Тут голов, отделённых от туловища, целая коллекция: негритянские – цвета зрелого баклажана, с курчавыми волосами, расплющенными носами и коровьими губами. Самурайские – жёлтые, с тремя волосинами вместо бороды и хищным прищуром щёлочек вместо глаз. На лбу у одной такой головы замечаю каллиграфически исполненный красный иероглиф. Славянские – бородатые, разухабистые, испитые хари. Встретишь такую в ночи – враз обделаешься от избытка чувств…
Однако пора взять в узду свои нервы.
"Спокойно, Михаил, – говорю я мысленно себе, – больше юмора, ты же в Париже! Это всего лишь кукольные головы, надо к ним прицениться: Новый год на носу, тебя домашние просили позаботиться о подарках, так что – вперёд!"
Головы выглядят вполне натурально, это – не мумии фараонов, выставленные в Эрмитаже. Черты лица не просто узнаваемы – они будто вырезаны из кости, нос губы, даже щербинка между передними зубами, всё, как и положено искусно сделанной кукольной головке, только большего размера.
Мысленно представляю, как я развешу пару-тройку таких головок для своего внука на новогодней ёлке. Вот будет-то потехи для гостей! Если, конечно, ни с кем не случится сердечного приступа! Нет-нет, прочь – это уже от лукавого. Или от мистера Хичкока?
Я гляжу на головы со смешанным чувством страха, отвращения и восхищения одновременно, не в силах оторвать взгляда. Они действуют на меня завораживающе. Нечто подобное испытывают люди, стоящие у стеклянной перегородки, за которой струятся кобры, принимая предбросковую стойку. Чёрт! Как всё-таки хороши эти головки, они – произведение искусства! Или они хороши, потому что выглядят слишком естественными? В моём воспаленном воображении опять возникают образы, казалось, задавленные глыбой времени…
Нет-нет, надо немедленно всё прояснить! Но ведь минуло более десяти лет! Ну и что? В контрразведке не бывает сроков давности – в атаку!
…Моё заинтересованное отношение к выставленным на продажу головкам не остаётся незамеченным. Пожилой грузный мужчина с улыбкой, от которой тают снега Килиманджаро (вот у кого надо бы пройти практику нашим продавщицам!), и дежурной фразой: "Что желает мсье?" – приближается к прилавку.
В таких лавчонках, как и в любом французском ресторане, завсегдатаем вы станете с первого захода, если, конечно, не будете экономить на своем имидже солидного клиента. В ресторане надо дать обильные чаевые, в лавчонке – с первого жеста продемонстрировать свою неиссякаемую кредитоспособность. Ну, скажем, приобрести, не торгуясь, дорогую безделушку. Лучше – пару. Этот способ – родной ключ к потаённым замкам сердец стоящих за прилавком торговцев…
Стоп! К этим уловкам надо прибегать лишь в том случае, если вы намерены вновь туда вернуться за чем-нибудь более существенным или что-то разузнать. Я – да, намерен разузнать!
…Против лома – нет приёма! А он – в правом кармане моих брюк. Театральным жестом я достаю… перетянутый резинкой "пресс" баксов. По сути – это "кукла" в долларовом исполнении. С двух сторон "пресс" обложен стодолларовыми купюрами, а между ними – однодолларовые. Хвала и слава американским казначеям – они позаботились о том, чтобы купюры р а з н о г о номинала были о д н о г о размера! С помощью "куклы" я легко прохожу за туриста-мота из Штатов. Плюс мой рост и безукоризненный американский выговор.
Не подумайте плохого – на случай, если незнакомка из Штатов, с которой мне предстоит встретиться, окажется в затруднительном материальном положении, меня снабдили, ну, о-очень кредитоёмкой золотой карточкой из тех, что новые русские веером рассыпают перед официантами и продавцами фешенебельных заведений. Однако "пресс" – это моё собственное изобретение, моё секретное оружие, я горжусь им!
"Пресс" впечатляет. Я вижу, что мой собеседник готов решить участь всей своей богадельни, не отходя от прилавка. Хоть оптом, хоть в розницу.
Начинаю прессинговать психику торговца. С его помощью неспеша выбираю безделушку подороже и, не торгуясь, небрежно швыряю зелёный "стольник" (выбранный амулет стоит 85 франков, это – около восемнадцати долларов) на прилавок.
– Простите, мсье, – раздаётся в ответ, – мы не принимаем доллары. Вам необходимо поменять валюту. Я очень сожалею, мсье…
Что ж, сейчас ты будешь жалеть еще больше.
– Я понимаю, – отвечаю я с техасской небрежностью, – но если я пойду искать пункт обмена, у меня есть вероятность заблудиться, а заблудившись, я уже сюда не вернусь, не так ли, мсье? Вы потеряете клиента, а я, между прочим, хотел бы ещё кое-что приобрести у в а с… Да и вообще, нет правил без исключений, не так ли?!
Моя наглость и намёк на то, что я могу открыть кредитную линию, производят эффект. Лавочник безропотно выкладывает на прилавок амулет и сдачу в франковом эквиваленте.
Совсем ни к чему пересчитывать полученные деньги: мы же теперь подельники!
Сунув сдачу и амулет в карман, я невзначай оставляю на прилавке 100‑франковую банкноту и, не мешкая, хожу с козырного туза: интересуюсь ценой (разумеется, в долларах) напольных часов. В полости маятника, заполненной жидкостью, влево-вправо мечется головка а ля Карл Маркс. Она крупнее и рельефнее остальных, кроме того, у неё такая роскошная грива-борода!
"Я очень сожалею, мсье, но эти часы не продаются, – произносит торговец, жестом фокусника смахнув банкноту с прилавка. – Они – наш торговый знак. Я очень сожалею… Странно, но вот уже более десяти лет все наши покупатели почему-то начинают с этих часов, не знаю, что и думать! Впрочем, голова в них, действительно, впечатляющая… Не угодно ли мсье взглянуть на этот чернильный прибор. В нём, правда, голова чернокожего, но тем не менее…"
Намёк на мои техасско-расистские наклонности принят, а упоминание о сроке пребывания головы в часах вовсю разжигает тлевший в моей башке фитилёк воспоминаний. Там уже полыхает пожар – и виной тому голова отца призрака коммунизма в маятнике! Я выкладываю ещё одну стофранковую купюру, которая, так же как и первая, мгновенно исчезает под прилавком, и иду ва-банк:
– Неужели за двадцать лет вы не сумели заказать себе ещё одни часы с к у к о л ь н о й головкой?! Верится с трудом! – тоном матёрого провокатора говорю я, а по спине в три ручья хлещет горячий пот.
– Это н а с т о я щ и е головы, мсье… Головы живших в недалёком прошлом людей. Поэтому-то они стоят очень дорого…
Внутреннее напряжение достигло апогея, но я с напускным спокойствием выслушиваю целую лекцию о подготовке головок к предпродажной экспозиции. Разумеется, при каждой многозначительной паузе моего визави я проворно выбрасываю на прилавок очередную купюру. Из тех, что получены на сдачу. Фантастика – я волей случая оказался на правильном пути! Плохо одно: это должно было произойти ещё в восемьдесят втором…
Сразу оговорюсь: мумифицирование человеческих голов имеет мало общего с работой специалистов, колдующих над телом Вождя в Мавзолее, хотя в обоих случаях это очень долгий процесс, включающий множество трудоёмких операций. А в случае с головами ещё и смертельный риск, потому что в Мавзолее изначально обрабатывают мёртвое тело, а головы накануне процесса мумификации должны быть непременно живыми…
В отсеченной голове просверливается маленькое отверстие, через которое внутрь запускается особый вид муравьёв, пожирающих мозг. Чтобы эти прожорливые твари не добрались до кожного покрова и мягких тканей головы, в ноздри и уши вставляются специальные пробочки. Когда муравьи вычистят полость черепа, туда впрыскивают консервант, который обычно используется в моргах, чтобы воспрепятствовать процессу разложения.
– А-а, формалин! – в моём голосе сплошное разочарование.
– Не совсем, мсье! В него добавляется ещё целый букет трав, известных только одному человеку – магу, который и руководит всем процессом. Затем полуфабрикат – да-да, человек из-за прилавка так и сказал: полуфабрикат! – некоторое время, пока не размягчатся кости черепа, выдерживается в специальном растворе. При этом одновременно происходит стягивание, уменьшение всей кожной и даже костной структуры. Как только кости черепа станут мягкими, наступает самый ответственный момент всего технологического процесса: необходимо удержать их от сплющивания, сделать так, чтобы они, скукожившись и значительно потеряв в объёме, сохранили форму головы. За это отвечает человек, посвященный в тайны всего процесса мумифицирования. Это – тот самый маг. Он, ко всему прочему, обладает экстрасенсорными способностями. Накладывая руки на размягченные головки, он направляет на них поток своих биоволн. Манипуляция, которую невозможно выполнить с помощью лазеров и компьютеров.
По утверждению торговца, все маги-искусники – экстрасенсы с самым сильным в мире биополем. Маг будет прикладывать руки к головке до тех пор, пока она достаточно не затвердеет. Затем он осторожно будет прогревать её на пламени, втирать мази из экстракта алоэ и африканской ивы и долго сушить, пока она не превратится в ту изящную, почти кукольную головку, подобную тем, что я сейчас наблюдаю. В последующем головке предстоит постоянно находиться в жидкости-бальзаме, в состав которой входит несколько ингредиентов. Каждый из них в отдельности известен только одному человеку. Но рецепт всей смеси знает только маг. Искусство выделывания головок, именуемое на одном африканском диалекте нга-нгоро, передаётся по наследству от отца к сыну. Им владеют только в одном племени Центральной Африки…
– Но всего этого, мсье, можно достичь лишь при одном условии…
За этим следует многозначительная пауза и лукавый взгляд моего собеседника, устремлённый прямо мне в зрачки.
Я – парень понятливый. Сую руку в карман. О, ужас! – сдача иссякла. Делать нечего. Вынимаю "куклу" и решительно выдергиваю второй, последний, "стольник".
Знал бы московский бомж по кличке "Карл Маркс", во что обходится мне его борода! Впрочем, я на собственном опыте убеждаюсь в правоте cлов Генриха IV: "Париж стоит мессы!" Ибо потраченная мною сумма – ничто в сравнении с той информацией, которой я теперь располагаю!
Стодолларовая банкнота присоединяется к компании своих французских подружек, а торгаш, хитро подмигнув, раскалывается окончательно:
– Головы станут тем, что вы имеете честь лицезреть, лишь в том случае, если будут отняты у живого человека. Тогда кости черепа легко поддаются усадке и обработке, их даже можно слегка уменьшить в объёме, чтобы конечный товарный продукт выглядел кукольной головкой…
Человек за прилавком внимательно наблюдает за мной, за эффектом, который должна произвести на меня его откровенность. Я парирую, не моргнув глазом:
– То есть вы хотите сказать, что прежде чем приступить к мумификации, надо произвести декапитацию не покойника, но живого и здравствующего человека?
– Именно так, мсье! – в голосе торгаша неподдельная радость.
Чему он радуется? Что я так быстро научаем и так спокойно реагирую на его признание или тому, что я не помчался звонить в полицию?
– А как насчёт морали, нравственности? – упавшим голосом спрашиваю я.
– Видите ли, мсье, – с видом штатного лектора вещает торгаш, – я прожил долгую жизнь и разбираюсь в людях. Вы – не ханжа, это видно из вашего отношения к деньгам… Будем откровенны до конца. В нашем мире так много людей, которые либо не могут, либо не хотят зарабатывать себе на хлеб. Они – никчемные наросты на теле планеты, которые необходимо удалять… Вместе с тем немало таких, кто невзирая на цену готовы приобрести уникальный экзотический сувенир… Как вы, например. Наше дело – удовлетворить спрос, а он довольно высок. Разве аморально – приносить пользу, идя навстречу пожеланиям людей, удовлетворять их потребности? Именно это мы и делаем! Надо сказать, мы преуспели – никто не в силах с нами конкурировать. Мы владеем монополией на изготовление и продажу мумифицированных человеческих голов!
Теоретическое обоснование убийств изложено и мной усвоено, теперь – вперёд, к практической стороне дела:
– И кто же те добровольцы, что кладут свои головы на алтарь вашего бизнеса? Если не ошибаюсь, вы находите их на всех континентах: у вас выставлены на продажу головы негроидов, монголоидов, европеоидов, наконец!
– Вы правы в одном, мсье, о н и – на всех континентах… Но они – не добровольцы. Они – дичь, за которой надо охотиться. А это дорого обходится охотнику, потому так высоки цены в нашем магазине…
– И кто же охотник?! – вырвалось у меня.
– Вам повезло – мсье Поль Мламбо Нгкука идёт сюда…
Я невольно оборачиваюсь. Сквозь витринное стекло я вижу, как к нам приближается живописная пара. Негр огромного роста, а рядом чинно ступает питбультерьер. Размеренный и уверенный шаг двух зверей, знающих себе цену.
Питбультерьер – жуткое порождение человека, выкидыш селекции, исчадие злости, накопленной природой в добермане, в кавказской овчарке, в бульдоге и… в пуделе. В природе питбультерьера преобладает один ген. Ген абсолютного зверства. Бывали случаи, когда они загрызали даже своих хозяев, вскормивших и выпестовавших их.
Да, такой гильотине достаточно команды "фас!" - и нужная голова в багажнике твоего автомобиля, потому что ты – водитель военного атташе Центральноафриканской империи в Москве и владелец магазина экзотических сувениров в Париже…
Я понял, почему с приходом лета 1982‑го в столице перестали появляться обезглавленные трупы бомжей: в мае господин Мламбо по окончании служебной командировки убыл на родину.
Стоп! Но милиционеры ведь пристрелили его пса. Ну и что? Мламбо-Нгкука приобрёл нового, головы-то по-прежнему в цене…
Глава вторая
Тайны "Бильдербергского клуба"
Время от времени в западную прессу каким-то неведомым путём попадают сведения о заседаниях так называемого "Бильдербергского клуба". Из отдельных публикаций известно, что в этом сообществе, окружённом почти непроницаемой завесой секретности, принимают участие крупные политики, дипломаты, банкиры, капитаны индустрии, военначальники и руководители спецслужб. Некоторые из них тесно связаны с Центральным разведывательным управлением и военно-промышленным комплексом США. Складывается впечатление, что клуб – настоящее "теневое правительство планеты", которое собирается, чтобы обсудить важные вопросы "большой политики", и, прежде всего, отношений с Россией (до 1991 года – с СССР); разработать конфиденциальные рекомендации национальным правительствам по актуальным политическим, экономическим, военным и социальным проблемам.
Однако, как показывает практика, в выигрыше всегда оказывались страны, чьи интересы представляли постоянные члены "Бильдербергского клуба".
Создатель и покровители
Официальной датой рождения "Бильдербергского клуба" считается 1952 год. Ему предшествовал период, когда только что вышедшая из войны Западная Европа стала свидетельницей фундаментальных перемен на международной политической арене и мощного коммунистического движения. Был создан Атлантический союз (НАТО); "объединённая Европа" делала свои первые шаги; западный мир с тревогой следил за ростом недопонимания между Старым Светом и Соединёнными Штатами; "коммунистическому наступлению" надо было противопоставить контрмеры, то есть более тесный союз.
Автором этого "романтического проекта" стал некий Джозеф Ретингер, персонаж с путаной биографией, кичившийся своими англосакскими корнями. Он приобрёл известность в 1947–1948 гг., когда выступил как один из наиболее рьяных поборников "европейского единства". В качестве генерального секретаря "Европейского движения" Ретингер имел контакты с самыми влиятельными политическими лидерами Западной Европы той поры, в том числе с премьер-министром Великобритании Уинстоном Черчиллем и канцлером Западной Германии Конрадом Аденауэром. Они демонстративно оказывали Ретингеру покровительство во всех его начинаниях. В 1948 году Ретингер участвовал в Гаагском конгрессе, а затем четыре года "без устали трудился, – как сообщает он в своих мемуарах, – чтобы подчинить весь мир европейскому идеалу".
В 1952 году Ретингер оставил свой пост в "Европейском движении" и, войдя в контакт с голландским принцем Бернардом, изложил ему свою идею: создать дискуссионный центр, своего рода клуб для продвижения по миру "западных ценностей". Бернард, фигура достаточно известная на международной арене (член совета директоров дюжины крупнейших западноевропейских авто– и авиакомпаний; выполнял важные миссии в Латинской Америке; поддерживал политические контакты с первыми лицами ряда государств), ответил, что даст согласие, если найдёт приемлемой концепцию предполагаемого формирования.
Концепция и обет молчания
Месяц спустя Ретингер представил принцу некое произведение, в основу которого были положены труды Дж. Барджеса, А. Мэхэна, Х. Маккиндера и Дж. Стронга – англо-американских геополитиков и военачальников XIX–XX веков. Своё видение политических целей и задач будущего сообщества Ретингер изложил в преамбуле концепции:
"Англосаксыкак раса предназначены для того, чтобы одни расы вытеснить, другие ассимилировать, и так до тех пор, пока всё человечество не будет англосаксонизировано. Но прежде всего необходимо установить контроль над сердцевиной (Heartland) земного шара – Россией. Без этого мировое господство англосаксов недостижимо. Для того, чтобы овладеть Россией, этой огромной континентальной массой, необходимо выработать стратегию, в соответствии с которой США и их союзники должны, как анаконда, сдавливать Россию со всех сторон: с запада – Германия и Великобритания, с востока – Япония. На южном направлении надо создать государство-вассал проанглосаксонского толка, которое, раскинувшись между Каспийским, Чёрным, Средиземным, Красным морями и Персидским заливом, плотно закрыло бы тот выход, которым Россия пока легко достигает Индийского океана. Такого государства пока не существует, но нет причин, чтобы оно не появилось в будущем.
Рассматривая проблему с геостратегических позиций, необходимо констатировать, что главным и естественным врагом англосаксов на пути к мировой гегемонии является русский народ. Повинуясь законам природы и расовому инстинкту, он неудержимо стремится к Югу. Поэтому необходимо немедленно приступить к овладению всею полосой Южной Азии между 30 и 40 градусами северной широты и с неё постепенно оттеснять русский народ к Северу. Так как по всем законам природы с прекращением роста начинается упадок и медленное умирание, то наглухо запертый в своих северных широтах русский народ не избежит своей участи.
Безусловно, для достижения указанных целей англосаксонскому ареалу потребуется какое-то время, но уже сегодня мы должны начать движение, магистральными направлениями которого были бы:
а) недопущение России в Европу;
б) обеспечение доминирующей роли США в Атлантическом союзе;
в) сдерживание Германии путём сохранения статус-кво в обоих государствах".