перестройки и после нее. Именно они позволили рвущимся к власти этнократическим группировкам превратить назревшие национальные проблемы в главную карту своих политических игр и успешно разыграть ее. Это кровавое пятно на совести не только тех, кто ушел в политическое небытие.
Строго говоря, настоящего противодействия этим рвавшимся к власти группировкам не было. Работая в ЦК КПСС, а затем в Верховном Совете России, я с неприятным удивлением обнаружил, насколько многие партийные, государственные деятели, в том числе и самого высокого ранга, оказались оторванными от реальных процессов в сфере межнациональных отношений, как плохо они знали, понимали, чувствовали истинное положение дел, настроения в союзных республиках, автономных образованиях. Похоже, они искренне уверовали в то, что национальный вопрос в СССР решен полностью и окончательно. И это одна из причин того, что трагические события в Нагорном Карабахе, Сумгаите, других регионах, возникновение мощных национальных движений в республиках явилось для руководства КПСС, Советского Союза полной неожиданностью. Оно так и не сумело своевременно выработать адекватную национальную политику, подлинно демократическую концепцию реформы национально-государственного устройства СССР. В этом, по моему убеждению, одна из основных причин развала Союза. Горбачев и в целом руководство страны хранили гробовое молчание по этому вопросу. Вплоть до алма-атинских событий. Да и то сочли их случайностью, решили обойтись постановлением, обвинив весь казахский народ в национализме.
Объективности ради надо сказать, что и в нынешних российских властных структурах демократическая и взвешенная политика по национальному вопросу с трудом пробивает себе дорогу. Федеративный договор, в котором я видел и вижу единственный в нынешних условиях шанс на сохранение единства и целостности России. Пришлось буквально отвоевывать, шаг за шагом преодолевая сопротивление как унитаристов, так и националистов-сепаратистов. Но параллельно и унитаристы и сепаратисты навязывают России синдром ее неизбежного развала. Почитайте газеты. Только сейчас многие успокоились.
Давайте же взглянем на ситуацию глазами очевидца и действующего лица многих важных политических событий нескольких последних лет; глазами ученого, ставящего целью беспристрастное осмысление фактов, явлений, процессов общественной жизни, поведения партий и социальных групп, политических, государственных деятелей; глазами представителя "малого" этноса, сравнительно недавнего выходца из провинции и относительного новичка в "коридорах власти".
Непосредственная причастность к описываемым событиям позволяет показать их как бы изнутри, на фоне не всегда видимых общественности столкновений различных интересов, позиций, характеров. А неизбежная при этом для очевидца и участника субъективность в какой-то мере "снимается" стремлением к научному анализу объективной логики исторических процессов.
У всех на памяти телетрансляция первого Съезда народных депутатов СССР. Это было захватывающее зрелище, вселявшее в людей надежду на скорое становление подлинной демократии. Более того, казалось, что это уже и есть демократия: свободные, без бумажек, острые речи, критика власти, не взирая на лица, возникновение фракций, образование оппозиции. Куда уж дальше. Прошло не так много лет, однако восприятие людьми парламента коренным образом изменилось. Да и демократия в целом заметно теряет свою былую привлекательность. Что же произошло?
Все изменения в российском обществе происходят в последние годы под лозунгом демократизации. Но при этом забывается следующее: принципиально важно изменить в целом нравственно-политический климат всего общества, сделать его действительно гражданским, демократическим не на словах, а на деле. А для этого – защищать права каждого человека, всех национальностей, гарантировать защиту этих прав, помочь людям избавиться от страха, подозрительности, озлобленности. Можно очень много говорить о демократии (в духе Горбачева – Яковлева), создавать целую систему, казалось бы, демократических институтов (в духе Ельцина). Но если в обществе не созданы условия для законопослушной, спокойной и разумной жизни каждого человека, каждого народа, и прежде всего законопослушных должностных лиц, то в таком обществе демократией и не пахнет. Демократия – это не только количество политических партий и выпускаемых газет, не только масштабность митингов и количество произнесенных слов протеста. Демократия – это состояние отдельного человека и всего общества, облеченных в твердые правовые и нравственные установки. Если будет ощущаться потребность во взаимогарантируемой свободе, взаимогарантированном самосохранении и развитии, то в этом случае на первый план выйдет уже не классовая, социальная или национальная борьба, не битва за выживание, а сотрудничество и сотворчество индивидов и народов, строящиеся на нравственности и праве. На взаимном самоограничении и ответственности.
Могут возразить, что это, мол, еще одна утопия. Я так не считаю. Данный вариант развития вполне возможен. Но только тогда, когда в обществе будет господствовать закон для всех. Общество нуждается в политической, гражданской и экономической свободе. И не просто провозглашенной, декларируемой, а закрепленной законами. Путь к ней лежит через свободу и совесть отдельного человека, личности. Необходимо обеспечить право жить по совести, осознавая свой долг перед обществом, семьей, нацией, человечеством и реализуя его. На смену классовой солидарности, классовому интернационализму должны прийти и утвердиться ценности гражданской, межличностной солидарности, если хотите, гражданского интернационализма как неотъемлемого элемента функционирования многонационального общества народов и индивидов. Для этого надо уходить от крайностей, от невежества как бездумного радикализма, так и замшелого догматизма. Согласованные и взаимоприемлемые правовые нормы, а не прихоть начальника или митинга должны регулировать подобные вопросы.
Эти, казалось бы, абстрактные моменты бытия остались вне поля зрения политиков и не реализовались при Горбачеве. Поэтому не состоялась и сама перестройка. Да она и не могла состояться. У Горбачева отсутствовала целостная философия и последовательная логика политики, способной вывести общество и человека из кризисного состояния. В книге "Горбачев, Лигачев, Ельцин – политический портрет на фоне перестройки" Третьяков справедливо заметил, что перестройки не было, были лишь одни разговоры. Речь, видимо, шла о роли самих лидеров на фоне политической борьбы. Наиболее сильной оказалась личность Бориса Ельцина. Его преимущество заключалось в единственном аргументе – в противостоянии старому обществу.
На этом этапе данный аргумент действительно стал определяющим. Люди устали не только от самой системы, но и от демагогии Горбачева. Фигура Ельцина была привлекательной почти для всех. Но этим аргументом нельзя пользоваться вечно, ибо он может разрушить общество, поскольку не дает возможности созидать. Людям начинают надоедать демагогия, хаос и неразбериха. Сегодня нет демократии, потому что отсутствует установка на созидание, нет четкого разделения властей, нет традиций. Власть не работает. Законы не действуют или действуют избирательно. Мне лично приходилось говорить Борису Николаевичу о том, что нельзя той же командой и теми же способами, которыми он шел к власти, руководствоваться, придя к власти. Прийти к власти и властвовать – это разного рода технологии. Он был согласен со мной во многом. Мы говорим о законности, о демократии, но все остается по-старому, и в нынешней политике правят бал отдельные личности, а не конституционные органы власти. Таковы традиции российской власти. Около 80 процентов населения СССР проголосовало за сохранение Союза. Ну и что? Кто это принял во внимание? Вначале семь, а потом три человека решали судьбу Отечества, судьбу народов. Хотя надо учесть, что они взялись за дело из-за полного безволия и беспомощности Горбачева. Таковы удивительные лики нашей демократии. Поэтому и идеализировать ее не надо, не надо копировать чьи-то системы, а стоит жестко учитывать специфику перехода нашего общества к правовому государству. Это все и не было учтено в сфере национальных отношений. Раскрепостили национальную энергию, не продумав, куда ее направить, орудием какого процесса ее делать.
Видно, по воле Аллаха мое нелегкое депутатство пришлось на смутное время. Конечно, было бы несправедливо окрашивать это время исключительно в черные и серые тона, ибо оно вобрало в себя и позитивные процессы обновления общества. Однако в целом времена наступили трудные, людям живется нелегко, а некоторым – и просто тяжело. Будучи членом высшего органа законодательной власти, я, естественно, не могу не ощущать своей личной ответственности за переживаемые страной, народом невзгоды, за то, что пока не видно просвета, скорого выхода из свалившихся на нас кризисов всех видов: экономического, политического, финансового и межнационального. Да, пожалуй, и более глубокого – духовного, нравственного кризиса. Могли ли нации чувствовать себя спокойно в этой ситуации? Нет, не могли. Не могут. Сразу помочь им в беде оказалось очень трудно. Революционное реформирование такой хрупкой материи, как нации, и отношения между ними невозможны.
Самый легкий выход – сложить с себя депутатские полномочия. Но такой шаг явился бы проявлением малодушия в условиях, когда над моим родом и друзьями, над моим народом, над моим Отечеством нависла черная тень опасности быть ввергнутыми в пучину раздоров, когда разворачиваются такие крупномасштабные конфликты.
Для различных людей депутатство привлекательно по разным причинам: одни ищут в нем какие-то привилегии и материальные выгоды; для других притягателен момент самоутверждения у микрофонов, перед объективами телекамер; третьи, и таких больше, искренне хотят способствовать позитивным преобразованиям в стране. Самую, по-видимому, малочисленную часть депутатов составляют радикальные революционные реформаторы – "партия бешеных" или основательные догматики – "динозавры". Они настолько радикальны или закостенелы, что попросту не слышат своих коллег и избирателей. Верховный Совет России, в сущности, стал заложником этих крайностей, и во многом именно это привело его к трагедии.
Для меня же депутатство – реальная возможность перевести в практическую плоскость выстраданные мной конкретные идеи национального возрождения народов, помочь в решении жизненно важных запросов избирателей, в меру сил своих способствовать долго и тщетно ожидаемому людьми улучшению жизни. Главное для меня – состояние духа человека и народа, их свобода и возможности, которые разумно сочетаются с потребностями общества, самочувствием других людей и народов. Понимаю утопичность моих идей, ибо от отдельного депутата мало что зависит. Мне многое не удалось, многого не смог предотвратить. Но скажу, пусть это выглядит и не очень скромно: другой на моем месте вряд ли добился бы большего. И по отношению к Союзу, и по отношению к России, и по отношению к Дагестану. И эти слова – не результат самонадеянности, а итоги трезвого анализа.
Складывается довольно-таки странная ситуация: при, казалось бы, всеобщем желании преобразований (хотя бы на уровне Парламента и исполнительных структур власти) жизнь с каждым днем становится все хуже и хуже. И те, и другие увлечены демократическими реформами, а подумать о положении народа, да и о состоянии самой демократии некогда. С одной стороны, депутаты с энтузиазмом выступают от имени народа, заверяют в своей любви к нему. Но с другой – слова, все только слова. Кому интересны они, если нет реальных дел, и как при этом жалки, а то и кощунственны претенциозные речи, обильно льющиеся изо всех парламентских микрофонов и с правительственных трибун. Но "парламент" в переводе с английского и означает "говорильня". Такова его участь. Говорим, говорим… Таких разговорчивых депутатов в нашем Отечестве еще не было. Но и от молчаливых, как оказалось, толку тоже мало. Поэтому становилось очевидным: надо быстрее продвигаться к золотой середине, создавать традиции просвещенного, эффективного парламентаризма. Именно нашему Верховному Совету выпала миссия решать эту задачу. Только вот на деле разделение властей у нас – это бесконечная их борьба. Отсюда – бессмысленные и злобные нападки на парламент, конструирование в его лице образа врага.
Нельзя не признать: далеко не все у нас получалось. Но и то понять нужно: мы начинали практически на пустом месте. Традиции российского парламентаризма только создаются. Судя по историческим источникам, Государственная дума начала XX века мало чем отличалась в этом отношении от нашего Верховного Совета. Позади еще одни выборы. Как-то поведут себя новые депутаты? Могут ли они быть другими? Цивилизованный парламент создается на протяжении не десятилетий даже, а столетий. Касается это, впрочем, и демократии, и рыночной системы, и политической культуры в целом.
Оглядываясь назад, я иногда задаюсь вопросом: почему же меня избрали народным депутатом? Думается, в первую очередь это избрание объясняется переменами, которые принесла с собой перестройка. При всем критичном отношении к ней, точнее, к политике партийно-государственного руководства СССР, названной "перестройкой", она создала новую атмосферу в обществе. Впервые появилась возможность открыто выражать свои мысли, отстаивать многопартийность, выступать с критикой существующей системы. Это – величайшая победа. Но многие из нас, в том числе составившие явную оппозицию, оказались не готовыми к этому. Обретя возможность действовать свободно после десятилетий жестокого тоталитарного управления обществом, они выступали в роли рыцаря Ланселота, одержимого сведением счетов и разрушением. Ни у правых, ни у левых не нашлось запаса созидательных и позитивных идей. Не оказалась на высоте и значительная часть депутатов, получивших мандат благодаря активности структур КПСС. Они не продемонстрировали созидательно-реформаторских усилий, в которых так нуждалось и нуждается общество. Старые привычки, страхи, обязательства и многое другое довлели над этими людьми. Одни освободились от этого раньше, другие – позже. Такова жизнь. Она развивается согласно эволюционным, а не революционным законам.
Меня не привлекали обе крайности. Соответственно, насколько мог, я дистанцировался от них. В крайностях я всегда видел проявление невежества.
Анализируя отшумевшую еще в 1990 году предвыборную борьбу, я понимаю, что мои соперники (и не только они) считали, что мое положение работника ЦК КПСС дает мне определенное преимущество перед ними. Вообще, непосвященным казалось, будто эта должность обеспечивает массу выгод, большое материальное благополучие, автоматическую поддержку самой влиятельной политической силы. Это распространенный, стойкий и все-таки в чем-то ложный стереотип.
К моменту моего прихода в аппарат ЦК в июне 1988 года многие преимущества работы на Старой площади обернулись недостатками. Былых привилегий почти не осталось, во всяком случае на должность консультанта, которую я занимал, они не распространялись. А работать надо было в режиме рядового солдата. Но не это главное. Парадокс заключался в том, что на выборах против меня выступили как ярые враги партийной номенклатуры, так и сама эта номенклатура. Она не без оснований считала меня случайным человеком в своих сплоченных рядах, сумевшим "проскочить" в центральный аппарат без ее благословения. Как видно из архивов, при подведении итогов выборов на Политбюро А. Н. Яковлев говорит о том, что один работник отдела национальных отношений стал депутатом. Ни он, ни другие мою фамилию не смогли вспомнить или выговорить. Так вот, я и был этот "один работник". Такова примерно была и позиция Дагестанского областного комитета КПСС. Ведь в ЦК я пришел фактически без его ведома, без его рекомендации. Ни один из секретарей обкома меня лично до этого не знал. Будучи заведующим кафедрой, я жил с семьей в общежитии пединститута, где тараканов было больше, чем жильцов. Пригласили же меня в Москву как специалиста, доктора наук, заметив по публикациям в центральных журналах.