Я жалуюсь на эту незадачу все той же моей соотечественнице Ольге, она меня утешает весьма своеобразно:
– Ну, это еще что! Бывает, они и вовсе не приходят…
Как в воду глядела. В этот день я звоню профессору-социологу, договариваюсь о встрече на завтра. В назначенный час профессора, разумеется, нет. Но теперь я уже менее нервно реагирую на опоздание. Терпеливо жду полчаса. Сорок минут. Час. Ухожу. Через три часа я на всякий случай возвращаюсь к профессорскому кабинету. Дверь открыта.
– Здравствуйте, – говорю я с вызовом.
– Здравствуйте, – отвечает доброжелательный, приветливый человек. В голосе ни намека на раскаяние. – Чем могу быть полезен?
– Мы с вами вчера договаривались, что сегодня встретимся…
– Ах да! Но я просто об этом забыл. Ну, совершенно забыл! Вы меня понимаете?
Меня поражает не сам факт – в конце концов, можно и забыть, – а тон, которым это все произносится. Мол, у меня есть алиби, очень веская причина: я просто за одни сутки все забыл…
– Мальтиец не терпит суеты, не спешит ничем обременять себя, – говорит Ольга. – Иногда мне кажется, что для него важнее всего внутреннее равновесие. Он не любит торопиться. Такая вот расслабуха, извините за сленг.
Я смеюсь:
– А знаете, Оля, это ведь не сленг, а почти научный термин. Так называют ученые эту характерную для народов Средиземноморья черту – "средиземноморская расслабленность".
– Вот-вот, – подхватывает Ольга. – Именно расслабленность. Вы встретитесь с этим явлением еще не раз.
…Я иду в магазин. Он закрыт. Смотрю на табличку: "Перерыв с 13 до 16". Сиеста, дело святое. Прихожу в пять. Магазин закрыт. Почему? Спрашивать бесполезно. Так здесь принято.
Из города Слима, где я живу, мне надо ехать в город Мзида, где расположен университет. Езды всего пятнадцать минут. На остановке я пытаюсь узнать расписание. Рассматриваю таблички с номерами автобусов. Их много, но того, что мне надо, нет. К счастью, на глаза попадается человек с бляхой на груди – диспетчер. Я радостно бросаюсь к нему:
– Извините, в котором часу приходит автобус, который идет до университета?
– Раз в час, – отвечает диспетчер.
– А в какое точно время?
– Раз в час, – повторяет он и добавляет: – Ждите вон там, на остановке. – При этом он показывает куда-то себе за спину и уходит.
Я иду точно в указанном направлении. Сажусь на скамейку под козырьком, жду. Автобусы идут один за другим, но моего среди них нет. Спрашиваю у других пассажиров – никто про такой маршрут не знает. Я себя успокаиваю: если он идет раз в час, то в течение ближайших шестидесяти минут должен же появиться? Не появляется. Может, он ушел прямо перед моим приходом? Жду еще час. Тот же результат.
Опять подхожу к диспетчеру. Разговор, как записанный на пленку, дубль два, повторяется точь-в-точь. Опять: "Автобус ходит раз в час, идите на остановку". И опять жест куда-то за спину.
– Да ведь я там уже два часа жду, – объясняю. – Нет там моего автобуса.
– А зачем же вы там ждете? – невозмутимо спрашивает он. – Остановка вашего автобуса вон там, через триста метров отсюда.
Как выяснилось в дальнейшем, автобус приходил на свою остановку действительно раз в час. Правда, каждый раз в разное время: то на пятнадцать минут раньше, то на сорок минут позже.
Я бесконечно сталкиваюсь с тем, что не могу спланировать свое время даже на день вперед.
– Встретимся в шесть на остановке автобуса, договорились?
– Договорились.
По дороге на остановку получаю эсэмэску. Общение через мобильную связь самое популярное, при этом ради облегчения жизни или экономии времени либо денег слова сокращаются до полной потери их смысла. В моей эсэмэске я читаю: "Tod cdnt cm meet tmr". По-русски это выглядело бы примерно так: "сгд нм встр звр", то есть: "Сегодня не могу, встретимся завтра". С электронной почтой еще хуже. Бесполезно запрашивать какую-нибудь информацию, если ее надо получить срочно. Ответ придет через неделю, а может и вовсе не прийти.
Все эти свои жалобы я излагаю социологу, профессору Мальтийского университета Марку Фальзону.
– О, узнаю своих соотечественников! – хохочет он. – Да, пунктуальность отнюдь не наша национальная черта. Я думаю, что необязательность – это оборотная сторона неспешности. Мне иногда кажется, что у каждого мальтийца где-то глубоко в подсознании живет убеждение: никогда не надо торопиться – куда спешить? Обратите внимание на выражение лиц мужчин, сидящих на улице…
Да, я еще не рассказала, что мальтийцы любят сидеть на лавочках возле дома. Несколько человек в один ряд лицом к дороге. Однако я не заметила в них никакого любопытства по отношению к прохожим. Кажется, их ничто не может удивить. И никто не вызывает осуждения. Полнейшая невозмутимость.
– А как мальтийцы относятся к иностранцам? – спрашиваю я профессора.
– Приветливо. Дружелюбно. Но… будьте осторожны: с такой же милой улыбкой могут запросто вас обсчитать.
…В кафе, расположенном у городских ворот Валетты, я заскакиваю наскоро перекусить. Вижу в витрине пирожок, стоит 2,50 €. Хочу купить, но нельзя: надо заказать у официанта.
Сажусь за столик, прошу кроме пирожка еще чашку кофе. Официантка приветливо улыбается, принимает заказ и – исчезает. Буквально пропадает. Я разыскиваю ее в зале, на кухне, на улице… Наконец минут через сорок появляется.
– Послушайте, я очень тороплюсь, – говорю. – Не могли бы вы…
– Да-да, сейчас, – откликается девушка; улыбка не сходит с ее лица. И пытается опять исчезнуть.
Но я бдительно за ней наблюдаю. Она это видит. Наконец несет мне мой пирожок и чашку кофе. Говорит все с той же улыбкой:
– С вас шесть евро пятьдесят центов.
– Простите, сколько стоит кофе?
– Один евро.
– Значит, пирожок…
– Да-да, пять пятьдесят.
– Но я видела ценник, на нем стояло два пятьдесят.
– Да? – удивляется она без всякого намека на смущение. – Ну, значит, с вас три пятьдесят.
Профессор Фальзон меня успокаивает:
– Жаль, что вы не можете прожить здесь несколько лет. Знаете, европейцев эта неспешность сначала раздражает, а потом начинает им нравиться.
И правда, в той же статье немецкой писательницы Сабины Альперт я читаю: "Вначале я сходила с ума, когда мастер не приходил вовремя, а при встрече говорил: "Будет у вас новая плита, не беспокойтесь, только не надо торопиться". Но постепенно я стала к этому привыкать. Я сказала себе: "Расслабься. Не напрягайся. Разве что-то серьезное изменится в твоей жизни, если плита прибудет на несколько дней позже? Так зачем же трепать себе нервы, а окружающим портить настроение?" И я поняла, что в этой безмятежности есть своя прелесть".
…Я стою на балконе дома супругов Качия и наслаждаюсь любимым пейзажем, чистейшими, словно на детском рисунке, красками: море синее, небо голубое, песок желтый. Между прочим, времени на это любование у меня нет, надо работать. Но я вдруг обнаруживаю, что трудиться мне вовсе не хочется. Не то чтобы меня обуяла лень. Просто мне совершенно необходимо вот так несуетно отдаться безмятежной созерцательности. "Средиземноморская расслабленность, – вяло подсказывает мой внутренний голос. И насмешливо добавляет: – Мальтийский синдром".
Родственные связи
– Если вы уберете из жизни мальтийцев фетиш родственных связей, вы никогда не поймете Мальту, – говорит профессор Мальтийского университета Кармель Табоне.
…Я вхожу в дом, где уже собралось несколько гостей. Они пришли по приглашению хозяйки для того, чтобы встретиться с новым человеком, то есть со мной.
– Познакомьтесь, – говорит хозяйка. – Это Ада, она приехала из Москвы.
Собравшиеся смотрят на меня со спокойным вниманием.
– Она преподаватель Московского государственного университета…
Все то же прохладное внимание.
– Она работала приглашенным профессором в США, на Тайване, в Швеции, на Кипре, в Голландии. Написала книги об этих странах…
Хозяйка при этом не скупится на эмоции. Голос ее, и без того громкий, доходит почти до крика. Реакция все та же – интерес, не более того. Наступает пауза. Какая-то женщина спрашивает:
– А дети у вас есть?
– Есть, дочь.
– Только одна?
– Одна. Но есть еще зять и двое внуков. Так что, можно считать, у меня их четверо, – в шутку подсчитываю я.
И тут понимаю, что мой шутливый тон неуместен. Атмосфера резко меняется. Шум одобрения и приветствий меня оглушает.
– У нее их четверо: дочь, зять и двое внуков. – Гости повторяют эту нехитрую новость с большим воодушевлением.
Ко мне подходят, хлопают по плечу, пожимают руки.
– Рада познакомиться – у меня тоже двое внуков.
– Я тоже считаю, что зять все равно как родной сын.
Потом начинают хвастать:
– А у меня трое внуков.
– А у меня двое зятьев и невестка.
В дом входит запоздалый гость. Хозяйка больше не делает ошибок, представляет меня как положено:
– Знакомьтесь, это Ада. У нее дочь, зять и двое внуков. Она считает, что у нее четверо детей.
Гость с чувством пожимает мне руку. По ходу этой процедуры хозяйка скороговоркой перечисляет мои должности и звания. И я понимаю: можешь быть семи пядей во лбу, но главный твой статус – семья.
– Человек у нас как бы не существует сам по себе. За ним обязательно должна стоять родня. Чем ее больше, тем лучше, – говорит Кармель Табоне.
– Это что, статусная категория? – спрашиваю я.
– Да, это престижно. Но не только. Это еще и психологическая потребность в эмоциональном единении близких людей. При этом близкие могут быть не только взрослые.
Дети, как воздух
Я удивилась, когда на вполне деловое свидание ко мне пришел директор клуба Люк со своей четырехлетней дочкой.
– Мама занята? – приветливо улыбнулась я.
– Почему занята? – не понял директор.
– Пришлось взять с собой ребенка?
– Почему пришлось? – опять не понял он.
В дальнейшем это стало мне уже привычным – присутствие детей рядом со взрослыми в самых, казалось бы, неподходящих деловых ситуациях. "Встретимся в кафе, – говорит мне по телефону менеджер крупной компании. – Сейчас закажу столик на четверых". Почему на четверых, думаю я, нас же только двое? Но когда я вхожу, за столом уже сидят трое – взрослый мужчина и двое курчавых ребятишек.
А уж если мне хотят показать город или достопримечательности, можно не сомневаться, в машине обязательно окажутся и несовершеннолетние пассажиры.
– Дети здесь, как воздух, – говорит Ольга. – Они везде, без них чего-то не хватает. А когда они рядом, это настолько естественно, что их как будто даже не замечают.
Вот это последнее обстоятельство кажется мне весьма любопытным. Оно отличает мальтийцев от многих других народов. При таком отношении к детям я не замечаю, чтобы их сильно баловали. Да, их всюду берут с собой, да, они неотъемлемая часть почти любого взрослого собрания. Но при этом никакого повышенного внимания, никакого родительского напряжения. Дети развлекаются друг с другом, бегают, прыгают, хохочут. Родитель вмешивается только тогда, когда что-то угрожает чаду. Или, что очень редко, если ребята чересчур уж сильно расшалятся и взрослые просто не слышат друг друга.
Со Светой и Майклом Камиллери мы едем в ресторан в городе Меллиха. С нами в машине, как и положено, двое их маленьких сыновей. Нам предстоит большое интервью. Я устала и не могу понять, почему для этой цели надо уезжать так далеко от дома. Мне объясняют, что там сегодня собираются друзья и родственники на традиционный ужин.
– Они что, живут в Меллихе?
– Нет, но там хороший ресторан.
– А в Слиме, откуда мы тащимся уже около часа, посидеть негде?
И, только войдя в этот многозальный двухъярусный ресторан, я понимаю, в чем дело. В залах чинно сидят за столиками взрослые, а за стеклянной стенкой живет своей жизнью совсем другой мир – пушистые игрушки, разноцветные шары, а посреди деревянная горка, с которой, визжа, скатываются малыши.
Мне непривычно видеть этот детский мир в антураже во время взрослой вечеринки, а мальтийцам привычно. Если дети "необходимы, как воздух", то почему с ними надо расставаться в ресторане? Моим новым друзьям непонятно другое: почему до такого детского зала не додумались все рестораторы? Ведь прибыль же очевидна: все этажи и залы переполнены.
Неприличный анекдот
– Семья – это святое, – говорит мне Кармель Табоне. – Считается неприличным, например, пошутить по поводу супружеской неверности.
Московский журналист рассказывал мне о своих мальтийских впечатлениях:
– Пригласил меня к себе коллега на обед. Вечер выдался отличный. Я вскоре почувствовал себя вполне свободно и ощутил так популярный здесь relax, то есть полную внутреннюю свободу. Меня попросили рассказать какой-нибудь анекдот. Я стал перебирать их в уме и что-то никак не мог подобрать подходящего. Политический – скорее всего, не поймут. Про чукчей, евреев или армян – неполиткорректно. С матерком нельзя – за столом женщины. Наконец решил что-нибудь проверенное, всем понятное, из цикла "Приезжает муж из командировки, а там жена…" ну, вы знаете. На словах "увидев в своей постели чужого мужчину…" за столом наступила гробовая тишина. Я ее отметил, но менять что-либо было уже поздно, поэтому я закончил этот старый анекдот старой же концовкой: "Мне это уже не понравилось. Иду на кухню: так и есть – обеда нет!" Смотрю – ни одного смешка, ни одной улыбки.
Бедный мой соотечественник, человек обычно находчивый и остроумный, сказал, что в более дурацком положении он себя никогда не чувствовал.
– Смотрю: все отводят глаза в сторону, а хозяин поспешно спрашивает, успел ли я посетить знаменитые храмы и музеи Мальты. Потом, наедине, он мне объяснил, что сам сюжет о неверности – уже кощунство. Семья, ее нерушимость – это святое. Смеяться на эту тему неприлично.
Между прочим, из-за того, что остров невелик, а мальтийцы до недавнего времени мало выезжали за границу, тут много породнившихся семей, причем нередки браки двоюродных сестер и братьев, племянников и племянниц, шуринов и золовок.
Отсюда удивительно часто повторяющиеся фамилии. Среди нескольких десятков моих знакомых я насчитала десять Велла, семь – Абелла, шесть – Камиллери. А еще у меня другая проблема с фамилиями. Некоторые из них звучат в переводе на русский не совсем прилично. Например, хозяйка моя Янулла, выходя замуж, взяла фамилию мужа, пишется она так: Cachia. И я произношу ее как Качия. Янулла меня поправляет:
– Правильно говорить Какия. – И с удовольствием добавляет: – Правда ведь очень красиво звучит: Ка-а-кия?
Я понимаю хорошенькую русскую девочку Юлечку Белозерцеву, которая, несмотря на большую любовь к мужу, отказалась взять его фамилию – Акулина. Тоже, кстати, очень распространенную.
Видела я и весьма забавную табличку на доме. Замечу, что здесь принято давать домам имена хозяев. Так вот на этот раз хозяев звали Конкордия и Доминик. Они решили объединить оба имени и вывесили на внешней стороне двери то, что получилось: "Кондом".
Глава 2
Облик
"Прежде чем описать внешность мальтийцев, вспомним, что наша страна представляет собой сплав древнейших цивилизаций мира. В разные времена на острове владычествовали разные народы – от Европы до Северной Африки. И это оставило след на нашем внешнем облике".
Это выдержка из книги современного мальтийского писателя Нагхукома Мербы.
Действительно, чтобы представить себе, как выглядят мальтийцы, нужно хотя бы коротко вспомнить их историю. Около трех тысяч лет назад остров населяли финикийцы (о том, что было до того, существуют гипотезы, к которым я еще вернусь). Затем их завоевали греки. Тех вытеснили карфагеняне, потом – римляне, потом – арабы. В IX веке Мальта отошла к Европе. Ей стали править германцы. На несколько лет остров захватил Наполеон, но вскоре Мальта подпала под власть Британии.
Теперь представьте себе, сколько кровей перемешалось в жителях маленького острова, прежде чем сформировался современный этнос – мальтийцы.
Как они выглядят сегодня?
Расскажу о своих весьма субъективных впечатлениях. У меня было странное ощущение, что народ этот не похож ни на один мне известный и вместе с тем напоминает многие. Больше других я увидела здесь "итальянцев", "евреев", "арабов". Однако в каждом в то же время было что-то специфически мальтийское.
"Мы светлее, чем африканцы, но темнее, чем другие европейцы, – говорит Нагхуком Мерба. – Цвет нашей кожи точнее всего можно определить как цвет загара. И именно этот светло-коричневый оттенок лица делает мальтийцев похожими на арабов".
Я подумала о том же и радостно поделилась этим своим наблюдением с Андреем, моим хозяином. Он ответил мне долгим молчанием, потом сквозь зубы произнес:
– Нет, не думаю, что мы похожи на арабов.
Доктор Фальзон, которому я рассказала об этом разговоре, хлопнул себя по лбу:
– Ах, как это я забыл вас предупредить! Мальтийцы терпеть не могут, когда их считают похожими на арабов. Хуже только сравнить их с тунисцами.
Тунис подпирает остров с юга, оттуда сегодня на Мальту приезжает много гастарбайтеров. И естественно, коренным мальтийцам не хочется, чтобы их путали с южными иммигрантами.
Самая примечательная деталь внешности мальтийца – волосы. Это особенно заметно у малышей: черные головки, на которых курчавятся мелко-мелко завитые колечки, жесткие, как из проволоки. Когда детишки вырастают, волосы вырастают тоже, но остаются в мелких завитушках. Мужчины их часто сбривают. Сегодня, когда мода на стриженные "под колено" мужские головы распространилась по всему миру, мальтийцы делают это с большим удовольствием. Отчего, кстати, кажутся мне похожими друг на друга, словно близнецы. Во всяком случае, я то и дело путаю своего хозяина то с рабочим, который чинит лестницу в его доме, то с зеленщиком в соседней лавке.
Женщины поступают с волосами по-другому. Иногда пускают их в "свободный полет", иногда собирают сзади и подхватывают крупной заколкой. А иногда поднимают на затылке и закручивают – тоже по современной моде – в тугой пучок, вытянутый вверх как огурец.
Но самое неожиданное открытие сделала для меня Янулла. Наблюдая за ней каждый день, я вижу, как она меняет прическу и от этого меняется сама. Иногда я даже не сразу ее узнаю. Однажды, глядя на ее голову с мелкими, туго закрученными колечками, я спрашиваю:
– Янулла, а как ты расчесываешь такие густые волосы?
Ответ ее меня поражает:
– А я их вообще не расчесываю.
Я уже упомянула, что хозяйка моя чистюля, аккуратистка. Как же так?
– Да, – объяснила она. – Нам расчесывать волосы нельзя. Они торчат в разные стороны, как пружины. Помните, я рассказывала, что, когда училась в Англии, дети меня постоянно дразнили. Мама пыталась тогда расчесать и как-то пригладить мои волосы, но это было невозможно.
Я потом много раз замечала, что не у всех мальтиек такие колтуны на голове. Мне объяснили это так. Бывает, что волосы вьются не очень сильно, тогда их можно и расчесать, и уложить. Бывает, что умелые парикмахеры выпрямляют вьющиеся пряди, но это удается далеко не всегда. Большей же частью женщины с жесткими, мелко вьющимися волосами так и оставляют их в "диком виде", только моют, но не пользуются ни расческой, ни щеткой.