Тактика Джонсона в данном вопросе была типичной для него - он был сдержан и но брал на себя обязательств. Выясняя точку зрения собеседников, он сам не высказывал никаких суждений. Джек Брукс, бывший моряк и импульсивный человек, выступал за то, чтобы президент был приведен к присяге немедленно. Гомер Торнберри возражал, что "надо подождать до прибытия в Вашингтон". Альберт Томас поддержал Брукса.
- Предположим, что отлет самолета задержится, - говорил он Джонсону, отражая убеждение находившихся в Парклендском госпитале представителей печати. - Америка не может оставаться без президента, пока вы будете лететь через всю страну.
Томас игнорировал тот факт, что это был необычный самолет и что его командир полковник Джим Суиндал летел не вообще по "какому-то" маршруту. Однако дебаты сами по себе, вероятно, не имели большого значения. По-видимому, Джонсон заранее принял решение; по наблюдению Джо Айреса, он чувствовал себя хозяином положения. Обращаясь к Томасу, он сказал:
- Я согласен. Это надо сделать сейчас. Но где достать текст клятвы?
Собеседники были озадачены. Они прочистили горло, ослабили узлы галстуков, но никто не произносил ни слона. Наступил момент, когда Джонсона более не интересовало их согласие, ему нужна была точная информация. Но конгрессмены из Техаса не располагали ею. Самое большее, что они могли ему предложить, были смутные воспоминания об иллюстрациях из учебников. То были изображения Честера А. Артура или Кальвина Кулиджа, освещаемых слабым и неровным светом ламп, возложивших руки на истрепанную семейную Библию. Вокруг них стояли и глазели какие-то посторонние лица в ночных рубашках старинного покроя. У всех сохранилось воспоминание о том, что в этой церемонии принимало участие какое-то официальное лицо. Неясно только какое. Это мог быть член Верховного суда или даже обычный нотариус. Несомненно, роль его заключалась не только в том, чтобы держать Библию. Однако ни один конгрессмен не мог вспомнить напечатанный мелким шрифтом текст присяги.
Все эти воспоминания были недостаточны. Однако возможности нового президента не ограничивались скудными познаниями пассажиров главной кабины самолета. Узнав от агентов личной охраны вице-президента, что установлена прямая связь с Вашингтоном, он стал озираться вокруг в поисках телефона. Ближайший к нему телефонный аппарат висел на крюке напротив. Но Джонсон не воспользовался им. Возможно, ему было еще тяжело сесть за письменный стол Кеннеди, но наиболее вероятное объяснение заключается, по-видимому, в том, что в тот момент Джонсон искал уединения. Во всяком случае воспользовался он другим аппаратом, стоявшим на небольшом письменном столе в спальне Кеннеди.
Новый президент не знал, что все телефонные разговоры с самолетами 26000, 86970, 86971 и 86972 прослушивались на аэродроме Эндрюс Филд и записывались связистами на пленку. К сожалению, как объяснил позднее автору генерал Клифтон, записывающее устройство функционировало только в полете. В наш век искусного подслушивания ведущиеся на самолете 26000 разговоры нередко перехватывались группой горячих любителей в Колорадо. Однако проверка показала, что никаких разговоров не было зафиксировано между 13. 26 и 14. 47, когда полковник Суиндал поднял в воздух "Ангела" и на аэродроме Эндрюс закружились ролики магнитофона, записывавшего разговоры, которые велись с борта президентского самолета, как и самолета, на котором возвращались в Вашингтон члены Кабинета. Ввиду отсутствия достоверной записи и данных о характере разговоров, которые вел Джонсон, невозможно прочесть страницу истории, написанную им в спальне на самолете 26000. Однако часть ее все же может быть расшифрована. Хотя сам Джонсон информировал автора этих строк, что не мог бы даже "припомнить в точности последовательности разговоров", которые он вел, он ни на мгновение не оставался совершенно один.
- Я пристал к вам, как смола, - говорил ему Янгблад, повсюду неотступно следовавший за Джонсоном в самолете.
Кроме того, в отношении всех важных моментов переговоров имеются воспоминания собеседников нового президента.
Обсуждение вопроса о повторении присяги президента не могло быть завершено без участия главного юридического эксперта правительства. Так возникла первая проблема администрации Джонсона. Ото была деликатная проблема, ибо новый президент вынужден был обратиться за советом к тому единственному члену правительства, который имел полное право остаться в стороне при переходе власти. Однако ему было отказано в этой передышке. Это было крайне неблагоприятно, так как в результате произошло одно из самых поразительных недоразумений, которое было, по-видимому, неизбежно. Все присутствующие были, естественно, выведены из состояния равновесия. Однако Линдон Джонсон и Роберт Кеннеди были глубоко взволнованы и с трудом держались под тяжестью обрушившегося на них невероятного бремени. На плечи Джонсона только что легла вся тяжесть самой страшной в мире ответственности, а молодого Кеннеди постигла глубочайшая личная трагедия. Однако у нового президента не было иного выхода. Вопрос, который Джонсон задал конгрессменам, имел прямое отношение к конституции и не мог быть решен на самолете. Необходимо было проконсультироваться с министерством юстиции. Разумеется, можно было бы посоветоваться с заместителем министра юстиции Катценбахом, но тот, вероятно, должен был при всех обстоятельствах согласовать свой ответ с Робертом Кеннеди. Таким образом, предстояло получить консультацию по правовому вопросу у министра юстиции кабинета Джона Кеннеди, автоматически ставшего министром юстиции при его преемнике. То обстоятельство, что он брат убитого президента, было жестокой иронией судьбы. Тем не менее, если новый президент хотел, по словам Тайлера, действовать "более осмотрительно", у него не оставалось иного выбора. Так, сидя на краю кровати Жаклин Кеннеди в присутствии Янгблада, стоявшего прислонившись к стене, Джонсон заказал разговор с Робертом Кеннеди, находившимся в Виргинии. Через несколько мгновений на вилле Хиккори Хилл зазвонил телефон, стоявший возле бассейна.
Джонсон не похож на Эдгара Гувера. Он деликатен и обходителен. Приступая к беседе с Робертом Кеннеди, он выразил ему свое соболезнование. Но став в то же время человеком необычайно занятым, он после кратких слов сочувствия сразу же перешел к делу. Он начал с того, что убийство, "возможно, является частью международного заговора". Интересно, что через семь с половиной месяцев Джонсон заявил комиссии Уоррена, что министр юстиции в этом разговоре согласился с такой интерпретацией и "обсуждал с ним возникшие в этой связи практические проблемы - проблемы особо срочного характера, поскольку мы в то время не располагали никакой информацией в отношении мотивов убийства или того, что за ним, возможно, скрывалось". В действительности же Кеннеди никак не реагировал на предположение Джонсона. Он не разделял мнения тех, кто подозревал, что убийство - результат широкого заговора, и не понимал, о чем толкует Джонсон.
Переходя ближе к сути разговора, новый президент сказал Роберту Кеннеди:
- Здесь многие считают, что меня следует незамедлительно привести к присяге. Вы не возражаете против этого?
Кеннеди был поражен. Прошел едва лишь час с четвертью с тех пор, как он впервые узнал о покушении на президента и менее часа после того, как ему сообщили, что ранение смертельно. Как министр юстиции, он не видел нужды в такой спешке. В личном же плане он предпочитал, чтобы введение в должность нового президента было отсрочено до возвращения тела его брата в столицу.
- Конгрессмен Альберт Томас считает, что я должен быть приведен к присяге здесь, - сообщил Джонсон в поддержку своего предложения. Ответа не последовало. Он продолжал настаивать: - Такой точки зрения придерживаются многие другие.
Однако телефон у бассейна безмолвствовал. Кеннеди не возражал, он просто ничего не говорил. Переменив тактику, Джонсон снова сослался на возможность существования заговора и затем попросил проинформировать его. По словам Янгблада, он задал "ряд вопросов по поводу того, где, когда и каким образом ему следует принять присягу". Кеннеди слышал, как Джонсон переспросил его:
- Кто может привести меня к присяге?
- Я постараюсь узнать это и позвоню вам, - ответил Кеннеди.
Повесив трубку, Роберт Кеннеди затем попросил телефонистку соединить его с Ником Катценбахом. По записи секретаря Катценбаха, Кеннеди позвонил своему заместителю впервые после убийства в 15 часов по вашингтонскому времени. Катценбах вспоминает, что Кеннеди говорил по телефону "сухим и ровным голосом". Он сказал:
- Ник, Линдон хочет, чтобы ого привели к присяге в Техасе, и опрашивает, кто может ото сделать?
Катценбах ответил:
- Боб, я просто потрясен! - Ответа не последовало, и он продолжал: - Насколько я помню, любой, кто приводит граждан к присяге по законам федерации или штата, может это сделать. Подождите, пожалуйста, у телефона, я сейчас проверю это.
Боб стал ждать, а Ник позвонил по другому телефону Гарольду Рейсу, работавшему юрисконсультом министерства юстиции.
- Совершенно верно, - подтвердил слова Катценбаха Рейс и напомнил ему, что Кулиджа приводил к присяге его отец, бывший мировым судьей. Рейс добавил, что текст присяги, разумеется, содержится в конституции.
Пока Кеннеди советовался с Катценбахом, Джонсон еще дважды звонил в Вашингтон. Первый звонок был бывшему главному помощнику вице-президента Уолтеру Дженкинсу. Дженкинс сказал новому президенту то, что Джонсон ужо знал, - что ему надлежит вернуться столицу. К несчастью, Дженкинс но знал ничего о порядке приведения к присяге. Не добившись здесь ничего, Джонсон позвонил специальному помощнику президента Кеннеди Макджорджу Банди. Но в обоих случаях он ставил вопрос не прямо, а косвенно, пытаясь добиться нужного ему ответа окольным путем. Характер нового президента делал это неизбежным, и для того, чтобы понять возникавшие в связи с этим недоразумения, необходимо отчетливо представить себе его подход и особенности. Людям, привыкшим иметь дело с президентом Кеннеди, казалось, что Джонсон говорит на каком-то чужом языке. В своей общественной и в частной жизни Кеннеди был столь же прямолинеен, как и его жест указательным пальцем во время пресс-конференций по телевизору. Джонсон же точно продвигался к сильно укрепленной позиции с фланга, или вел под нее подкоп, или нападал на ее защитников внезапно с тыла, обрушивая на них град препятствий с воздуха, или брал их измором. В редких случаях и весьма неохотно продвигался он по прямой от А к Б. Кратчайшим расстоянием между двумя точками для него был туннель.
Он был виртуозом действий за кулисами. Однако сложность его натуры сказывалась не только в этом, так как редко кто в области политики получал меньше, чем он, удовлетворения, оставаясь в неизвестности. Если ему удавался какой-либо эффектный маневр, он, как в бейсболе, хотел, чтобы зрители заметили на перчатке игрока, поймавшего трудный мяч, инициалы "ЛД". И зрители безошибочно замечали это. От них это не могло ускользнуть. Только их неотвязно преследовало ощущение, что все заранее подготовлено, а игрок, бита и судья отмечены тем же самым клеймом. Правда, это было лишь ощущение, никаких доказательств никогда не было. Критики Джонсона называли его ловкачом, но не замечали утонченности его стратегии, его умения приводить в движение все пружинки и рычаги.
Стоило Джонсону оказаться вблизи коммутатора, как он, уподобляясь осьминогу, завладевал, словно гроздьями черных бананов, всеми телефонными трубками. Будучи лидером большинства в сенате, он с присущей государственному деятелю виртуозностью приводил в действие законодательную процедуру, часто используя при этом различных посредников, которые в свою очередь использовали других посредников. Дело обычно происходило так. Какой-нибудь советник Джонсона звонил своему коллеге. Тот в свою очередь звонил какому-нибудь компаньону. Последний договаривался о встрече с приятелем, а оба участника встречи тщательно заметали следы инициатора всей операции. Джонсон всегда успевал оказаться в центре событий на финише с протянутой рукой, чтобы подхватить падающий мяч.
Однако в ту пятницу у него не было времени. На него давили события, и на борту самолета он чувствовал себя в непривычной обстановке. Тем не менее итог его телефонных переговоров оказался поразительным. Свидетельством тому сделанные двенадцатью днями позже записи Банди: "Я имел короткую беседу с новым президентом и сказал, что ему нужно вернуться в Вашингтон, где все мы чувствуем себя неуверенно. Он согласился со мной, и я теперь уверен, что он сам тотчас пришел к тому же выводу". Тактика Джонсона, заключающаяся в том, чтобы добиваться нужных ему и заранее известных результатов, хорошо известна. С первого взгляда она может показаться бессмысленной. Но это не так. Преимущество ее в том, что за необходимые Джонсону суждения ответственность берет на себя его собеседник.
Во время беседы с Банди Джонсон признал, что присяга вызывает у него беспокойство и что он не знает, где проводить эту церемонию. Банди объяснил, что в данный момент он очень занят, так как контролирует полет возвращающегося правительственного самолета с министрами на борту. Он вообще не любил давать необдуманных советов, особенно когда они касались незнакомой ему области, а в данном случае области для него просто запретной. Профилирующей дисциплиной Мака в Йельском университете была математика, и он требовал от жизни, чтобы она протекала с точностью математических формул. Для него было очевидно, что проблемы присяги нового президента относятся к чьей-то другой компетенции. Он вежливо предложил Джонсону "поручить это министерству юстиции". Он был прав. Присяга относится к сфере юридической так же, как оружие - к сфере военной. Совет Банди был безупречен. И хотя министр юстиции, как и новый президент, предпочел бы, чтобы кто-то другой занялся этим вопросом, ответ надлежало дать министерству юстиции. Пока Джонсон беседовал по телефону с Банди, Ник Катценбах снова связался с Бобом Кеннеди и подтвердил ранее высказанное им мнение.
- Значит ли это, что привести к присяге может любой федеральный судья? - спросил Кеннеди.
- Любой судья, включая судью окружного суда, - ответил Ник и добавил: - полагаю, что ему захочется, чтобы это была Сара Хьюз. Сара была из Далласа, и Катценбах помнил, как настойчиво поддерживал Джонсон ее кандидатуру.
Сидя у себя в библиотеке, Роберт Кеннеди, предложил телефонистке Белого дома прервать разговор Джонсона с Банди ж соединить нового президента с ним. Суть их разговора неясна. Существует два варианта второй беседы Джонсона с Кеннеди, так же как имеются две версии его второго разговора с О’Доннелом в Парклендском госпитале. Факты неясны, и беспристрастный наблюдатель не в состоянии составить, себе определенного, мнения. Согласно последующим показаниям, данным президентом а комиссии Уоррена, Кеннеди посоветовал, "чтобы я принес присягу немедленно, не дожидаясь отлета в Вашингтон, а принять присягу рекомендовал поручить должностному лицу суда Соединенных Штатов". Воспоминания Янгблада об этом разговоре туманны. Он склонен поддержать, с некоторыми оговорками, версию своего босса, но резонно поясняет, что во время разговора он слышал только одну сторону. Находившийся на другом конце провода Кеннеди не помнит, чтобы он рекомендовал Джонсону незамедлительное проведение церемонии присяги. При этом необходимо иметь в виду, что рекомендация такого рода не соответствовала бы состоянию, в котором находился тогда Роберт Кеннеди.. Он к тому же припоминает, и это подтверждает бывший тогда с ним его специальный помощник Эдвин Гутман, что ответил Джонсону:
- Любой может привести вас к присяге. Может быть, вы хотели бы, чтобы это было сделано одним, из местных судей, назначению которого вы способствовали. Любой судья может это сделать.
Затем его спросили, где можно достать текст присяги. Кеннеди ответил:
- Это не проблема. Текст найдут.
- Прекрасно, - сказал Джонсон и повесил трубку. Однако в действительности ничего хорошего не. было.
Текст все еще не был найден.
Находившийся в салоне Клиф Картер посоветовал секретарше вице-президента Мари Фемер:
- Вы бы лучше пошли и помогли ему - он все время звонит по телефону.
Мари Фемер вошла в спальню Кеннеди и увидела Джонсона, сидящего на кровати. Она присела на кресло лицом к двери. От Джонсона ее отделял лишь стол и телефон.
- Запишите-ка это, - сказал Джонсон и принялся диктовать ей краткие записи своих бесед с Уолтером Дженкинсом, Макджорджем Банди и Робертом Кеннеди.
- Разыщите Сару Хьюз, - распорядился он затем.
К телефону в суде подошел клерк Сары, Джон Снинуцца. Он сообщил, что Сара Хьюз отсутствует. Она, насколько ему было известно, направилась к зданию Торгового центра, чтобы присутствовать там на официальном завтраке в честь президента. Отобрав трубку у своего секретаря, новый президент лаконично бросил:
- Говорит Джонсон. Срочно найдите ее. Затем, обращаясь к Мари Фемер, приказал:
- Постарайтесь разыскать Ирва Голдберга.
Ирвинг Голдберг был местным прокурором и ветераном политических кампаний Джонсона в Техасе. Но и его не оказалось на месте. Как и Сару Хьюз, его видели направляющимся к Торговому центру. Подобно ей, он по пути заехал домой и сейчас сидел у телевизора. Зазвонил телефон у него на квартире, и взволнованная секретарша доложила ему:
- Вас спрашивают из Белого дома в Далласе.
Затем голос ее стал замирать и наконец пропал. Телефон работал из рук вон плохо. И вдруг до Голдберга донесся слабый, но знакомый голос:
- Говорит Линдон. Как вы полагаете, где следует привести меня к присяге: здесь или в Вашингтоне?
Ирв стал быстро соображать. Может быть, Джонсон уже президент? Однако он не помнил, как это записано в конституции. Лучше было все же перестраховаться.
- Я думаю, что здесь.
- Кто это должен сделать?
- Сара Хьюз.
- Мы пытаемся разыскать ее и привезти сюда. Помогите нам.