- А если бы не удалось найти "жидкий грунт"?
- Пришлось бы всплыть на виду у "вероятного противника". В военное время это верная гибель. В мирное - международный скандал. Да и вечный позор для меня как подводника-профессионала
Кстати, в этом же районе погибла спустя три года небезысвестная К-219. На ней произошел взрыв в ракетной шахте, от ядовитых паров окислителя погибли пять человек. Командир, капитан 2-го ранга Игорь Британов вынужден был всплыть…
Мой ракетоносец, совершенно однотипный с К-219, находился на соседней позиции, и я по радиоперехвату понял, что у Брита-нова случилась беда Ходу до него мне было чуть более двадцати часов. Готовлю аварийные партии, штурманскую прокладку, и не зря - вскоре получаю персональное радио: "Следовать в район для оказания помощи К-219. Ясность подтвердить". Ясность немедленно подтверждаю. Но квитанции на свое радио не получаю. Еще раз посылаю подтверждение - квитанции нет. Снова выхожу в эфир - ни ответа, ни привета Молчит Москва, и все… А я уже больше часа на перископной глубине торчу, вокруг океанские лайнеры ходят - не ровен час, под киль угодишь. Наконец приходит распоряжение - оставаться в своем районе. Вроде бы положение К-219 стабилизировалось, помощь не нужна Стабилизировалось-то оно стабилизировалось, да только на третьи сутки ракетный крейсер затонул. До сих не могу себе простить - мог ведь пойти к Британову, не дожидаясь этих треклятых квитанций. Схитрить мог… У меня же и люди подготовленные, и все аварийные материалы на борту… Пришли бы - и ход событий мог пойти иначе. Но ведь поверил, что ситуация выправилась. А там окислитель разъедал прочный корпус со скоростью миллиметр в час… О том, что К-219 затонула, узнал только в родных водах, когда пошли на замер шумности в Мотовский залив. В шоке был…
Вообще всю мою морскую походную жизнь снаряды падали рядом со мною, осколки мимо виска проносились, но ни разу не задело. Это еще с курсантских времен началось. В 1970 году ходил на стажировку на плавбазе ПБ-82 в Атлантику. А там как раз почти точно также, как К-219, затонула после пожара атомная подводная лодка К-8, и мы пошли в Бискайский залив оказывать ей помощь. Так что и там по касательной пронесло. Кто-то молился за меня сильно. Везло…
- Суворов бы с вами не согласился. "Раз - везенье, два везенье… Помилуй, Бог, а где же уменье?" Не могло одному человеку просто так повезти двадцать пять раз подряд..
- Опыт, безусловно, накапливался от автономки к автономке. Но все-таки море - это стихия, а у стихии свои законы - вероятностные. У меня ведь как было: 10 боевых служб до командирства, 10 боевых служб командиром подлодки и 5 боевых служб - зам-комдивом отходил, старшим на борту.
- Первый командирский поход, наверное, тоже памятен?
- Конечно. Все та же Атлантика Ракетный крейсер стратегического назначения К-245. К счастью, все обошлось без эксцессов. Зато каждый день гонял свой КБР - корабельный боевой расчет до седьмого пота Страсти кипели, как на футбольном поле. КБР - боевое ядро экипажа, с которым, собственно, и выходишь в ракетную атаку. А уж когда вернулись, я своих лейтенантов на другие лодки за "шило" - спирт - продавал. Придет иной командир, просит на выход в море штурмана моего или ракетчика. "Так, - говорю, - этот стоит два литра "шила", а вот за того придется и три отлить".
- Конечно, это шуточные расценки. Но если говорить о цене человеческой жизни на море…
- Это особая тема и, в общем, безбрежная… Много спекуляций и демагогии. Здесь не бывает аксиом и порой все зависит от конкретной ситуации. Вот вам два случая в одном походе. 1985 год. Идем из родного Гаджиева в Западную Атлантику - устрашать Америку. Я - старший на борту подводного ракетного крейсера. Обходим Англию с севера, и тут командир сообщает мне, что у матроса Зайцева аппендицит, требуется операция. Доктор получает "добро" и развертывает операционную. И тут пренеприятный сюрприз: вместо заурядного воспаления слепого придатка обнаруживается прободная язва двенадцатиперстной кишки. Операция длится пятый час… Но все безуспешно. Доктор докладывает, что требуется специализированная хирургическая помощь, которую можно оказать лишь в береговых условиях. Что делать? Даю радио в Москву. Разрешают вернуться, благо международная обстановка тому не препятствует.
Доктор обкладывает операционное поле стерильными салфетками, заливает разрез фурацилином, и мы ложимся на обратный курс. Приказываю ввести в действие второй реактор, и атомоход мчится полным ходом через два моря домой. Летим в базу, неся матроса с разрезанным животом. В Гаджиеве нас встречает главный хирург флота чуть ли не в белом халате и стерильных перчатках. Извлекаем матроса через торпедопогрузочный люк.
"Жить будет?" - спрашиваю хирурга.
"Будет".
Разворачиваемся и снова уходим на боевую службу. Уходим с легким сердцем - спасли матроса. Но не зря говорят: возвращаться - пути не будет. Не проходит и недели - мичман во втором отсеке лезет отверткой в необеспеченный щит. Конечно же, короткое замыкание, мощная вспышка. Обгорел - страшно смотреть. Лицо черное, руки, грудь… Глаза белые, как яйца вкрутую, без зрачков. Ясно, ослепнет парень. Жалко его. А что делать? Снова возвращаться? Ну, не поймут нас. У вас что, спросят, ракетный крейсер или плавучий лазарет? Принимаю решение следовать на позицию. А на душе тошно, ослепнет мичман, инвалида привезем… И вроде как на моей совести все это… Как-то зашел в пятый отсек, где медицинский изолятор. Слышу странный постук - тук-тук, тук-тук-тук… Любой нештатный шум на лодке - это без пяти минут аварийная тревога. Стал вслушиваться… Ага, из-за переборки медблока доносится. Вхожу и столбенею: сидит наш мичман весь в бинтах, повязку на глазах приподнял, спички под распухшие веки вставил и бьет молоточком по чекану - рисунок по латуни выбивает. Ну, я, конечно, от радости на него заорал. И такое облегчение на душе испытал. Не ослеп, сукин сын! Будет видеть!
Так он через неделю уже на вахту заступал как миленький.
Одно могу сказать: за все двадцать пять автономок ни разу с приспущенным флагом домой не возвращался…
Мы говорили о цене человеческой жизни-. А какова цена человеческой судьбы? Ведь в наших походах решались порой и судьбы моряков. 1987 год. Боевая служба в Атлантике. Я, как замкомдива подстраховываю молодого командира подводного крейсера, капитана 2-го ранга Сергея Симоненко. А у него довольно жесткие отношения с замполитом, и тот приходит ко мне в каюту для разговора с глазу на глаз. Чего я только не услышал о командире: и такой-то он и растакой, и весь экипаж от него стонет, и в море его выпускать нельзя, и еще много всего. Выслушал я, надо как-то реагировать… "Хорошо, - говорю, - раз такое дело - проведем закрытый социологический опрос". Написал анкеты, анонимные, разумеется, раздал офицерам Ну, и чтобы командира не ставить в неловкое положение, включил в опросный лист и свою фамилию, и старпома, и механика, и замполита. Обрабатывал анкеты сам. Выяснилась поразительная вещь: командир набрал максимальное число положительных баллов. А самый низкий рейтинг оказался у политработника. О чем я ему конфиденциально и сообщил. И что же? После возвращения в базу этот "комиссар" настрочил на меня в политодел форменный донос: я-де не понимаю кадровой политики партии, подрываю авторитет политработника, и все в таком духе. Дело приняло нешуточный оборот. Моей персоной занялся секретарь парткомиссии флотилии. Стал разъяснять мне, что анкетирование - это прерогатива политодела, что я превысил свои полномочия. В общем, все шло к тому, чтобы положить партбилет на стол. По счастью, у начальника политотдела хватило ума и совести прекратить "охоту на ведьм". Однажды он вручил мне папку, в которой хранилось досье на меня.
- Иди в гальюн, сожги это и пепел в унитаз спусти.
Так я и сделал.
- А как сложилась судьба командира?
- Сергей Викторович Симоненко окончил академию, вырос в замечательного флотоначальника, ныне вице-адмирал, возглавляет флотилию атомных подводных лодок. А ведь могли по навету списать на берег.
Я теперь анкетирование систематически провожу. И на кораблях, и в штабах. Служить без этого не могу. Ведь если нет поддержки снизу, нельзя руководить военным коллективом, а подводным в особенности.
- Вячеслав Алексеевич, случались ли на боевых службах подвиги в ординарном смысле этого слова?
- Все дело в том, что считать подвигом". Боевое патрулирование у берегов вероятного противника с термоядерным ракетодромом на горбу - само по себе подвиг, коллективный подвиг всего экипажа Но подвиг, ставший нормой, перестает быть подвигом в глазах общества или большого начальства… Не так ли?
Вам ну лены личности^. В декабре 1984 года на боевую службу экстренно вышел подводный ракетоносец К-140. Командовать им был назначен капитан 1-го ранга Александр Николаевич Козлов, побывавший в тот год еще в двух автономках. И хотя уже был приказ о его переводе в Москву, он вынужден был без отпуска (!) снова идти к берегам Америки, поскольку у молодого командира К-140 не было допуска на управление кораблем такого проекта Козлов ответил "Есть!" и повел крейсер в океан. А через неделю его хватанул инфаркт миокарда Дать радио и вернуться? Но тогда в стратегической обороне страны возникнет ни чем не прикрытая брешь. Козлов принимает решение продолжать поход На время его заменили капитан 2-го ранга А. Лашин, выходивший в море на командирскую стажировку, и старпом, капитан 3-го ранга С. Егоров. Известно, как инфарктнику необходимы свежий воздух, спокойная обстановка, зелень… Но где все это взять в стальном корпусе под водой? Корабельный врач давал дышать своему пациенту кислородом из баллончиков спасательного снаряжения, выхаживал, как мог и учили. Через несколько недель Козлов, невзирая на боли в груди, заступил на командирскую вахту. Об инфаркте сообщил по радио только за двое суток до возвращения в базу.
На мой взгляд, Александр Козлов совершил подвиг, не оцененный в должной мере. Чтобы не подводить флотских медиков - куда, мол, смотрели?! - наградной лист на Героя Союза в Москву посылать не стали. А зря-
И вот я о чем еще думаю: Север делает нашу службу чище, чем она могла бы быть в иных климатических условиях-
Нам сегодня многого не хватает, того нет, другого- Но пуще всего не хватает нам гордости и достоинства Да, мы бедны. Но только не надо винить в том наших стариков. Не надо их топтать. Мне не стыдно, когда мой батя, приняв 9 мая чарку за Победу, марширует на месте и поет "Артиллеристы, Сталин дал приказ!" Он всю войну жег из пушек немецкие танки - четыре ранения, шесть орденов- Нельзя терять моральное право смотреть им в глаза - живым и мертвым. Да, я беден, но я горд И мне не стыдно смотреть в глаза своему внуку Славке Ему шесть лет. На парадах мы вместе обходим на катере корабли. Он стоит со мной рядом в форменке с гюйсом, в бескозырке и отдает честь нашему флоту. И как бы ни ругали нынешнюю молодежь, она идет нам на смену, и в ней есть свои Сергеи Преминины, свои, не известные нам пока - до трудного часа - герои. Надо только смотреть, кому ты сдаешь свой пост.
* * *
Вся тяжесть ядерного противостояния сверхдержав легла на плечи прежде всего экипажей атомных ракетных подводных крейсеров стратегического назначения. Это явствует и из самого названия этих кораблей, и из сути их боевой службы - быть в постоянной готовности к ракетному залпу, где бы они ни находились.
Поэт из моряков-подводников Борис Орлов сказал об этом так
За нашей подлодкой - невидимый след.
Не будет ни криков, ни шума.
Возможно, вернемся, а может быть, нет…
Но лучше об этом не думать!
Двадцать пять раз именно так уходил в моря адмирал Вячеслав Попов.
25 автономок.
25 разлук.
25 затаенных прощаний с миром живых навсегда.
25 неведомых миру побед… И в общей сложности - восемь лет под водой.
Один из командиров подводных ракетоносцев стратегического назначения, ныне контр-адмирал Николай Малов пишет:
"Когда в 1983 году США и НАТО развернули в Европе ракеты "Першинг-2" и "Томагавк" с подлетным временем к городам СССР не более 6 минут, советское правительство приняло адекватные меры: приказало своим подводным ракетоносцам вновь выдвинуться к берегам Америки. В той ситуации Ракетные войска стратегического назначения (РВСН) оказались малоэффективными. Боевая нагрузка на подводные корабли резко возросла. Многие экипажи выполняли по две боевые службы в год, иные проводили под водой (с учетом предпоходовой подготовки) до 200 суток при норме в 60…
…С 1967-го по 1993 год ракетные подводные крейсеры выполнили более 2000 походов на боевую службу, проведя под водой в общей сложности почти 500 лет. При чем это не просто плавание само по себе, а патрулирование с термоядерными баллистическими ракетами на борту - на грани войны и мира".
В годы Великой Отечественной летчики дальнебомбардировочной авиации, совершившие по 10 успешных вылетов, представлялись, согласно приказу народного комиссара обороны № 0299 к званию Героя Советского Союза. С известной натяжкой можно приравнять подводный ракетный крейсер к воздушному кораблю дальнебомбардировочной авиации. Однако ни один командир-подводник, имевший не то что 10, а 20 и более успешных "вылетов"-походов, приравненных к "боевым действиям в мирное время", ни один из них за всю историю стратегического сдерживания вероятного противника в океане не получил звезды Героя. Но почему? Может быть, потому, что этот незримый, но сверхнапряженный ратный труд был незрим для высокого кремлевского начальства, не обладал эффектом броского подвига?
Во всяком случае, еще не поздно исправить эту явную историческую несуразицу.
ЗА МОРСКУЮ ЧЕСТЬ
Подводная лодка К-228 отрабатывала очередную курсовую задачу в море. Командир корабля, капитан 1-го ранга А.А. Никитин с тревогой думал о предстоящем всплытии. Дело в том, что штаб СФ в суточном плане дал точку для всплытия как раз в том районе, где, по сведениям, находится английский фрегат "Лондон". И вообще командир недоумевал, почему их не заводят в наши территориальные воды, почему он должен всплыть за 20 миль от них в светлое время суток, вблизи от международных путей? Много других "почему" вертелось в голове, оставаясь без ответа.
Старший на борту, начальник штаба дивизии, капитан 1-го ранга О.Л. Лазарев, видя сомнения командира, не мог показать, что у него самого еще больше вопросов, правда, с ответами на некоторые из них. Он знал, что план составлен еще вчера, а разведывательная сводка получена сегодня и на нее на КП флота не могли не обратить внимания. Но никто в 7 утра не рискнет обратиться к командующему СФ за разрешением изменить план флота. А почему не разбудить, почему самому оперативному дежурному флота не принять решение? Все просто: дело в ответственности. А вдруг что-то произойдет? Другое дело, когда прибудет командующий флотом. Надобность в докладе об изменении плана уже отпадет, правда, может появиться необходимость в другом докладе: почему ПЛ всплыла в непосредственной близости от иностранного боевого корабля? Но всегда можно что-то свалить на командира корабля: не принял мер по обеспечению скрытности, не использовал всех возможностей… А там пусть разбираются… И где этот фрегат окажется через час… Начальник штаба находился четвертый год в должности и прекрасно знал, почему такие нелепые указания шли на ПЛ.
Контр-адмирал Олег Лазарев:
"Закончился сеанс связи, в перископе - один туман, радиолокационный горизонт чист. Это обстоятельство несколько успокаивало: раз в море туман, то он мог помочь незаметно проскочить в территориальные воды. Однако это 15 миль в надводном положении или час полного хода. Меньше никак не получается. На исходе 14-е сутки плавания, экипаж отработан, ни одного замечания с берега, все как по маслу. Так не бывает, думал начальник штаба Опыт и интуиция подсказывали: когда все хорошо, значит что-то не так. Понятно, что в море недостатков и замечаний по экипажу было предостаточно, но для этого и вышли, чтобы их устранить и восстановить навыки плавания. Но чтобы все было гладко, даже ни одной аварийной тревоги… Вот это настораживало. Наконец принято решение, и ракетный крейсер начал мероприятие по всплытию в надводное положение. Боевая тревога, все доложили о готовности к всплытию, и опять все идет, как по расписанию. Следует четкий доклад: акустический горизонт чист. Нет, что-то здесь не то, еще раз отметил про себя НШ, не иначе, где-то затаился супостат. Всплыли под перископ: визуальный и радиолокационный горизонт чист, в сторону берега видимость полная, в сторону моря в 15 кабельтовых сплошная стена густого тумана. Продули балласт, всплыли в надводное положение, выключили локацию и дали самый полный ход в сторону берега, оставляя туман по корме. Но, хочешь или нет, положено дать радио о всплытии. Не хотелось этого делать, но документы обязывают. Радио прошло с первой попытки, даже квитанцию получили без задержек. Стена тумана оставалась все дальше и дальше по корме. Это несколько расслабляло, но все равно до территориальных вод еще 10 миль. Вдруг из тумана сначала показался вертолет, а через пару минут и фрегат "Лондон". Мы выжимали все, но не могли обеспечить своевременный заход в свои территориальные воды. Дальше события развивались очень просто: фрегат нагнал и перегнал нас. Отрезав нас от территориальных вод, он начал маневрировать, мешая нам пройти. Имея преимущество в скорости, выполнить этот маневр он мог без труда. Ситуация сложилась незавидная, можно было стать объектом позора для всего флота шутка ли, что англичанин не пускает РПКСН в родные воды!