– Сейчас ты вскочишь с кровати, как будто отдыхал неделю! Мирон в командировку уехал. В Келиту. Минимум, на неделю.
– Ну и что?
– Дурила! Все на мази. Я уже с ней договорился.
– С кем с ней?
– Дурила! С Наташкой, жинкой Давыденко! Очнись, ну! Не то пойду один.
– Иди! – Никита укрылся одеялом с головой, ему было не до "сладкого". – Потом раскажешь. С подробностями.
Шмер плюнул, сказал "чёрт с тобой", потянулся до хруста в суставах и энергично подергал шеей, руками и ногами. Резво побежал во двор к крану с холодной водицей.
Эх, быт! Никаких удобств! Конец двадцатого века, а вода – во дворе, из ржавой трубы.
– Готов, как штык! И штык готов. – Шмер по возвращении бодро сымитировал бег на месте. – Ты как, Никит, не передумал?
– Нет.
– Угу. А вот где бы мне в столь поздюю пору горячительным разжиться? И не водкой паршивой… Все-таки дама… Где бы, где бы? Не знаю даже!
– Всё ты знаешь. Не ври!
Да, вчера к солдатику приезжал папик-грузин. Презентовал Ромашкину отменное вино и коньяк, правда барахольский, но всё же коньяк. Плюс фрукты.
– Знать-то я знаю…
– Достал, ну. Дай поспать! Вино, фрукты, коньяк возьми из моего сейфа.
"Потом раскажешь. С подробностями".
Шмер и рассказал. Потом. С подробностями.
О, давненько не переживал он таких острых ощущений! Если честно и откровенно, то никогда! Были в его жизни три женщины, совсем ещё девушки… Тот случай на свадьбе вообще не в счет, в суете даже не понял толком, что и как произошло. Но эта! То есть Наташка! Ломовая лошадь! Она загоняла Шмера до седьмого пота.
После третьего захода Мишка спекся:
– Сейчас ещё по коньячку, и баста! Хорошего понемногу.
По коньячку давыденковская жинка – легко! А насчет "и баста" – поняла с точностью до наоборот. То есть снова накинулась на Шмера, и снова – по полной программе. Сам же сказал – и баста… Каждый слышит и понимает в меру своего… темперамента.
Но даже молодой неутомимый организм Шмера подустал. В одном месте натерлось, в другом зудело, в третьем саднило.
– Эй, юноша бледный со взглядом горящим! Хорош сачковать! Сам сказал: и баста!.. Вот скажу Мирону, что ты бездельник и лентяй. Накажет за недобросовестное исполнение служебных обязанностей.
– Не скажешь! Он из тебя враз отбивную котлету сделает.
– Не-ет, Мирон меня лю-у-убит, все прихоти исполняет. Это он тебя изуродует, если вдруг узнает…
– Да? А про "вертеп" Мирон в курсе? – выложил козырь Шмер.
– В курсе, в курсе. Но без подробностей. Шальные деньги не скроешь. Я говорю, что танцую и пою в эротическом костюме.
– Верит в танцы? – усмехнулся Шмер.
– Не знаю. Делает вид, наверное. Просто убедил себя в моей верности. Но того, кто пронюхает и будет болтать, чем я занимаюсь, уничтожит. Ему в Академию нужно поступать. Меня, конечно, поколотит, но не убьет, ни за что! Я его приворожила. Ведь есть чем, согласись? – Она огладила себя по груди, качнула голыми бедрами.
Да уж, Миша, попал ты в руки мастерицы-профессионалки, любящей своё ремесло. Даже "вертеп" для неё, как сама призналась Шмеру, – не работа, а хобби. Кто-то любит детей, а кто-то сам процесс. Кому-то доставляет удовольствие шить, другим вязать или печь пироги. Кто-то болен выращиванием комнатных цветов, встречаются даже особи, обожающие рыбалку. А Наташка любила "скребалку" и "скреблась" каждый день по несколько раз и "самцов" меняла без разбора.
Убедившись, что сегодня от усталого офицерика больше ничего путного (вернее, беспутного) не добиться, она выставила его за дверь:
– Чтоб завтра был у меня после двадцати трех часов. Ни минутой позже! Тренируй "аппарат", мальчик. Такой молодой, а не набрал спортивную форму. Надо меньше пить и зарядку делать по утрам!
Ромашкин, как обычно, в ходе выполнения стрельб роты был назначен старшим на учебном месте по гранатометанию.
– Никита, спрячь одну гранату, – попросил Шмер.
– Зачем? Как я потом отчитаюсь?
– Удивляешь! На, возьми колечко от запала для отчетности, а гранату положи в мою сумку. Рыбачить поедем с Ребусом-Глобусом на Каракумский канал, будем рыбу глушить. Я тебе сазана привезу на уху или карпов.
Никита с явным неудовольствием вынул из ящика гранату и запал в бумажной упаковке, спрятал их в Мишкиной полевой сумке. Если б Шмер предложил ещё и самому отнести гранату домой, Никита наверняка бы отказался. А так – пусть рискует, если ему нужно. Статья номер… Хищение взрывчатых веществ… В сговоре с группой лиц (двое уже группа!)… Ох! Вечно Шмер втянет в историю.
– Вот спасибо, Никит! Слушай, я тебя так отблагодарю, так отблагодарю!
– Как?
– А вот, хочешь, за меня сегодня к давыденковской жинке сходи. Она, знаешь, у-у-ух-х!!!
– Она, может, и "ух!", но я не ухарь. Да и "потрепанный товар" не по мне.
– Да ты стал разборчив! Наелся? Никита, вот уж не "второй сорт". Наоборот, шикарный объект.
– Тем более. Сам заварил, сам расхлебывай.
– Боюсь, у меня сегодня ничего не получится. Нет необходимого настроения… – Шмер с утра вновь обильно намазал мочки ушей зеленкой. Это стерва Наташка ему вчера их так натеребила, что они стали, как локаторы. Проклятая эрозия…
Шмер – шумер. С зелёными ушами.
На следующий вечер Шмер шёл знакомой дорожкой, нёс бутылку шампанского даме и пузырь водки для себя лично. Шёл уже без излишнего возбуждения и блеска в глазах. Типа, не такой уж я и мстительный. Плюс опасения – вдруг Мирон объявится раньше срока? А Мишке и вчерашнего "сеанса" хватило на неделю вперед. Эх…
Давыденковская жинка встретила уже в неглиже. А хороша! Породистая, кобыла. Зараза! Н-ну, за работу, товарищи!
Только к пяти утра Наташка выставила измочаленного Шмера за дверь. На ватных ногах он добрел до мансарды и рухнул, не раздеваясь, на диван. Сразу провалился в беспамятство.
Поутру, уже в канцелярии, Никита, критически глянув на бедолагу, резюмировал:
– Знаешь, Миша, я ведь тебя, пожалуй, туда не отпущу. Неуловимого мстителя из тебя не получается, ты устал. Здоровье ведь дороже. Погляди на себя! Рожа серая, глаза впали, синюшные засосы на шее и груди!
Шмер курил "Приму", машинально теребя любимые оттопыренные уши:
– Дык… Наташка велела опять приходить. Ты поглянь, как она запала. Даже в город на заработки не ездит и с меня денег не берёт.
– Скорее всего, просто в вертепе "переучёт". Или выходные девкам дали. Нет, бери паузу, сегодня не ходи. Скажи, что в наряд поставили.
– Я-то скажу, а она, думаешь, поверит?
* * *
– С ними, бабами, всегда так! – воскликнул Кирпич. – Безудержные какие-то! Сначала сладко, потом тошнит. Хочешь по-хорошему, а выходит, себе навредишь!
– Это точно! – поддержал Димка-художник. – Я пока в Европе картины рисовал, деньгу зарабатывал и домой высылал, моя разлюбезная их по ветру пускала. В итоге, квартиру пропила! Безудержные, да…
Глава 22. Беспредел
Шмер наведался в гости к любвеобильной Натахе ещё два раза.
На третий раз выпрыгнул в окно, спасаясь от внезапно объявившегося мужа.
Кажется, пронесло! Кажется, майор Давыденко не врубился, что у благоверной кто-то был. Кажется…
Креститься надо, если кажется! И по сторонам глядеть…
После очередного невыносимо долгого и бессмысленного совещания (бирки, мусор, конспекты, фляжки с чаем из "колючки") Шмер возвращался к мансарде своей обычной дорогой – по тропинке в сторону пролома в заборе. Уже стемнело. Сильно стеменело. Внезапно обуяла такая тоска, что захотелось напиться, забыться и более ничего не делать.
Между кустов высокого шиповника мелькнули тени, но Шмер не обратил на них никакого внимания. Мало ли кто там копошится и с какой целью! Может, чем-то очень нужным занят. Не всмотрелся. А зря.
Последняя мысль была: с Наташкой пора прекращать. Потом – удар по голове.
Били четверо. Трое – без остервенения, как бы по долгу службы. Зато четвертый – искренне, от души, яростно. Все четверо – нерусские, судя по акценту. Но это Шмер определил чуть позже, когда очнулся. Мешок на голове не позволял разглядеть напавших, но уши-то, знаменитые Мишкины зеленоватые уши слышат – нет, нерусские. Двое из них – кавказцы, двое – туркмены. Сильно пьяные, да ещё и обкуренные анашой.
Время от времени с него сдергивали мешок и заливали ему в глотку местную вонючую водку. И вновь удары – по голове, по почкам, в живот. Потом – спор: как дальше быть с жертвой? Один (кровожадный) настаивал, что офицера надо все-таки убить. Второй (великодушный) категорически возражал. Остальным было всё равно. Тот, что требовал смерти, постоянно прищелкивал костяшками пальцев. Как понял Шмер, несмотря на нестерпимую боль и затуманенное слоновьей дозой алкоголя сознание, это солдаты или сержанты. Один из них боялся, что офицер позже сумеет их опознать. Местные аборигены опознания не опасались бы, они ведь для русских все на одно лицо.
– Подумай, как он нас узнает?! Офисер сейчас в жопу пьяный, на голове мешок, никого в лицо не видел! Ещё немного по мозгам надаём, совсем соображать перестанет и дураком жить будет! – гортанил "великодушный". – Я давал согласие избить и покалечить, но "мокруху" брать на себя не стану!
– А если узнает? – прищелкнул пальцами "кровожадный".
Да, шайка-лейка многонациональна, раз общаются между собой на русском. Межнациональный язык общения, блин!
– Я за двести рублей человека топить не буду! – вмешался третий, явно туркмен и явно с опытом отсидки, "каторжник". – За двести – нет. Пусть дадут тысячу.
Топить? Связанные за спиной руки онемели, Шмер перестал их чувствовать.
– Мясо готово! – подал голос четвертый.
Мясо? Он, Миша Шмер, старший лейтенант Шмер, офицер Советской Армии – мясо?!
А, нет! Это четвёртый бандюган не про Мишу Шмера, этот он про шашлычок. А запах! Сволочи, уволокли его, надо понимать, куда подальше, к арыку… Вот и вода шумит… И теперь сочетают приятное с полезным – офицера попинать и баранинки покушать. Или приятное с приятным? Или полезное с полезным?
Однако… топить…
Пнув его ещё пару раз, "криминальный квартет" подался, надо понимать, к костерку. Сейчас подкрепятся, а потом на сытый желудок и решат окончательно, что с ним, с офисером, делать.
Что делать, что делать! Убьют, к чёртовой матери! Он бы, Мишка Шмер, на их месте убил бы!
Шмер попытался пошевелить руками. Острая боль! Он закусил губу, чтоб не выдать себя стоном. Крепко скрутили, сволочи! А ноги? Ну-ка? Ноги почему-то не связали. Промашка! Будь Шмер слабым на спиртное, наверное, давно бы отключился и безвольно валялся в ожидании своей участи. Но водка его не вырубила, а, наоборот, обострила жажду жизни. Топить, значит? Ну ясно, пьяный офицер подрался и утонул. А вот хрен вам!
Шмер осторожно перекатился на спину, укололся о куст, зацепил о торчащую ветку мешок на голове и, поджав под себя ноги, осторожно потянулся. Мешок после нескольких попыток сполз с лица. Уже легче дышать! А главное, теперь видно направление… к возможному спасению. Рядом с поляной арык, вернее, канал, шириной в несколько метров. Всполохи костра тускло освещали медленно текущую тёмную воду.
Извиваясь ужом, перекатываясь с боку на бок, он добрался до спуска в воду. В детстве занимался плаваньем, в юности увлекался подводной охотой, так что…
Спуститься в арык по-тихому не получилось, всё-таки всплеск при погружении. Шмер перевернулся на спину, лег на воду и, оттолкнувшись ногами от дна, поплыл.
"Криминальный квартет", заслышав подозрительный бульк, кинулся от костра к месту… где ещё вот ведь только что валялся полутруп.
Шмер сделал глубокий вдох и нырнул. Течение понесло его всё дальше от места, где остались мучители. Извиваясь всем телом, переплыл на другую сторону канала, для ускорения отталкиваясь от дна ногами. Вынырнув на противоположном берегу, вдохнул воздух и вновь, перебирая ногами по дну, рывками устремился дальше по руслу, подальше-подальше. Какая досада! Пленник оказался недостаточно избит и недостаточно пьян.
– Что скажем? Что человеку скажем?! – расслышал Шмер истерику "кровожадного". – Он нас самих поубивает! Говорил же, сразу мочить надо!
– Он и так "замочился"! Сам! – неуверенно успокоил "великодушный". – Так и скажем: бросили связанного в воду, утопили…
– Собаке собачья смерть! – подытожил было "каторжник". – Руки связаны, вода холодная… Буль-буль… А ну-ка, заткнулись все. Вслушайтесь! Вглядывайтесь!
Банда на противоположном берегу замолкла, напряжённо слушая наступившую тишину и всматриваясь в плавно текущую воду.
Шмер затаился и чуть дышал, что давалось ему с неимоверным трудом.
– Утонул! – щёлкнул пальцами "кровожадный". – Чисто конкретно!
– Пошли, водку допьем, – предложил "каторжник", – а то холодно. Потом пройдём по обеим сторонам канала. Может, эту падаль куда вынесет. Разыщем – прикопаем в землю. Нет тела – нет дела!
– А не найдём? – усомнился "великодушный".
– Ну, всплывёт далеко отсюда. Утопленник и есть утопленник. Мёртвые молчат…
Шмер дождался, пока сволочи вернулись к костру, огляделся. Заметил торчащий из песка металлический лист, что-то вроде крыла от грузовика. Несколько минут трения веревок о зазубренный край – и руки свободны. Шмер забросил верёвки в воду и поплыл следом за ними, вниз по течению. Через час, когда силы совсем иссякли, он выбрался на песчаную отмель и потерял сознание.
Разбудило солнце. Яркий, ослепительный свет.
Шмер, морщась, обмыл раны мутной водой – сейчас не до стерильности. Рубаха перепачкана кровью, один рукав отодран. Но футболка цела. Оборвав непослушными пальцами пуговицы, Шмер стянул форменную рубашку. Брюки треснули по внутреннему шву в нескольких местах. Что ж, и штаны долой.
Теперь надо соображать, как уклониться от возможной встречи с "криминальным квартетом".
Где-то рядом вроде должна быть бахча старого туркмена Саида, между прочим, хорошего знакомца. Шмер несколько раз выделял Саиду солдатиков в помощь по уборке урожая, обменивал бушлаты, сапоги и рубашки на арбузы. Точно! У этого Саида можно укрыться на пару дней. Завтра суббота, потом воскресенье. Шмер переждёт-подумаёт, а в ночь на понедельник туркмен на мотороллере подбросит к гарнизону.
– Саид!..
– Вай! Мища! Ты явился с того света? Что случилось? Попал под поезд? Шайтан по полю тебя гонял?
– Нет, налетел на несколько пар крепких кулаков. Еле живой убежал. Можно, я у тебя поживу день-другой?
– Конышно! О чем разговор, хоть неделю. Жаль, арбузов еще нет спелых. Маленькие. Но дыни уже хорошие, покушай.
Дыни-то хорошие. Но жевать (даже дыню) ноющими челюстями и разбитым ртом было нестерпимо больно. Шмер в основном пил чай и бульон шурпы. И спать-спать-спать…
Отоспавшись, начал размышлять: кому так сильно помешал?
Версия первая. Глупая. Кто-то из уволившихся солдат решил отомстить за прошлые обиды в учебке. Ерунда. Рукоприкладством он никогда не злоупотреблял, обидеть до такой степени никого не мог. Вероятность мести по этой причине – минимальна.
Версия вторая. Ограбление. Однако денег у Шмера никогда особо не водилось. Да и карманы даже не обшарили. Ерунда. Это не ограбление.
Версия третья. Фантастичная. Кто-то хотел его убить из расовой неприязни, просто как первого попавшегося русского офицера. Нет, бред. Фантазия воспаленного ума.
Версия четвертая. Месть за давешнюю драку в вертепе или в пивнушке перед Новым годом. Возможно, в принципе. Но вряд ли. В драке Шмер не участвовал, а только наблюдал. За что его-то убивать? Тогда уж Ромашкина. Или Лебедя.
Версия пятая. С кем-то спутали, просто ошиблись. Во! Это очень даже может быть. Спутали с проклятым идиотом Ромашкиным! Замполит хренов, галантный рыцарь! Близко к теме, но что-то подсказывает, дело не в Никите. Очень конкретно сволочи занимались Шмером… И потом, разговор у сволочей шёл про человека. То бишь заказчика.
Стоп-стоп! А если… А вдруг… А если всё-таки… Если всё-таки вдруг… Давыденко!!! Мог? Мог! Догадался, кто ночью убёг. Или из жены признание вышиб.
Ай, не по-мужски! Ай, нехорошо! Должен бы сам Мишке морду набить, по-нормальному выяснить отношения. Но нанимать каких-то уродов с криминальным прошлым? В голове не укладывается.
Итак, версия шестая и основная!
Мог организовать эту жуть Мирон?
Теоретически мог.
Мог нанять уродов?
Мог!
Гм! А если всё же Мишу Шмера чуть не убили за посещение вертепа и последующий дебош? За то, что он там побывал и теперь знает про его существование как таковое? Да, но тогда Ромашкину должно достаться не меньше! Голова идет кругом от роя версий. Надо тогда друга спасать, что ли?
Поздним воскресным вечером старый туркмен Саид на мотороллере подвез Шмера к дальнему забору.
Шмер прошмыгнул в дыру между прутьями (хорошо знать тайные лазейки) и осторожно направился к мансарде Ромашкина. В общагу идти нельзя: слишком много глаз и ушей.
А жив ли Ромашкин?
Никита оказался жив и даже в очень хорошем настроении. Он слушал магнитофон и допивал вторую бутылку "Токая". Третья охлаждалась в холодильнике. Дверь на веранду открыта настежь, пять лампочек ярко освещали дворик, туалет, террасу.
– Никита! Быстро погаси свет! – прошипел Шмер из кустов, когда одна из песен закончилась и музыка на секунду стихла. – Выключи свет, глухая скотина!
Ромашкин вскочил, щёлкнул выключателем. Двор погрузился во мрак.
Шмер проскользнул на веранду, схватил пустой стакан, наполнил до краев:
– Ох! Кислятина! Как ты её пьешь? Водка есть?
– Ну, есть. Налить?
– Конечно, налей!.. Что нового в полку? Меня не искали?
– Ага, разыскивали два дня! Двое с носилками и один с топором.
– Дурак! – поперхнулся Шмер. – Я серьезно спрашиваю!
– Слух прошелестел, что ты ушел в запой и сбежал из гарнизона с заезжими проститутками.
– А кто-нибудь у тебя обо мне спрашивал?
– Комбат, ротный и начальник штаба. Более ты никому не нужен. Кроме меня! Третий день тебя жду – поделиться планами. Насчет твоего временного выселения… Тут, понимаешь, ко мне подружка должна приехать. Ох, и оттянусь! Представляешь?
– Ох, представляю! – криво усмехнулся Шмер. – Ох, представляю!
Никита разглядел наконец ссадины на лице у приятеля, разбитые губы, опухший нос:
– Миша! Что с тобой приключилось, Миша? Ну у тебя и рожа! Ты на ней сидел вместо зада? Тобою двор подметали?
– Заткнись, юморист! Никита, к тебе огромная просьба. Завтра пойди в медсанбат к тому капитану, помнишь, с которым мы на вокзале пиво пили.
– Начфин? Ага! Еще бы не помнить. Я с ним в Бахардене квасил не далее как…
– Вот! Попроси его, чтоб он мне справку сделал. Освобождение по болезни за предыдущую неделю. Гастрит. И направление в Ашхабад, в госпиталь в медкнижке пусть нарисует. Медкнижку принеси в кабак напротив книжного магазина. Кулешов пусть соберет рубашку, брюки, сапоги, носки. Возьми сумку, сложи в неё вещи и захвати с собой. Да, и денег дай полтинник.
Никита вывернул карманы наизнанку:
– Нет ничего. До копейки с Хлюдовым прокутили.
– Вечно у тебя нет денег!
– А у тебя они есть?
– Нет! – тяжело вздохнул Шмер.