Рут была набожной. Перед едой, как и все квакеры, она читала молитву. Из религиозных убеждений она отвергала всякое насилие. Марина знала это. Однако, вопреки обычаям, столь же глубоко чтимым в России, как и в Соединенных Штатах, она преднамеренно утаила от Рут тот поразительный факт, что они спали каждую ночь под крышей, скрывавшей мощное орущие с боевыми патронами, скорость полета пули которого равнялась 2165 футам в секунду.
Было около 17.25 вечера, когда Уэсли Фрэзиер высадил Ли и поехал к своему Дому - на полквартала дальше. Поскольку Марина осталась с детьми одна (Рут отправилась в продовольственный магазин, имеется лишь ее версия сцены, разыгравшейся на Западней Пятой улице, 2515. Версия эта едва ли представляет Марину в выгодном свете, и сомневаться в ней не приходится.. Она звучит правдоподобно.
Сначала Марина была удивлена, увидев мужа, затем возмутилась. Его появление было совершенно неожиданным. Предполагалось, что, прежде чем приехать, он должен позвонить по телефону и попросит разрешения Рут. Ли знал, что женщины не желают его визитов на неделе, чем, видимо, и объяснялось то, что он не позвонил. Гнев его жены имел, однако и другую причину. В понедельник 18 ноября у Марины возникло внезапное желание позвонить Ли в его меблированную комнату. Для Ли с его глупостью было типично, что он не предупредил ее о том, что живет в Далласе под вымышленным именем. 18 ноября, когда Рут набрала по просьбе Марины номер, голос на другом конце линии ответил ей, что никто да вмени Освальд не проживает до адресу Норс Бэкли-авеню, 1026. На следующий день Ли позвонил Марине и сказал ей, что его хозяйка и соседи знают его как Ли О. Х. По совершенно непонятной причине Ли очень рассердился на Марину за то, что она к нему позвонила. Марина же еще больше рассердилась на него, ибо теперь от Рут было невозможно утаить, что он живет в Далласе под вымышленным именем. Хотя Ли звонил в этот день несколько раз, Марина отказывалась с ним разговаривать.
Сегодня был четверг, и хотя Ли сказал Марине, что приехал мириться, она продолжала - сердиться на него. Раскаивающийся, бледный и расстроенный, Ли несколько раз пытался завязать разговор. Он говорил ей о своем одиночестве, о том, как ему не хватает детей. Рут для него - длинная, глупая женщина", которую он терпеть не может. Марина отказывалась выслушать его, и Ли еще больше нервничал, но не уходил. Как сказала Марина, "он очень старался мне понравиться". Ли занялся вместо нее пеленками и всячески проявлял интерес к Джун и к малютке. Поскольку Марина оставалась непреклонной, Ли стал умолять ее не сердиться на него, так как его это очень расстраивает. Затем он предложил Марине уйти от Рут. Он устал жить один. Ли объяснил их нынешнюю ссору тем, что хотя они муж и жена, но "не живут вместе". Вновь и вновь он повторял, что не может выносить мысли о том, что жена предпочитает ему Рут, и не хочет, чтобы она продолжала "оставаться с Рут". Ли хотел, чтобы Марина и дети были с ним, и, если: она только кивнет в знак согласия головой, он "наймет завтра же в Далласе квартиру".
В этот момент подъехала машина - Рут закончила покупки. Она сразу же увидела Ли, игравшего на траве с Джун, и Марину, которая сидела в стороне с недовольным видом. Как и Марина, Рут удавилась, обнаружив Ли здесь, но не стала упрекать его. Вместо этого она решила отвлечь его, упомянув о предстоящем прибытии Джона Кеннеди, о - котором она очень много думала. Находясь в Торговом центре, она уже думала о том, чтобы устроить как-нибудь так, чтобы они с Мариной смогли завтра утром взять с собой детей в Даллас и найти по пути следования кортежа подходящий пункт для наблюдения. Она даже вспомнила в этой связи о Ли, подумав о том, как было бы удобно, если бы он работал в здании книжного склада на Элм-стрит, откуда так хорошо будет виден кортеж автомашин. Рут знала это здание. Тысячу раз въезжая в город через тройной подземный тоннель, она поднимала глаза на красно-бело-синюю неоновую рекламу фирмы "Герц" по прокату автомашин, находившуюся на крыше этого здания, по которой едущие мимо водители узнавали точное время и температуру. Однако школьные учебники в Далласе хранились в двух помещениях, находившихся в разных местах, и у Рут сложилось впечатление, что Ли работал в другом здании, расположенном в нескольких кварталах от площади, более старом и более известном. Поэтому Рут воздержалась от того, чтобы обратиться к Ли с просьбой. Подойдя к нему с пакетами в обеих руках, как делал и он, когда был главой семьи, она лишь сказала ему по-русски:
- Наш президент приедет в город.
Освальд ничего не ответил. Он прошел мимо нее подошел к машине, чтобы помочь вынести покупки.
В 18.30 он сел с ними за стол, но почти не разговаривал во время обеда. В присутствии Рут он не маг особенно уговаривать Марину. Ковыряя вилкой в тарелке, он сидел в конце длинного стола с отсутствующим видом, напряженный и мрачный, готовясь к новому наступлению. Как только посуда была убрана, он возобновил свои просьбы, пока она наконец не ответила ему холодно, что его мольбы ев не трогают. Она намеревается остаться здесь, с Рут - так будет куда разумнее. В конце концов он тратит меньше денег, пока она здесь, а он в Далласе. Однако деньги не имели уже для Освальда особенного значения. Оказавшись перед перспективой дальнейшего одиночества, он еще больше разволновался. Сначала казалось, что Марина готова идти - ему навстречу. Его скаредность всегда была причиной раздоров между ними. Ссылаясь на то, что при двух маленьких дочерях ей трудно все стирать вручную, она попросила его купить стиральную машину.
Теперь уже по-настоящему пресмыкаясь, он капитулировал. Он хотел вернуть ее любой ценой и поэтому пообещал ей стиральную машину.
Затем Ли понял, что Марина только играет с ним. Она саркастически предложила ему убираться и потратить деньги на себя - ей не нужно его великодушия. Она нашла себе пристанище здесь, у Рут, и может обойтись без него.
Вполне возможно, что этот момент оказался поворотным для Освальда. У него ничего не осталось, даже гордости. После того как она оборвала его, Ли, по словам Марины, "замолчал, уселся перед телевизором, а потом пошел спать". Между их окончательным разрывом и его ранним уходом в спальню прошло около двух часов.
На Ирвинг опустилась тьма. Президент Соединенных Штатов Америки резко разговаривал с вице-президентом в номере. отеля в Хьюстоне в двухстах сорока милях к юго-востоку, а Освальд сидел, сгорбившись, в темной комнате, Матерям, занятым своими детьми, было не до него. Марина заглянула однажды в комнату и увидела, что он сидит, уставившись на экран телевизора "Зенит", где шел старый фильм о битве времен второй мировой войны. Казалось, что он напряженно смотрит на мелькающий экран "Зенита". В действительности он сходил с ума.
Сумасшествие - это не вирус, оно не поражает внезапно. Болезнь Ли Освальда развивалась в течение всей его жизни. Его мать оказала бесспорно большее влияние на его жизнь, чем Марина или Рут. Они имели дело с ненормальным человеком, проблемы которого возникли задолго до его встречи с каждой из них. И хотя создавшееся положение, возможно, и содействовало его вспышке, возлагать на кого-либо из них ответственность за это было бы несправедливо и неправильно. У них были свои собственные серьезные проблемы, и сам Ли в большой степени содействовал возникновению проблем, стоявших перед Мариной.
Но то потрясение, которое было вызвано столкновением с женой 21 ноября, возможно, сыграло решающую роль. Представляется также очевидным, что полное затмение его разума произошло незадолго до девяти часов вечера в этот день, через несколько минут после того, как в Хьюстоне Жаклин Кеннеди закончила свою краткую речь на испанском языке и вместе с президентом пробиралась сквозь толпу людей, заполнивших холл, направляясь на обед в честь конгрессмена Альберта Томаса. Время это установлено в результате наблюдений двух женщин в доме на Западной Пятой улице. В девять часов Марина заметила, что муж вошел в ее спальню и закрыл за собой дверь. Одновременно Рут, которая только что уложила своих детей спать и прошла через кухню в гараж, чтобы покрасить лаком игрушечные кубики, увидела, что в гараже горит свет. Она поняла, что там побывал Ли. Марина была вместе с ней. Кроме того, Марина всегда гасила свет. Для Ли, с его небрежностью, было характерно оставлять свет включенным, и Рут не стала над этим задумываться. Однако он мог пойти в гараж только по одной причине - за винтовкой.
Можно лишь строить догадки, положил ли он винтовку в коричневый бумажный мешок, взял ли то и другое с собой в спальню или оставил их в гараже.
Второй вариант кажется более вероятным. Если бы он взял их с собой в спальню, он рисковал бы тем, что их могла обнаружить. там Марина - единственный человек в мире, который мог угадать истинный смысл припрятанной в спальне винтовки. Она могла споткнуться о нее, если бы грудной ребенок, кроватка которого находилась в нескольких футах от ее кровати, разбудил ее ночью. Оставив винтовку там, где она была, Ли мог достать ее столь же просто и с меньшей опасностью днем.
За маленькими окнами спальни продолжал моросить дождь. Поднялся ветер. Он глухо хлопал до почтовым ящикам, проводам и неплотно прикрытым рамам, мягко шелестел среди неубранного мусора, шумел в водостоках. Наступила пятница, но еще была ночь.
Глава вторая
ПРЕЗИДЕНТСКАЯ АВТОМАШИНА SS 100 X
Двадцать второго ноября в пятницу утром за два часа до рассвета у стоянки для автомашин, что напротив отеля "Техас" в Форт-Уорте, начали собираться сторонники президента. Поднимаясь небольшими группами по Коммерc-стрит, они останавливались у невзрачных витрин магазинов, закуривая и зевая. Было чудом, что они вообще сюда пришли. Дождь продолжал лить, и у них не могло быть уверенности в том, что выступление Кеннеди здесь вообще состоится. Однако это выступление было задумано как уступка сторонникам Ярборо среди рабочих, и репутация Кеннеди как человека выносливого была одним из элементов его обаяния. Людей становилось все больше fir больше, пока наконец их не собралось так много, как перед парадом. Мелькали зонтики стоявших тут и там хорошеньких секретарш. В основном же в толпе были мужичины - члены профсоюзов в плащах и крепких ботинках. Они дружески похлопывали друг друга, добродушно окликали наблюдавших за ними конных полицейских в желтых дождевиках и вытягивали шеи, пытаясь разглядеть кого-либо 1 из представителей легендарной секретной службы.
К рассвету более пяти тысяч человек устремили взоры на стандартный фасад отеля из коричневого кирпича. Иногда раздавалось хриплое, дружнее приветствие.
Шоферы президента Билл Грир и Генри Рибка уже покинули отель. Они были в полицейском гараже Форт - Уорта, откуда должны были вывести машину Кеннеди и машину секретной службы, которой предстояло следовать за президентом. На этаже под номером Кеннеди начал действовать узел связи. Полковник Суиндал докладывал из Карсуэлла, что его экипаж покинул мотель и самолет готов к вылету. Ожил с перезвоном сигналов телетайп выдавший ежедневную краткую сводку Центрального разведывательного управления для президента. Дежурный взвода связи запечатал ее в двойной конверт и передал генералу Годфри Макхью, который расписался за пакет, поднялся по лестнице и почтительно встал у дверей номера 850, ожидая поданную знакомым голосом команду. Он должен был еще раз расписаться, указав точное время получения верховным главнокомандующим вооруженными силами США секретного донесения, а Годфри любил точность.
Все они принадлежали к техническому персоналу. Теоретически они действовали бы точно так же, если б президента звали, допустим, Берт Лар, На практике же, как некоторый из них должны была убедиться в этот день, их лояльность по отношению к человеку в номере 850 стала удивительно личной и не могла бы распространяться ни на кого другого. Однако официально их долг лояльности распространялся на президентскую власть как таковую, то есть на любое лицо, находящееся на мосту президента. Политики, с "вторыми они сосуществовали, принадлежали к другой породе. Их лояльность носила целиком личный характер, В целом политики были людьми более интересными, более общительными, чем технический персонал. Политики в принципе не относились с доверием к процедурам, рассчитанным на действия с точностью часового механизма, хотя им и приходилось подчиняться напряженным графикам. Шум, доносившийся со стоянки для автомашин, подхлестнул их, И как только они увидели собравшихся избирателей, они позабыли о вчерашней усталости и были готовы вновь двинуться в путь.
Сегодня они нуждались в воодушевлении. Кеннеди и его свите предстояло сегодня быть крайне мобильными. В номере 835 Кед О’Доннел, которого президент должен был, по всей вероятности, вызвать первым, бреясь, пробежал глазами сегодняшний маршрут. Предстоял еще один бег с препятствиями: две речи здесь; прыжок в Даллас; длинная поездка в Торговый центр; еще одна речь; полет на военно-воздушную базу в Бергстром под Остином, где капитан команды "Длиннорогих" из Техасского университета должен был вручить президенту футбольный мяч с автографами; поездка в машинах через город; несколько приемов; прощальная речь на банкете по сбору средств в Остине; еще один, последний, кортеж и полет на вертолете на ранчо Линдона Б. Джонсона. Этого было достаточно, чтобы вызвать беспокойство любого ответственного за поездку помощника, но О’Доннел не испил еще своей горькой чаши до дна. Перед ним стояла теперь самая неприятная для всех политиков проблема - неблагоприятная погода.
Не все техасцы были столь закаленными, как рабочие, (собравшееся внизу в сквере. Если небеса действительно разверзнутся, то сегодняшние толпы растают, сведя на нет визит президента. Кроме того, он, Кен, мог быть вынужден принять в любой момент решение о том, как быть с президентским "линкольном" в Далласе в случае дождя. Требовалось время, чтобы натянуть на открытую машину неуклюжий верх из пластика. Это было бы абсолютно необходимо во время грозы. Ну а если небо прояснится? В закрытой машине Кеннеди оказался бы почти невидимым для ожидавших его толп. О’Доннел искоса взглянул на моросящий серый дождь. Дождь выводил из себя, и не известно было, когда он кончится.
Другим осложнением была Жаклин. Если бы президент был один, он спокойно, пожав плечами, вынес бы бурю на своем пути. Однако его вчерашняя озабоченность свидетельствовала о том, что он будет категорически против того, чтобы его жена мокла под дождем. Так как Жаклин не принадлежала ни к техническому персоналу президента, ни к числу политиков, она была необычным членом команды, новым винтиком в машине, и все старались к ней приноровиться. Было очевидно, что она этого заслуживает. Сан-Антонио и Хьюстон убедили всех, что она станет в предстоящей предвыборной кампании огромной притягательной силой.
Супруги Коннэли говорили о ней, глядя с высоты шестого этажа вниз, на кишевший народом сквер. Нелли утверждала, что сначала Жаклин казалась чопорной. Джон заметил, что к вечеру она повеселела. Оба сошлись на том, что она приносит с собой праздничную атмосферу.
Люди из окружения президента были по-прежнему поглощены мыслями о "Большом Д.". Неподалеку от холла Джонсонов Тайгер Тиг говорил с коллегами из номера 1302 по телефону, выясняя обстановку: он опасался за Даллас. Рой Келлерман позвонил агенту Лоусону на аэродром Лав Филд и спросил его:
- Как там наши дела в Далласе? Все в порядке?
- Да, конечно, - заверил его Лоусон, - программа хорошая.
Имея в виду Даллас, Руфус Янгблад спросил у другого агента:
- Нет ли Чего нового из отдела проверки охраны? Отдел секретной службы по проверке охраны, который по требованию Лоусона 8 ноября произвел в течение десяти минут проверку города, где. менее месяца назад было совершено нападение на представителя США в ООН Эдлая Стивенсона, не мог сообщить ничего нового. Агент, однако, молча передал Янгбладу номер далласской "Морнинг ньюс", вышедший в пятницу утром и раскрытый на странице 14.
Вся страница была занята объявлением, зловеще обведенным, как сообщение о смерти, черной рамкой. Под сардоническим заголовком "Добро пожаловать в Даллас, г-н Кеннеди!" члены организации, называвшей себя "Американским следственным комитетом" (среди которых, как выяснилось позже, наиболее видными деятелями были местный координатор Общества Джона Бэрча и Нельсон Банкер Хант, сын миллиардера Г. Л. Ханта), задавали президенту двенадцать риторических вопросов. На него возлагалась ответственность за то, что "тысячи кубинцев" были брошены в тюрьмы, испытывали голод и подвергались преследованиям. Президент обвинялся в продаже продовольствия коммунистическим солдатам, убивающим американцев во Вьетнаме. Прозрачно намекалось на то, что он заключил тайное соглашение с Коммунистической партией США. Задавался, между прочим, такой вопрос:
"Почему Вы приказали или разрешили своему, брату Бобби, министру юстиции, мягко обращаться с коммунистами, их сообщниками и ультралевыми в Америке, разрешая в то же время преследовать лояльных американцев, критикующих вас, ваше правительство и ваше руководство?".
Это было повторением листовки "Разыскивается государственный преступник". Но здесь было и нечто новое: на сей раз выпады делались перед широкой аудиторией на страницах уважаемой газеты, и появились они за несколько часов до прибытия президента.
"Г-н Кеннеди, - говорилось в заключение, - мы требуем ответа на эти вопросы, и мы хотим получить их сейчас".
В своем невзрачном жилище на Томас-плейс, 2220 Маргарита Освальд приступила к ежедневному шестичасовому дежурству перед экраном телевизора. Как всегда, она посмотрела передачу "Сегодня", транслируемую "Нейшнл бродкастинг компани" - Эн-Би-Си, - а в 7.08, Когда в мокрые от дождя окна проникли первые лучи рассвета, на маленьком экран телевизора появилось изображение начальника полиция Далласа Джесс Карри, который, рассказывав о принятых, сложных мерах предосторожности, предостерегал, что против каждого, кто попытается испортить визит президента, будут немедленно приняты меры.
В Далласе отец Оскар Хьюбер, тихий священник католической церкви, проснулся, как обычно, в 5 часов утра в своей скромной комнатке в доме для священников при церкви Святой Троицы, находящейся в трех милях от Парклендского госпиталя. После утренней молитвы и размышлений он занялся обычными приходскими делами. Однако при этом он твердо помнил, что в трех кварталах от церкви пройдет кортеж автомашин с первым президентом Соединенных Штатов - католиком. Напрасно он предлагал своим коллегам священникам пойти туда. Они намеревались остаться и наблюдать происходящее по телевизору.
- Ну а я пойду, - сказал он им. - Мне 70 лет, и я никогда еще не видел президента. Ни за что не пропущу такой возможности!