По взрослым меркам детский дом был недалеко от моего родного барака. Несколько километров это ведь не расстояние даже для семилетнего пацана. Но точной дороги домой я не знал. Знал, что нужно пройти через городской парк, перейти железную дорогу. А дальше места для меня уже были знакомые.
Попытка побега была совершена, но успеха не имела. Я прошел через парк, как через лес, но у железнодорожного переезда меня уже ждали.
Было обидно, но зато я уже разведал, ранее неизвестную мне, дорогу.
Во вторую попытку побега со мной пошла и сестра. Когда мы добрались домой, мама только пришла с огорода с первым урожаем кукурузы.
Плакали мы все долго. Но, когда за нами пришли из детского дома, мама нас не отдала: "Кукурузы много уродило. Как-нибудь прокормимся". И прокормились. Кукурузная мамалыга помогла.
К этому же периоду относится и другое серьезное воспоминание. Мы – дети, знали о том, что всем вокруг живется очень тяжело. Украина голодала, умирали люди, а по улицам нашего города каждый день шествовали колонны немецких военнопленных из расположенного неподалеку лагеря. Мы знали одно – нам плохо, а их кормят и одевают. За что? И многим из нас хотелось хотя бы поиздеваться над военнопленными, подразнить их. И именно мы, малыши, были среди заводил самыми смелыми и нахальными. Мы не ведали что такое опасность или сострадание. Почти у всех нас не было отцов, и наша озлобленность была вполне понятной. Мы выкрикивали ругательные слова, и на первых порах даже пытались плюнуть в колонну военнопленных. Немногочисленные солдаты конвоя лениво отгоняли нас, хотя мы и сами старались не подходить очень близко к немцам. Так нас воспитывали, и мы еще помнили унижения времен оккупации.
Мы не разделяли военнопленных на хороших и плохих людей. Для нас они были все Фрицы – так презрительно окрестили тогда всех немцев, воевавших против нас. Может быть, среди них был и тот, кто бросил мне когда-то хлеб. Вполне возможно. Но об этом тогда не думалось. Единственное желание было у всех просто поесть. И это желание уже становилось привычным и потому особенно опасным.
Сейчас я не удивляюсь, а в тот период очень странным казалось мне, что только некоторые военнопленные откликались на наши насмешки. Может быть поэтому нас надолго не хватало. Уже через сто-двести метров мы отставали, а через некоторое время и вовсе прекратили это занятие. Стало не интересно. Да и настоящей злости, как, впрочем, и сострадания, мы не ведали.
Когда пришла пора идти в школу, мне повезло. Классный руководитель Галина Андреевна была прекрасным учителем и добрейшим человеком.
В эти годы я отчетливо помню заботу, которую проявляли люди к таким как я. Война многих ожесточила, но и сделала более человечными. Родительский комитет в школе собирал на праздники деньги для подарков детям из детдома. Получал подарки и я с сестрой.
Не забывали помогать маме и на ее работе. Мы с сестрой каждое лето ездили бесплатно отдыхать в пионерлагерь. Помогали одеждой и обувью.
Только сейчас, став взрослым, имея свою семью, я понимаю, как трудно было маме. Мы помогали ей как могли. На мне, например, была обязанность пасти нашу козу. Я даже зарабатывал, приглядывая и за соседскими козами и коровами.
Именно в это время я и пристрастился читать книжки и стал заниматься спортом. Вернее физкультурой. Ведь козопас я был не один. Играли и соревновались мы друг с другом много. И информацией делились, новыми знаниями. Так что это была очень хорошая школа самообразования и развития.
Конечно, как и все дети того времени, мы играли в войну. После войны долго сохранялись разрушенные здания, которые превращались нами в неприступные крепости. И часто после атак таких крепостей многие шли домой с пробитыми головами. Ведь защитники и нападающие дрались всерьез, а камни были надежным оружием.
Много серьезных драк было и за сферы влияния между домами, улицами, даже районами. Между нашей азотно-туковой площадкой (завод такой был рядом) и соседней улицей пролегала балка. В этой балке был чудесный вишневый сад. Несколько лет он был ничейным. И за него дрались. Я помню, как старшие посылали нас малышей в сад, а сами прятались где-нибудь у дороги. Мы шли в сад. Противники видели, что с нами можно справиться и устраивали за нами погоню. Мы убегали, и все мы думали о том, как бы добежать до места засады. И когда добегали, то тут старшие ребята устраивали обратный кросс для нападавших. Правда бывало, что и не добегали некоторые. Тогда доставалось и нам.
Вероятно, с педагогической точки зрения и не рекомендуется вспоминать.
Подобные поступки. Но что делать, если все это было на самом деле.
Кроме набегов на сады были набеги и на кинотеатры. С большим трудом мы собирали копейки, чтобы купить билет одному из нас – самому смелому. Он заходил в зрительный зал, и его задачей было открыт определенную дверь в период просмотра киножурнала. Затем мы все разом вваливались в зрительный зал. Иногда фильм прекращали показывать. Кое-кого выводили, но другие оставались.
По-моему, вся наша детвора, проживающая в районе кинотеатра, была на учете в милиции. Все наши проделки были изучены, и попадать в зрительный зал становилось с каждым разом труднее и труднее. На вылазки мы решались уже только в случае показа очень хорошего фильма.
Однажды ребята нашли лазейку в кинотеатр через чердак. Пролезть в найденную щель мог только такой маленький пацан, как я.
По разработанному плану я пробрался на чердак, проник в комнату художника. И все. На выходе из комнаты на сцену меня и повязали. Толи кто-то проболтался о нашем плане, толи работники театра хорошо изучили нас, но план не сработал. Меня отправили в милицию, куда вскоре пришла и мама.
Раньше нас просто отпускали. Но на этот раз художник заявил, что у него что-то пропало. А это уже была кража с проникновением. Но обошлось и на этот раз. Правда, больше никто из ребят подобным образом в этот кинотеатр не проникал.
Сам я с друзьями облюбовал для знакомства с искусством другой клуб. В нем не показывали кино, но зато ставили различные театральные спектакли, устраивали различные концерты и соревнования спортсменов на сцене.
Проникали в зал мы кто как мог. Через форточки в туалете, через окна гримерок. А когда не получалось попасть в зал, использовали для просмотра старую кинобудку. Киноаппараты из нее убрали давно, но окошки остались. Через них можно было увидеть все, что происходило на сцене. Вот только почти ничего не было слышно. Этот наш наблюдательный пункт существовал долго. Но, в конце концов, окошки тоже закрыли.
Ну и, конечно же, как все мальчишки мы очень любили играть в футбол.
Барак, в котором я жил, стоял рядом со стеной забора стадиона местного завода. Днем стадион был в нашем мальчишеском распоряжении, а вечером, кода проходили официальные матчи взрослых или тренировки команд, нас выгоняли со стадиона. Иногда удавалось остаться и тогда мы смотрели игры взрослых. А если не получалось затеряться в толпе болельщиков, то мы смотрели игры и тренировки с крыш своих сараев, а то забирались и на крышу барака.
Значительно позже, когда детский спорт стал более организованней, мы перестали играть дом на дом, улица на улицу, а организовали районную команду. Наша команда даже выигрывала на городских соревнованиях. Я же был вечно запасным из-за своего маленького роста. Мог выиграть разве что из-за своей юркости, но никак не в силовых единоборствах.
Можно вспомнить много случаев из школьной жизни. Здесь были и совместные походы, были помощь и взаимопомощь. Но главной вехой в моем становлении мировоззрения был седьмой класс. В этот год я по-настоящему понял, что такое ответственность, самостоятельность, борьба за принципы.
В этот год я был принят в члены ВЛКСМ и окончил седьмой класс в новой неполной средней школе № 29. Мы были ее первым выпускниками. Меня избрали председателем совета пионерской дружины школы. Мы организовывали и первую комсомольскую организацию в школе. Мне не довелось быть первым комсомольцем школы, но до сих пор помню, с каким волнением мы готовились к этому шагу.
Когда пришла пора и мне вступать в члены ВЛКСМ, меня рекомендовали пионерская дружина и директор школы Надежда Степановна Шабала. Ох и строгая это была женщина. Ее боялись, но странным образом, никто на нее не обижался.
Седьмой класс запомнился мне и еще двумя учительницами.
Галина Исаковна Шкода. Наш классный руководитель, преподаватель украинского языка и литературы. Добрейшей души человек. Сколько ей попадало за наши проделки, а она только укоризненно качала головой, и говорила: "Нушо ж вы зо мной робите?". Мы любили ее, хотя и пользовались ее добротой.
Александра Артемьевна Копылова. Преподаватель математики. Сколько она поставила мне троек на контрольных работах! Только за то, что я все решал быстро и правильно, но оформлял работы крайне неряшливо и неаккуратно. Кляксы и корявый почерк я в то время считал чем-то не очень существенным. Правда, на итоговые четвертные оценки такая строгость не влияла. Седьмой класс я закончил с похвальной грамотой. И научился я за этот год очень и очень многому….
Веселая музыка, передаваемая по телевизору, прекратилась, и на экране появилось улыбающееся лицо диктора. Мама замерла в ожидании, и только сейчас увидела, что рядом стоят Валя, невестка. Удивляться она, однако, не стала.
– Передаем сообщение ТАСС, – торжественным голосом объявил диктор. В Советском Союзе выведен на орбиту новый космический корабль. Экипаж в составе: командир экипажа летчик-космонавт СССР Попович Павел Романович, бортинженер летчик – космонавт СССР Артюхин Юрий Петрович…
– С хорошим началом, сын, – тихо прошептала мама. Слезы радости, тревоги и облегчения помимо ее воли закапали из ее глаз. Черты её лица разгладились, и она сразу стала помолодевшей, бодрой. Повернувшись к собравшимся, мама пыталась найти какие то слова, которые смогли бы выразить всю степень ее счастья и гордости, но не смогла. Она лишь улыбнулась, и вновь повернулась к экрану телевизора.
Нет. Она знала, что ее сын не является космонавтом. И о нем снова не было ни слова в очередном репортаже. Но она знала, что ее сын от начала и до конца участвовал в подготовке именно этого космического экипажа. Сын много рассказывал о космонавтах и своих товарищах по службе, и мама в глубине души надеялась, что сын жалеет ее – не говорит о том, что сам готовится к полету в космос. Тайная ее надежда не оправдалась и на этот раз, но все-равно мама была довольна. Ее Сын – офицер, инженер, и сейчас занят очень важным делом. По результатам действий именно этих космонавтов будут оценивать и его работу. И, судя по тому, как начался этот полет, работа сына была хорошей. Мама могла гордиться таким сыном….
И мог ли я считать, что занимаюсь не престижной работой?!
А попал я на службу в Центр подготовки космонавтов очень просто.
После восьмого класса окончил ремесленное училище, и год работал монтажником высотником. Все это время учился в вечерней школе.
Затем учеба в военном училище, служба в авиационном полку. Затем снова учеба. Теперь уже в высшем военно авиационном училище.
Я имел право выбора места службы, а в разнарядке значился Центр подготовки космонавтов.
Так было раньше. Теперь, с 2009 года Центр подготовки перешел полностью под гражданское управление. И уже в интернете можно найти объявления с приглашением на работу в Центр подготовки космонавтов и в Звездный городок.
Так что для желающих стать причастными к исследованию космического пространства путь открыт. Прикладывайте усилия и добивайтесь своей цели.
9. Почему практически нет книг, кинофильмов и спектаклей по теме пилотируемых космических полетов?
Реально космонавты, конструкторы, специалисты и их родственники не хотят видеть в изображении себе подобных образов даже мелкие темные пятнышки или даже намеки на негатив.
В результате изображение героев в космической тематике сглажено, опосредовано и практически не содержит эмоциональных всплесков. Вот и попробуйте найти режиссера, который захотел бы поработать над таким произведением.
А тут еще в последнее время возникла и новая проблема – запатентованное дочерьми Юрия Гагарина, право на использование имени "Юрий Алексеевич Гагарин". По тем же причинам. Заботятся о правильном образе своего великого отца.
И это сообразуется спервыми попытками создать образ первого космонавта.
Вот каким видел для себя первого космонавта директор Московского Художественного академического театра имени М. Горького А. Солодовников, вступая в театральный сезон 1960–1961 года.
"Люди пришли задолго до назначенного часа… Вдруг шум затих, открылась дверь и в сопровождении руководителей театра в фойе вошел невысокий, крепкий, с широкой, открытой улыбкой человек. Он выглядел совсем молодо, но за его плечами, как крылья Вселенной, тянулись многие сотни тысяч километров пройденных им в космическом пространстве".
Это предвидение тем более удивительно, что А. Солодовников здесь же приводит слова В. И. Немировича-Данченко: "Героическая эпопея челюскинцев должна не только произвести огромное впечатление на театр, на актеров, на режиссеров – она должна быть ими глубоко продумана".
Так А. Солодовников как бы передавал эстафету героического начала от первых Героев Советского Союза Первому Космонавту Земли, твердо веря в то, что им будет именно советский человек, и что задача работников театра воплотить это героическое начало в запоминающийся образ.
В то время, когда А. Солодовников только мечтал о встрече с первым космонавтом, Юрий Гагарин был совсем недалеко, и проходил усиленную подготовку к космическому полету, как раз под руководством одного из героев челюскинской эпопеи Н. П. Каманина.
В январе 1959 года совещание в Академии Наук СССР приняло решение – начать отбор группы летчиков-истребителей для подготовки к первому полету человека в космическое пространство. А в марте 1960 года такая группа уже была создана и приступила к подготовке.
Уже с первых дней жизни в Москве (несколько месяцев жили в районе метро "Аэропорт") просмотр театральных спектаклей прочно вошел в программу подготовки к полету, хотя это и не было специально оговорено ни в каких документах.
Все было очень просто. Все летчик были молоды. Многие с семьями. Упустить такую возможность, как посещение театров, музеев и достопримечательностей Москвы было бы грешно. Никто из них не знал, когда еще представиться такая возможность. Были среди них и заядлые театралы. И им было на что посмотреть.
В то время в Государственном академическом Большом театре шла опера С. Прокофьева "Повесть о настоящем человеке". Разве могло оставаться равнодушным сердце летчика, слушая со сцены слова: "Я летчик, с детства, с юности, всю жизнь". В отряде все особенно горды были тем обстоятельством, что исполнитель главной роли Е. Кибкало сам в прошлом учился летать в авиационной школе. Поэтому, вероятно, и смог так хорошо понять и выразить в сценическом образе, душу летчика.
Особенно запомнился будущим космонавтам спектакль театра Моссовета по пьесе Н. Вирты "Летом небо высокое" в постановке Ю. Завадского. В пьесе рассказывалось о титанических усилиях советских ученых в битве за космос, в битве за мир, за светлое будущее нашей Родины.
Спектакль завершался обращением главного героя Беркутова, в исполнении Р. Плятта, к зрителям. Он говорил, что ему осталось играть несколько минут, но он уже не как Беркутов, а как артист, обращается к зрителям с просьбой не спешить с выводами, хорошенько подумать над увиденным и услышанным. Он говорил:
– Я вот сейчас думаю, вот есть слова: Родина, народ, единство. Как часто повторяем мы их! Они стали такими привычными для слуха. А ты вслушайся в них сердцем. Родина! Отчизна моя, сегодня преобразующая мир… В космос может подняться только Человек с большой буквы. И пусть покоренный холод космических просторов обернется на земле теплом человеческих сердец. Пусть вечно над нашей землей, над землей детей, внуков, потомков наших небо будет мирное, чистое, высокое.
Вот прочитал то, о чем написал, и пришла вдруг мысль простая и ясная.
Работу по подготовке первого космического полета возглавлял ЦК КПСС. И естественно, что без пропагандистской составляющей эта работа выполняться не могла. Соответствующая информация наверняка была представлена и творческим работникам. В том числе и работникам театров. А может быть А. Солодовникову и показали ребят из первого отряда на одном из спектаклей. К первому космическому полету готовились конструкторы, готовились космонавты, готовились журналисты и соответственно работники искусства.
Однако. Если поэты и композиторы создали после полета Юрия Гагарина немало произведений, писатели написали немало книг, то театральные специалисты не смогли тогда похвастать такими же успехами. Да и теперь в их активе практически ничего нет по космической тематике.
За 50 лет, прошедших после первого космического полета, можно конечно назвать несколько попыток разобраться в этой теме, но яркими событиями в театральной жизни они не стали. А о Юрии Гагарине практически не было и нет ничего до сих пор.
К сожалению, даже сейчас, когда полеты в космос уже стали настоящей реальностью, даже в некоторой степени повседневностью, интерес драматургов и театральных режиссеров все-равно возникает эпизодически, и не удовлетворяет надежды тех, кто с волнением следит за каждым космическим полетом.
Вероятнее всего, это объясняется тем, что требования к освещению космической темы возросли и одними фантазиями людей не удивишь. Описывать же реальные космические проблемы дело довольно трудное. Оно требует значительных теоретических знаний в области как авиации, так и космической техники, космической психологии, астрономии.
Кроме того. Сама постановка спектакля на космическую тему требует иногда значительных финансовых затрат.
И не удивительно, что до сих пор создано и поставлено на сцене всего несколько пьес, авторы которых как раз специалисты авиации и космонавтики. Назову их.
Пьеса "Космонавты", написанная Г. Семенихиным в соавторстве с Ю. Малашевым, поставлена Калужским Драмтеатром имени А. В. Луначарского.
Пьеса "Я-Заря 1" написана А. Романовым, поставлена в Житомирском областном музыкально-драматическом театре.
К сожалению, в обеих спектаклях космонавты и космическая тема являлись своеобразным фоном, на котором решались обычные житейские проблемы.
В рецензиях на спектакли утверждалось, что режиссеры не старались привлечь зрителей хитросплетениями сюжета, а просто показали космонавтов в жизни, и тем самым как бы приблизили к зрителям.
Очень много было ожиданий и от спектакля "Район посадки неизвестен" поставленного в театре имени И. В. Гоголя по пьесе В. Губарева. Пьеса была написана на основе реальных событий, после неудачного полета советско-болгарского экипажа. Но заметным событием этот спектакль тоже не стал.