- Командир стрелкового взвода лейтенант Винокуров, - представился он Чистякову. - Рады вам страшно. Вовремя подоспели. Командир роты прислал?
- Сами приехали, - ответил Чистяков и, видя недоуменный взгляд командира взвода, спросил: - Где лучше орудие поставить? Показывайте.
Артиллеристы установили орудие на краю деревни и тут же по просьбе Винокурова открыли огонь по пристани, на которой высадившиеся на остров гитлеровцы готовились к атаке. В бинокль Чистяков корректировал падение снарядов. От взрывов немцы заметались по пристани, потом их заволокло дымом.
- Вот это помощь! - похлопал по плечу Чистякова командир взвода. - Сам бог, очевидно, вас к нам послал. Чуть бы пораньше только. Тогда бы мы фашистов к пристани не подпустили.
- Воздух! - доложил наблюдатель. Чистяков увидел три "мессершмитта", которые летели прямо на орудие. "Они", - узнал он самолеты, обстрелявшие полуторку на поляне.
- Орудие развернуть на самолеты! - приказал он и, когда звено "мессеров" находилось метрах в шестидесяти, взмахнул рукой. - Огонь!
Блеснул над стволом язык пламени, и средний самолет подбросило вверх. Два других, испугавшись зенитки, свернули в сторону и скрылись за лесом.
- Здорово мы их полоснули! - смеялся довольный командир орудия. Он снова навел орудие на пристань, но там уже никого не было.
Гитлеровские десантники наступали на деревню, взвод Винокурова с трудом сдерживал их своим огнем. К вечеру снова появились немецкие самолеты. На этот раз они стали забрасывать деревню мелкими бомбами. Спас артиллеристов каменный сарай, за которым они укрывались от осколков.
Ночь прошла сравнительно спокойно, а утром самолеты снова атаковали деревню. Пришлось менять позиции и отходить вдоль берега на запад. С боями небольшой отряд медленно отступал. Орудие уже стреляло редко: оставалось всего несколько снарядов, и Чистяков берег их. Вечером шедшие впереди дозорные попали в засаду, и все погибли.
- Окружили нас! - понял Винокуров. - Давайте ваши последние снаряды, потом пойдем на прорыв.
Немцы упредили командира взвода и открыли огонь из минометов. Мины, казалось, рвались всюду, от них негде было укрыться. На глазах Винокурова троих бойцов убило наповал. Он вынужден был отступить к воде.
- Дальше отступать некуда, - передал он по залегшей цепи. - Будем стоять здесь насмерть!
Гитлеровцы хотели опрокинуть горстку моонзундцев в море, но, встретив дружный огонь, отступили. И опять заговорили минометы. Чистяков лежал в кустах и терпеливо ждал конца обстрела. Сбоку рванула мина, засыпав его взрыхленной землей. Хотел приподняться на локтях, чтобы стряхнуть с себя землю, и не смог пошевельнуться: острая боль пронзила спину.
- Товарищ лейтенант, вы ранены, - склонился над ним командир орудия.
С помощью подбежавшего на помощь артиллериста он оттащил Чистякова к самой воде и положил в яму.
- Сейчас перевяжут вас - и порядочек… - услышал глухие слова Чистяков, и все пропало…
Очнулся он, когда уже было темно. Слух уловил знакомый плеск воды. "Значит, я в рыбацкой лодке". Чуть приподнял голову, узнал своих артиллеристов. Весел почему-то не было, и они гребли досками, палками и даже прикладами винтовок.
- Где мы находимся, товарищи?
- Возвращаемся на Хиуму, - ответил кто-то из артиллеристов.
Трое суток шли на Вормси ожесточенные бои. Оставшаяся группа бойцов стрелковой роты лейтенанта Соловьева и эстонской строительной роты под руководством военкома Прууля отступила на западный берег острова и окопалась у маяка Вормси. Среди них находились и артисты драмтеатра Балтфлота, дававшие концерт отважным защитникам острова, в том числе две женщины - актрисы Зинаида Кобрина и Валентина Грабец. Гитлеровцы окружили моонзундцев, предложили им сложить оружие. В ответ послышалась стрельба из пулеметов и винтовок. Положение с каждым часом становилось все хуже и хуже: ряды защитников таяли, а силы противника прибывали.
Комендант Северного укрепленного сектора приказал звену малых катерных тральщиков старшего лейтенанта Овсянникова снять защитников маяка с острова и доставить на Хиуму. За два дня КМТЩ четыре раза пытались подойти к западной части Вормси, но всякий раз неудачно. Гитлеровцы, закрепившиеся на берегу, огнем из крупнокалиберных пулеметов преграждали путь. Но главным препятствием для катерников являлись не вражеские пулеметы, а самолеты, которые накидывались на каждый советский катер, сбрасывая осколочные бомбы.
Тяжело было докладывать Овсянникову по возвращении на Хиуму об очередной неудачной попытке пробиться к Вормси: у маяка в тяжелейшем положении - без патронов, пищи и воды - находились боевые товарищи, среди них много раненых.
На пристань Хальтерма, где базировались КМТЩ, приехал Константинов. Он внимательно выслушал доклад командира звена.
- Выходит, снять бойцов Соловьева и Прууля невозможно? - холодно спросил полковник.
- Попытаюсь в последний раз сегодня ночью, - ответил Овсянников.
Решено было любой ценой пробиться к маяку, пользуясь темнотой. Комендант СУСа дополнительно выделил два катера МО и штурмовую группу из состава стрелкового батальона майора Столярова. Все ее бойцы участвовали в рейде на материк и, главное, умели плавать, что особенно важно для первого броска десанта. Ведь к самому острову, усеянному валунами, да еще ночью и под огнем врага, подойти невозможно. Только вплавь можно добраться до берега и зацепиться за него.
Четыре КМТЩ и два МО вышли из Хальтермы в густых сумерках. Почти десятикилометровый пролив, разделяющий острова Хиума и Вормси, седой от пены, встретил их неприветливо. Сильный, порывистый ветер гнал в пролив с северной Балтики одну волну за другой, беспрестанно набрасывая их на катера. Бортовая качка усилилась, шипящие гребни волн перекидывались через палубы. Пришлось повернуть строго на север и идти навстречу бесконечным шеренгам воли. Катера теперь то падали в пучину, зарываясь по ходовую рубку в воду, то поднимались на гребни. Килевая качка стала сильнее бортовой, и все-таки она меньше действовала на непривычных к болтанке красноармейцев штурмовой группы.
Ночное небо было покрыто рваными темными облаками. Они неслись на юг, в сторону Муху, сгущая темноту. Вокруг - ревущая, мокрая от соленых брызг, устрашающая красноармейцев чернота. И лишь при разрывах в клочкастых облаках, точно присыпанных сажей, появлялся яркий серп луны. И тогда отчетливо просматривалась бугристая седина кипящего пролива.
"Как бы луна не помешала нам", - с тревогой подумал Овсянников.
Серп луны так же быстро пропал, как и появился. Его закрыла стена облаков, и пролив потонул в густой темноте.
К Вормси подходили в полночь. Овсянников пытался подвести свой катер к маленькому деревянному пирсу. Но поди разберись, где он тут. Не видно ни зги. Показался кончик серпа лупы на грязном небе и тут же пропал. Но этого уже было достаточно, чтобы сориентироваться: они в сотне метров от берега, вон там слева - пирс, который заметил и командир катера главный старшина Агапов. Не успел КМТЩ развернуться, как в воздухе повисли осветительные ракеты. Все шесть советских катеров стали видны как на ладони, и по ним с острова застрочили пулеметы.
- Только к берегу! И быстрее! - подал команду Овсянников. - Пулеметчики, отсекать вражеский огонь!
При свете ракет катера ринулись к острову. С их палуб вели отсечный огонь все пулеметы.
- Стоп! - подал Агапов команду в машинное отделение. Дальше подходить было опасно: кругом торчали камни.
- В воду, ребята! В воду! - подталкивал красноармейцев штурмовой группы Овсянников.
Под прикрытием пулеметного огня с катеров штурмовая группа ухватилась за берег и стала продвигаться к маяку. В густо-синее, размытое облаками окно выглянул серп луны и осветил поле боя.
- Горбунов, снимай свой "максим" и крой на берег, - приказал Овсянников. - Видишь ту огневую точку справа?
- Вижу, - ответил Николай Горбунов.
- Пока она не замолчит, нашим не пробиться к маяку. Заткни-ка ей глотку.
- Понял, товарищ командир!
- А в помощники бери себе краснофлотца Долгих…
Николай Горбунов и Долгих сняли с тумбы тяжелый пулемет и прыгнули за борт. Глубина оказалась небольшой, и все же под тяжестью пулемета пришлось окунуться в холодную воду с головой.
Моряки выбрались на усеянный скользкими валунами берег и, разбивая в кровь закоченевшие пальцы об острые выступы камней, поползли вверх на скалистый выступ. С его вершины хорошо была видна вражеская огневая точка; из нее сыпались гаснущие в темноте, раскаленные добела угольки, преграждая с фланга проход к маяку штурмовой группе.
- Скорее, скорее, Миша! - торопил Горбунов своего помощника. Не так-то просто оказалось установить на выступе станковый пулемет и зарядить его. Горбунову показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он приник к прицелу и нажал окровавленными пальцами на гашетку. Вражеский пулемет, словно захлебнувшись, замолчал. Потом его раскаленные угольки вновь полетели, но уже в сторону советских пулеметчиков. Пули гулко ударялись о камни и со звоном рикошетировали.
Штурмовая группа поднялась из-за спасительных валунов и с криком "ура!" ринулась в атаку, прорываясь к маяку. От маяка тоже донеслось "ура!". Окруженные моонзундцы ударили в спину немцам и пошли на сближение с десантом. Крики, стрельба, взрывы мин огласили ночной остров. Моонзундцы разорвали кольцо и соединились с десантом в пятидесяти метрах от маяка.
Началась спешная эвакуация тяжелораненых на катера.
Николай Горбунов короткими очередями обстреливал вражескую огневую точку. Наконец немецкий пулемет замолчал.
- Так-то вот! Знай балтийских моряков, фашист! - проговорил Горбунов, приободряя друга, дрожащего в мокрой одежде от холода. Вначале в горячке боя они забыли обо всем, а вот теперь на вершине выступа северный ледяной ветер пронизывал насквозь. Вражеский пулемет молчит, но отходить еще нельзя. Внизу по незаметной тропке идет эвакуация раненых и артистов драмтеатра Балтфлота с маяка. А за самим маяком не прекращается стрельба. Гитлеровцы не хотят упускать с острова моонзундцев, того гляди, ударят с флангов и попытаются отрезать их от катеров.
Справа неожиданно раздались автоматные очереди.
- Немцы, Коля! - воскликнул Долгих. - Обходят нас…
- Не уйдем с этого места, пока все не сядут на катера, - стиснув зубы, сказал Горбунов и снова дал очередь.
На вторую очередь патронов уже не хватило.
- У-у… черт… кончились, - выругался он, соображая, что делать. - Придется на катер за лентами идти…
- Подожди, Коля, есть задумка. - Долгих перевалил за вершину скалы и скрылся в темноте.
- Ты куда?
- Я сейчас… - донеслось снизу. Вернулся Долгих минут через десять.
- Вот, - переводя дух от быстрого бега, показал он на трофейный ручной пулемет. - Позаимствовал…
- Ну и силен ты, чертяка! - похвалил Горбунов. - Где взял-то?
- Там, - кивнул Долгих в сторону молчавшей вражеской огневой точки. - Здорово ты их из своего "максима". Всех уложил.
Он установил немецкий пулемет, лег за него и навел в сторону доносившихся автоматных очередей.
- Не стреляет, гад! - выругался Долгих. - Видно, зря ходил!
- Предохранитель спусти, - подсказал Горбунов.
Трофейный пулемет забился в цепких руках Долгих, преграждая путь немецким автоматчикам.
Гитлеровцы, опомнившись от внезапного удара, с трех сторон сжали моонзундцев, стремясь хоть какую-то часть из них все-таки отрезать от катеров. Командир стрелковой роты вынужден был создать три заслона, чтобы обеспечить эвакуацию раненых. Сам лейтенант Соловьев возглавил группу прикрытия на левом фланге, а военкома строительной роты Прууля послал на правый. В тылу у маяка отбивали атаки немцев бойцы из первого взвода. Становилось ясно, что всем на катера не пробиться. Слишком не равны силы, да и не хватало патронов. Чаще заухали на берегу немецкие мины. Усилилась стрельба из пулеметов и автоматов. Гитлеровцы ввели в бой мощное подкрепление, и пробиться всем моонзундцам к берегу не удастся. Соловьев послал к Овсянникову связного с приказом отходить.
- А как же сам лейтенант Соловьев и военком Прууль? - спросил Овсянников.
- Они примут огонь на себя и прикроют ваш отход, - ответил связной и побежал обратно к командиру роты.
Медлить Овсянников больше не имел права. Надо спасти хотя бы тех, кто уже прорвался из окружения, иначе немцы вот-вот могут выйти на берег. Прибежали с пулеметами Горбунов и Долгих, их буквально из воды уже втащили на катер. Вернулся и связной командира роты, ему не удалось пройти к своим. Гитлеровцы замкнули кольцо, и группы Соловьева и Прууля вынуждены были вновь отойти к маяку.
Едва перегруженные катера отошли от Вормси, как с берега заухала немецкая пушка. Как назло, появился яркий серп луны, и катера хорошо просматривались.
- Самый полный вперед! - приказал Овсянников, стремясь побыстрее выйти из зоны обстрела.
Уходили по ветру на юг. Волны накатывались сзади, поднимая на гребень корму. А немецкая пушка била не переставая, нацелившись в головной катер командира звена.
КМТЩ содрогнулся от удара: вражеский снаряд попал в корму, прошил все перегородки и носовую часть и, к удивлению катерников, не взорвался. Чудо из чудес! Можно считать, они родились заново.
В огромные пробоины хлынула вода, и без того перегруженный катер стал заметно оседать. Краснофлотцы быстро заделали пробоины, но на откачку воды времени уже не было. КМТЩ под ударами волн мог потонуть.
- Сигнальщик, передайте на катера: взять меня на "полотенце", - приказал Овсянников.
Замигал сигнальный огонь под опытной рукой Константина Горбунова. Два КМТЩ тут же отвернули с курса и, искусно маневрируя на волнах, начали подход с бортов к катеру командира звена.
Швартовка прошла благополучно, и два КМТЩ, взяв на "полотенце" своего подбитого собрата, борт о борт пошли к затерявшейся в темноте пристани Хальтерма.
Полковник Константинов держал постоянную телефонную связь с маяком Вормси по подводному кабелю.
- Может быть, попросить у генерала Елисеева помощи? Хотя бы один стрелковый батальон, - предложил начальник штаба СУСа Савельев.
- Не даст, - ответил Константинов. - Они сами с часу на час ждут десанта на Муху. А впрочем, дайте шифровку.
Зазвонил прямой телефон с маяка Вормси. Константинов схватил трубку:
- Да…
- Отбили очередную атаку, - услышал он далекий голос командира роты лейтенанта Соловьева. - Потеряли восемь человек убитыми… Четверо тяжелораненых. Легкие ранения не в счет…
- Держитесь до последнего, товарищ лейтенант, - сказал Константинов. - Сегодня ночью опять катера за вами пошлем.
- Патронов нет. Гранаты на исходе…
Константинов молчал, собираясь с мыслями. Что он скажет на это командиру роты? Патронов он доставить не может, да и на катера надежды мало: гитлеровцы теперь никого не выпустят из окружения.
- Алло… Алло… Патронов нет у нас! - кричал в трубку командир роты, думая, что полковник его не слышит. - И гранаты на исходе. По две штуки на брата…
- У противника займите, - злясь на себя, сказал Константинов. - У него много…
Примерно через час Соловьев позвонил снова.
- Куда вы пропали? - нетерпеливо спросил. Константинов.
- Боеприпасы у фашистов занимали…
- Ну? - насторожился Константинов.
- Взяли малость. Ящик гранат да две пары автоматов…
В штаб СУСа приехал секретарь укома партии Якобсон. Он беспокоился за эстонскую строительную роту, посланную вместе с моряками на Вормси.
- Политрук Прууль на маяке. Поговорите с ним, - передал Константинов трубку Якобсону.
Секретарь укома долго говорил со своим другом по-эстонски.
- Я буду сидеть на телефоне, - заявил он.
Константинов не возражал. Он и сам уже четвертую ночь не спал, хотя и знал, что последним защитником Вормси помочь ничем нельзя.
Вечером Якобсон позвонил на маяк. К телефону никто не подходил. Савельев взял из его рук трубку, подул в микрофон, внимательно прислушался.
- Оборвалась связь, - с болью в сердце произнес он и осторожно положил трубку. В кабинете воцарилась гнетущая тишина: каждый из присутствующих понимал, что защитники маяка Вормси мужественно погибли в последней схватке с врагом…
Накануне дня "X"
Букоткин неожиданно получил первое и, как потом оказалось, последнее письмо от жены. Письмо проделало большой путь. На конверте стояли штемпеля Москвы, Ленинграда и Таллина.
Маша писала, что приехала наконец в Гусь-Хрустальный и сразу же устроилась на работу. В самом конце письма приписала:
"Не беспокойся за меня. Моя работа не повредит нашему будущему сыну".
Букоткин несколько раз перечитал коротенькое послание. Задумался. Вот здесь, в этой самой комнате, совсем еще недавно была Маша… Подошел к окну. Напротив, около камбуза, кок Дубровский, низко пригнув к земле длинную сутулую фигуру, старательно поливал любовно выращенные цветы. Маша любила эти цветы…
Надев фуражку, Букоткин вышел из дому.
- Поливаете? - одобрительно спросил он.
- А как же, товарищ командир! - улыбнулся Дубровский, поправляя сдвинутый на затылок белый колпак. - Цветы воду ох как любят, особенно вечером. Вот как отличится кто в первом бою, проявит геройство… Ну, там какую посудину потопит или самолет собьет, нарву тогда букет самых лучших цветов и преподнесу от имени батареи.
Букоткин наклонился к маку и слегка подул. Нежные лепестки посыпались на землю, обнажив зеленую выпуклую коробочку. "Вот ведь чем увлекается человек. И война ему не мешает", - подумал он, шагая по извилистой тропе к командному пункту.
Оперативный дежурный лейтенант Мельниченко кратко доложил Букоткину обстановку в районе батареи. Мельниченко ожидал, что Букоткин потребует для проверки бланк с исходными данными для стрельбы. Но командир батареи, усевшись на стул, снял фуражку, устало потер рукой большой лоб.
- Понимаете, получил сегодня письмо от Маши, - сообщил он. - В нашем положении - редкая удача.
Действительно, письма батарейцы получали не часто. В первые дни войны связь с берегом ухудшилась, а с потерей Таллина почти прекратилась совсем.
- Товарищ старший лейтенант, по пеленгу сто двадцать, высота пятьсот, два "юнкерса", курсом на батарею, - доложил вахтенный сигнальщик.
Букоткин подошел к застекленной амбразуре, посмотрел в указанном направлении: две точки быстро росли, приближаясь к батарее со стороны Пярну.
- Воздушная тревога! - скомандовал он.