До Лхасы оставалось всего три дня! Не помешает ли нам что-нибудь добраться до столицы? Днем мы шли с Ауфшнайтером вдвоем, только под вечер снова встречаясь с лейтенантом и его маленьким караваном. В караванах, которые встречались нам здесь по дороге, грузы несли всевозможные животные – ослы, лошади, коровы и волы. Яки попадались только в тех, что шли издалека: у местных крестьян было недостаточно пастбищ, чтобы держать стада яков. Повсюду люди занимались строительством оросительных каналов, ведь скоро придут весенние бури, и если драгоценные черноземы не будут пропитаны водой, то ветер просто сдует весь плодородный слой. А ведь чтобы сделать почву плодородной, часто требуется орошать ее многие десятки лет, на протяжении нескольких поколений. Снег в этих местах выпадает редко, так что теплое покрывало не защищает озимые посевы. Поэтому крестьяне здесь собирают по одному урожаю в год. Конечно, огромное влияние на условия земледелия оказывает высота. Поля бывают и на уровне пяти тысяч метров, но там можно выращивать только ячмень, и люди ведут полукочевой образ жизни. Но есть и такие места, где ячмень вызревает за шестьдесят дней. Долина Толун, по которой мы шли, лежит на высоте четырех тысяч метров, и здесь растут уже и свекла, и картофель, и горчица.
Последнюю ночь перед прибытием в Лхасу мы провели в крестьянском доме. Он был совсем не так красив, как созданные с большим вкусом деревянные строения Кьирона. Но в этих краях дерево – редкий материал. Внутри мебели почти нет, только маленькие столики и кровати. Дома здесь строят из глины и дерна, без окон, свет в них проникает только через двери и дымовое отверстие в потолке.
Наш хозяин принадлежал к одному из самых зажиточных семейств в округе. Как водится при феодальном устройстве, крестьяне здесь обрабатывали землю своего господина, и только от них зависело, удастся ли им собрать такой урожай, чтобы после уплаты оброка что-нибудь осталось им самим. В семье было трое сыновей; двое трудились на земле вместе с родителями, а третьего определили в монахи. У наших хозяев были коровы, лошади, несколько куриц и свиньи – последних я раньше в Тибете не встречал. Но свиньи здесь особенно не ценятся, их специально не откармливают, и они питаются только отбросами и тем, что смогут вырыть из земли на полях.
В этом крестьянском доме мы провели беспокойную ночь: следующий день должен был стать для нас судьбоносным. Мы все взвешивали свои перспективы и говорили только об одном – о Лхасе. До сих пор нам везло. Но ведь самое главное еще впереди! Даже если нам удастся пробраться в город, как быть дальше? Деньги у нас закончились – на что мы будем жить? А как мы выглядели! Мы походили скорее на разбойников из Чантана, чем на европейцев. Поверх грязных шерстяных штанов и изодранных рубашек на нас были засаленные овчинные тулупы, по которым издалека было видно, сколько всего пришлось вынести их хозяевам. От обуви у нас остались только жалкие опорки. У Ауфшнайтера сохранились обноски индийских армейских ботинок, но по большому счету мы оба были скорее босы, чем обуты. Нет, наш внешний вид явно не внушал доверия. А самое главное – бороды! У тибетцев, как и у всех монголоидов, практически нет растительности на лице. А у нас на лицах был настоящий лес. Поэтому нас часто принимали за казахов – представители этого центральноазиатского народа во время войны группами бежали из Советской России в Тибет. Они прибывали со своими семьями и стадами и мародерствовали. Тибетская армия прилагала все усилия, чтобы как можно скорее депортировать их в Индию. У казахов часто светлая кожа и глаза, растительность на лице обычная. Так что неудивительно, что нас с ними путали и часто не пускали на ночлег.
Привести себя в порядок перед прибытием в Лхасу не представлялось возможным. Даже имей мы деньги, купить одежду тут было негде. Но мы уже избежали стольких опасностей, что это нас не должно было беспокоить. После Нанце – так называлась деревня – мы были предоставлены сами себе. Лейтенант не останавливаясь поскакал в Лхасу. Мы договорились с хозяином о перевозке нашего багажа до следующей деревни. Он дал нам для этого корову и слугу. После того как мы рассчитались с крестьянином, у нас осталось только полторы рупии и зашитый в одежду кусочек золота. Мы решили, что, если не получится договориться о том, как везти наши вещи дальше, просто оставим их. В конце концов, кроме дневников и зарисовок, у нас ничего ценного не было. Ничто больше не должно было нас задерживать.
Впереди блестят золотые крыши Поталы
15 января 1946 года мы начали свой последний переход. Из Толуна мы вышли в широкую долину реки Кьичу. Очередной поворот – и вдалеке засверкали золотые крыши Поталы! Зимняя резиденция Далай-ламы, знаменитый символ Лхасы! Значит, не зря были все наши страдания! Нам хотелось упасть на колени и, как паломникам, прикоснуться лбом к земле. От Кьирона мы прошли почти тысячу километров, движимые мечтой увидеть этот чудесный город. Мы были в пути семьдесят дней и только пять из них отдыхали. То есть в среднем мы проходили в день по пятнадцать километров. На преодоление Чантана нам потребовалось сорок пять дней – и все это время мы терпели невзгоды, боролись с голодом, холодом, противостояли опасностям. Но что это все значило теперь, когда перед нашими глазами вставали золотые шпили! Все страхи и мучения были забыты – еще десять километров, и мы достигнем великой цели!
Мы присели передохнуть около горы камней, которую паломники сложили в том месте, откуда впервые открывается вид на Священный город. Наш погонщик совершил молитву, ведь Лхаса для тибетцев – все равно что Рим для верующих католиков. Вскоре мы дошли до деревни Шиндонка, последней перед Лхасой. Наш погонщик отказался идти дальше, но нас уже ничто не могло остановить. Мы безо всякого стеснения отыскали пёнпо и заявили ему, что якобы составляем авангард одного очень высокопоставленного и могущественного иностранца и нам как можно быстрее нужно попасть в Лхасу, чтобы подготовить ему соответствующее статусу жилье. Пёнпо охотно нам поверил и тут же выделил осла с погонщиком. Даже спустя годы, вспоминая об этой истории, смеялись все – и лхасская знать, и министры. Ведь тибетцы очень гордятся своей системой, которая позволяет до минимума ограничить контакты с иностранцами. И то, как нам удалось ее обойти, казалось им не только заслуживающим уважения, но и забавным. И это было нам на руку, потому что в Лхасе любят посмеяться.
Последние десять километров мы прошли вместе с паломниками и караванами. По краям дороги то и дело попадались лотки со всякой снедью. Мы глаз не могли оторвать от яств, которых нам так давно не доводилось пробовать: тут были и сладости, и белые булочки, и жареные пирожки… Но денег у нас не осталось – последние наши полторы рупии причитались погонщику.
И вот мы уже стали различать достопримечательности города, о которых столько с восхищением читали в книгах и которые так долго мечтали увидеть собственными глазами. Там – гора Чагпори, на которой расположена одна из двух знаменитых школ медицины. А вот перед нами Дрепун, самый большой монастырь в мире, в котором живет около десяти тысяч монахов. Это настоящий город со множеством каменных зданий и сотнями позолоченных крыш над храмами. До монастыря оставалось еще километра два, так что мы любовались им целый час. Чуть ниже располагаются террасы монастыря Нэчун, где на протяжении тысяч лет происходит главное чудо Тибета. Здесь обитает воплощение буддийского божества-защитника и таинственный оракул вершит историю страны, ведь правительство обращается к нему за советом всякий раз перед принятием важного решения. Осталось восемь километров. Каждый шаг приносит новые впечатления. Вот широкие, заботливо ухоженные пастбища, обсаженные начинающими зеленеть ивами, – там пасутся кони Далай-ламы.
Вот мы долго, с час, шли вдоль длинной каменной стены – за ней, как нам сказали, находится знаменитый Летний дворец Божественного Правителя страны. Потом показалось окруженное ивами здание представительства Великобритании, оно расположено за границей города. Наш погонщик свернул к этому зданию – ему казалось само собой разумеющимся, что нам нужно именно туда, и нам стоило некоторых усилий уговорить его продолжить путь. На самом деле мы и сами на секунду задумались, не обратиться ли к англичанам – так истосковались мы по цивилизации и по общению с европейцами. Но воспоминания о лагере для интернированных остановили нас. Да и куда логичнее, находясь в Тибете, просить принять нас самих тибетцев.
Мы никак не могли понять, почему нас не останавливают, почему никто не обращает на нас внимания. А ведь тут то и дело можно было увидеть какого-нибудь наездника в богатых одеждах и на прекрасном скакуне, совсем не похожем на маленьких лошадок Западного Тибета. Скоро мы разгадали эту загадку: даже если в нас узнавали европейцев, мы ни у кого не вызывали подозрений, потому что еще никогда никто не добирался сюда, не имея на то разрешения.
Все могущественнее вставали перед нами стены Поталы, но самого города пока не было видно. Его скрывают холмы, на которых располагаются дворец и медицинская школа. И вот – ворота, увенчанные тремя ступами. Они соединяют между собой эти два холма и одновременно служат входом в город. Наше волнение достигло предела. Сейчас все должно решиться! Чуть ли не в каждой книге о Лхасе написано, что у этих ворот стоят стражи, охраняющие Священный город. С замиранием сердца мы подходим ближе. Ничего! Только несколько нищих стоят у ворот с протянутой рукой. Ни одного солдата, никакого контроля. Мы смешались с группой каких-то людей, без помех прошли через ворота и двинулись по широкой дороге в город. Погонщик объяснил нам, что группа зданий с левой стороны – только один из пригородов. Потом еще немного лугов, все ближе к центру. Мы шли молча, только смотрели по сторонам и никак не могли осознать, что оказались внутри "запретного города". Мне и сейчас не найти верных слов, чтобы описать то, что я тогда видел и ощущал. Потрясение было слишком велико. После стольких испытаний мы совсем расчувствовались и уже не были в состоянии справиться с нахлынувшим на нас потоком новых впечатлений.
Двое бродяг в поисках крова и пропитания
Вскоре мы очутились перед мостом с бирюзовой крышей и впервые увидели золотые шпили главного храма Лхасы. Медленно заходящее солнце окрашивало его неземными цветами. Поеживаясь от вечернего холода, мы начали искать место для ночлега, но войти в здешний дом мы не могли так запросто, как в шатер в Чантане. Наверное, на нас тотчас донесут, а ни постоялых дворов, ни тасамов тут не было. Но мы решили все же попробовать. В первом доме на порог вышел молчаливый слуга, который даже не выслушал нас. Мы попытались еще раз. Следующую дверь открыла служанка и в ужасе позвала хозяйку. Та, протягивая руки к небу, стала умолять нас идти дальше: если она приютит нас, ее высекут. Мы не могли поверить, что местные законы настолько жестоки, но, не желая доставлять неудобства, двинулись дальше. Пройдя через пару переулков, мы оказались уже почти на другом конце города.
Здесь нам встретилось здание много внушительнее и просторнее всех виденных ранее. Во дворе даже были стойла для лошадей. Мы собрались с духом и постучали. Снова к нам вышли слуги и с проклятиями и криками стали гнать нас прочь. Но мы решили не отступать и просто начали разгружать осла во дворе. Погонщик уже некоторое время порывался оставить нас – он, конечно, давно понял, что с нами что-то не чисто. Мы заплатили ему, и он с облегчением пошел своей дорогой.
Слуги пришли в ужас, поняв, что мы собираемся остаться. Они стали вопить, просить и умолять нас уйти, расписывая, как их накажет пёнпо, если, вернувшись, обнаружит такой сюрприз. Нам, конечно, было совсем неприятно насильно принуждать людей к гостеприимству, но мы все же остались. На крики сбегалось все больше народа, и эта сцена напоминала мне уход из Кьирона. Мы ни на что не реагировали. Полумертвые от усталости и страшно голодные, мы уселись на землю рядом со своими скромными пожитками. Нам было уже безразлично, что будет дальше. Просто сесть, отдохнуть, поспать…
Сердитые крики умолкли, когда лхасцы увидели наши опухшие и израненные ноги. В этих благодушных, открытых людях проснулось сострадание. Первой решила нам помочь какая-то женщина, та самая, что недавно умоляла нас покинуть ее дом, – она принесла нам кружку чая с маслом. За ней потянулись и другие. Все нам что-то несли: кто цампу, кто иную снедь, кто топливо для костра – как будто хотели загладить вину за свою первоначальную неприветливость. Мы были так голодны, что жадно набросились на еду, на некоторое время забыв обо всем остальном.
Танме со своей молодой супругой радушно приняли нас в своем доме. Пятеро их детей смотрели на нас разинув рты, как на величайшую диковинку. Кунго принес нам радостную новость: городской совет разрешил ему принять нас на одну ночь, а дальнейшую нашу судьбу будет решать кабинет министров. Но это нас пока не беспокоило: мы были в Лхасе и разместились в доме знатного семейства. Нам уже приготовили комнату – настоящую, чистую и уютную комнату! От маленькой железной печки по ней расходились волны тепла. Мы семь лет не видели такого! К тому же от печки исходил чудесный аромат можжевельника – а это большая роскошь: чтобы доставить на яках можжевельник в Лхасу, требуется несколько недель. Мы в своих грязных лохмотьях не решались даже присесть на покрытые коврами кровати. Нам подали великолепный ужин в китайском вкусе, и мы, словно в оцепенении, стали есть, повинуясь предложениям взять добавки. В это время все стояли вокруг и беспрерывно обсуждали нашу историю – чего они только не пережили! Больше всего хозяев удивляло, как нам удалось зимой преодолеть Чантан и Ньенчентанлха. А наши познания в тибетском языке вызывали бурное восхищение. Но какими убогими и жалкими должны были мы казаться в такой роскошной обстановке! Вещи, которые мы годами носили с собой как сокровище, вдруг потеряли всю свою привлекательность, и нам захотелось поскорее избавиться от них.
Страшно усталые и сбитые с толку, мы наконец улеглись спать. Но заснуть нам не удалось. Столько ночей мы провели на жесткой земле, спасаясь от страшного холода одним только овчинным тулупом и драным одеялом, а теперь вдруг – мягкая постель, натопленная комната! Наши тела оказались не в состоянии так быстро перестроиться, а в головах у нас крутился вихрь мыслей. Самые разные воспоминания сплетались в огромный ком. Лагерь для интернированных! Двадцать один месяц прошел с тех пор, как мы его покинули. И чего только не пришлось пережить за это время! А наши товарищи по несчастью продолжали влачить монотонное существование в неволе. Хотя война уже давно закончилась, они до сих пор не свободны. Свободны… А сами-то мы свободны?
Не успели мы как следует проснуться, а около нашей кровати уже стоял слуга, принесший сладкий чай и печенье. Потом нам принесли теплую воду для мытья, и мы наконец сбрили свои длинные бороды. Теперь вид у нас стал несколько более элегантный. Нам захотелось привести в порядок и волосы. Для нас пригласили мусульманина, считавшегося лучшим парикмахером, и он занялся нашими гривами. В итоге прически у нас получились не совсем европейские, но зато вызвали у тибетцев оживленный интерес. Ведь сами они о волосах не беспокоятся: мужчины здесь либо бреются наголо, либо носят косы.
Танме мы увидели снова только после полудня. Наш хозяин вернулся домой в прекрасном расположении духа: он посетил Министерство иностранных дел и принес нам оттуда радостные известия. Нас не выдадут англичанам! Пока что мы можем оставаться в Лхасе, и нас очень просят не покидать дом, где нас приняли, до тех пор, пока не вернется к исполнению своих обязанностей регент, который в данный момент медитирует в Таглун-Тра. Это ограничение, как нам объяснили, – мера предосторожности, потому что раньше бывали всякие неприятные инциденты с фанатичными монахами. Правительство предоставит нам одежду и питание.
Мы были очень довольны. После стольких месяцев в пути пара дней отдыха нам точно пойдет на пользу. Мы с радостью набросились на стопку газет. Правда, новости, которые мы из них узнали, оказались не очень радостными. Мир все еще бурлил после войны, наша родина переживала трудные времена. Особенно нас поразили фотографии немецких военнопленных на принудительных работах в Англии и Франции…