5 Oктября [1804 года].
Какое удовольствие доставило мне Ваше письмо, любезная Мари, от всего сердца благодарю Вас за него и за письмо из Дерпта. Но, Бога ради, заклинаю Вас, любезный и добрый мой Друг, избегайте впредь выражений, подобных тем, что Вы употребили в этих письмах, приносящих мне столько радости; выражения же эти каждый раз доставляют мне огорчение; словно Вы сомневаетесь в моей к Вам привязанности. Любезная моя Мари, у Вас, верьте, нет друга, который был бы к Вам более искренно привязан и любил бы Вас более, чем я. – Воспоминание об этом жестоком воскресенье, о котором Вы пишете, не изгладится из моей памяти: до сих пор я не могу еще свыкнуться с мыслью о Вашем отсутствии. Мне очень приятно слышать, что Вы остались довольны приемом, оказанным Вам в Риге. Вы знаете, что я по-особому люблю этот город, и мне становится радостно при мысли, что он понравился и Вам. – О том, что происходит здесь, скажу только, что все идет своим чередом, но могу Вас уверить, что Вас вспоминают очень часто. Прощайте, мой любезный Друг, любезная моя Мари, любите немного Брата, который предан Вам душой и телом и которому Ваша дружба ценнее, чем он может выразить то словами.
_________
Тысяча добрых пожеланий от меня Принцу.
МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ
Кюстрин. Пятница,
21 октября 1804 года.
Любезный и добрый мой Братец, лучший Друг мой, как рассказать Вам о том наслаждении, которое я испытываю от получения Ваших писем? Сначала Господин Алопеус, которого я здесь встретила, передал мне Ваше письмо, любезный Александр; это вызвало у меня такую радость, которую я не в состоянии Вам описать, в особенности когда я увидела Ваш почерк и адреса на конверте, написанные по-русски, умоляю, пишите на этом столь драгоценном для меня языке так часто, как только вы можете. Прошу Вас, мой Александр, не сердитесь на меня за то, что письма мои порой кажутся совершенно беспорядочными, это происходит оттого, что сама я нахожусь в полнейшем беспорядке, и мне очень жаль, если они Вас огорчили! И потом, конечно же, Братец, я верю, я твердо убеждена, что нет у меня лучшего Друга на земле, чем Вы, я очень рассчитываю на эту дружбу, в ней основа моего счастья, мое самое сладостное утешение. Это чувство совершенно взаимно, любезный Александр, и я молю только Провидение предоставить мне случай доказать это на деле. Любезный мой Александр, как же Вы добры, что не забываете меня и думаете обо мне. О! Ради всех Святых, поступайте так всегда, и пусть моё отсутствие не ослабит этих чувств, столь для меня драгоценных! Я так счастлива была получить это письмо, которое, признаюсь Вам, совсем не ожидала; но, любезный, любезный мой Друг, мне не хочется, чтобы эти письма Вас отвлекали или утомляли. Это мне принадлежит преимущественное право писать Вам, оставьте же мне это утешение, оно так мне необходимо. Вы знаете, любезный Друг, что я встретила Герцога в Шнейдемюле 18-го числа этого месяца. Я думала, по правде говоря, увидеть его лишь во Франкфурте, но его удивительная естественная подвижность заставила его прибыть тремя днями ранее, чем мы ожидали. Он выслал нам навстречу одного курьера и две эстафеты, которые все прибыли в один и тот же день. И все это для того, чтобы узнать, где мы находимся. Было много уговоров отправиться в Берлин, но я на них не поддалась и все время отвечала, что Вы и Маменька полагали, что я туда не поеду, а что без Вашего ведома я сделать этого не смогу. И что к тому же мне кажется более приличным ехать прямо к моей новой Семье, нежели останавливаться у других. Герцог выказал мне неподдельную дружбу, и я нашла его совершенно иным, чем себе представляла. Вчера, любезный Друг, мы посетили кузницу, и я приобрела там для Вас желудочные пилюли. Это пули для ружейной стрельбы третьего, шестого и двенадцатого калибров, а также кастрюль для приготовления омлета, которую я при сем посылаю: все это из силезского железа. Простите, мой Александр, что при посылке Вам курительных трубок из Кенигсберга я ничего не написала, зрение мое было и продолжает оставаться таким слабым, что я даже буквы вижу с трудом. Здесь в Кюстрине я встретила посланца Короля Графа Дёнгоффа, который сказал, что видел Вас в Мемеле, мне уже не раз выпадала удача встречать по дороге командиров полков и офицеров, которые видели Вас в Мемеле. Это каждый раз доставляет мне радость и есть верное средство вызвать мою симпатию, когда говорят о Вас. Я посетила здесь комнату, в которой содержался в заточении Фридрих II, и ту, в которой он присутствовал при мученической смерти фон Катте. Это совсем рядом с комнатой, где расположилась я. Герцог завтра отправляется в Берлин, возможно, чтобы принести свои извинения за то, что я туда не заезжаю вовсе. Я вынуждена была написать Королю и Королеве и изложить им известные Вам причины, каковы они на самом деле. Господин Алопеус сказал мне, что во Франкфурте я встречу Герцога Брауншвейгского-Эльсского, деда моего мужа. В остальном, любезный Друг, я чувствую себя хорошо, за исключением глаз, которые очень слабы, и я не знаю, сумеете ли Вы как следует прочитать то, что я Вам написала. Принц просит меня поклониться Вам от своего имени. Про себя же, мой Друг, я Вам не скажу ничего, сердце мое не изменилось, оно остается прежним, иного и представить себе невозможно. Я вопрошаю будущее и стараюсь искать в нем себе утешение. Прощайте, мой любезный Друг, мой Александр, имя, которым я так люблю Вас называть, целую Вас от всего сердца. Умоляю, любите по-прежнему и никогда не забывайте Вашу верную Сестрицу
Мари.
____
Кланяйтесь от меня моей дорогой Невестке.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСЕЕВНА – МАРИИ ПАВЛОВНЕ
Гатчина,
21 октября / 2 ноября 1804 года.
Не зная, могу ли уже адресовать Вам письма в Веймар, я ожидала, любезная моя Сестрица, того момента, когда окажусь здесь, дабы поблагодарить Вас за бесценное письмо, которое Граф Салтыков передал мне от Вас. Однако, прибыв сюда, я почувствовала себя Вашей должницей вдвойне, поскольку узнала, что Вы прислали для меня из Кенигсберга новое сочинение Шиллера; сама я его еще не получила, но Ваша Сестрица оповестила меня о том, и я не могу в полной мере выразить Вам, любезный мой Друг, насколько этот знак внимания с Вашей стороны для меня чувствителен. Я узнала, что Вам тяжело дались дурные дороги Пруссии, и сочувствую Вам от всего сердца, потому что по опыту знаю, что они из себя представляют в это время года.
Я не побоялась бы Вас утомить описанием подробностей нашего пребывания здесь, поскольку совершенно уверена, что Вы все это воспринимаете очень близко к сердцу, но уверена, что отчет обо всех подробностях доходит до Вас с двух сторон, от Матушки и от Сестрицы, возможно даже, еще и с третьей стороны, от Принцессы Луи, а потому рассказывать Вам в четвертый раз было бы уже явно излишним. В обычном здесь распорядке дня все остается по-прежнему. Но ваше отсутствие так сильно изменило наши привычки, что мне никак с этим не свыкнуться. Я же страдаю от того в особенности, поскольку порядок за столом и на спектаклях полностью изменен самым неприятным для меня образом.
Прощайте, любезная Сестрица, если моя болтовня уже успела Вам наскучить, то единственным тому извинением служит моя уверенность, что все, исходящее отсюда, Вам небезынтересно, и я предвижу, что это будет впредь нередким предлогом для меня не отказывать себе в удовольствии писать Вам несколько более подробные письма. Амели передает Вам тысячу самых горячих своих пожеланий, поклонитесь также от моего имени Вашему Мужу, поблагодарив его за письмо, переданное мне Графом Салтыковым.
Прощайте, любезная Сестрица, обнимаю Вас и люблю от всего сердца.
Элизабет.
ЕЛИЗАВЕТА АЛЕКСЕЕВНА – МАРИИ ПАВЛОВНЕ
Петербург,
25 октября / 4 ноября 1804 года.
Вы позволили, любезная Сестрица, послать Вам прядь моих волос, соблаговолите же получить этот браслет в придачу к тому удовольствию, которое я испытываю, даря его Вам. Льщу себя надеждой, что Вы иногда будете его носить, потому что тогда я буду уверена, что, надевая его, Вы будете по крайней мере вспоминать обо мне. Это письмо дойдет до Вас нескоро, потому что оно будет отправлено в Гатчину ждать нарочного, о котором пока еще ничего не известно, но который, насколько я знаю, должен будет Вам привезти столько чудных вещей, для Вас особенно ценных вниманием тех, от кого они исходят, что с моей стороны представляется немалой дерзостью присоединять к ним и мой скромный дар. Но Вы должны видеть в этом один лишь умысел Сестрицы, нежнейше к Вам привязанной.
Элизабет.
МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ
Веймар.
1 ноября 1804 года.
Любезный Друг! Я прибыла сюда в прошедшую пятницу, – и излишне Вам говорить, насколько переполнено было мое сердце, когда я приближалась к месту, где Судьбой мне назначено провести свою жизнь и которое вновь заставило меня вспомнить о том расстоянии, которое нас разделяет. И вот я в более чем в 1700-х верстах от Вас, любезный Друг. И тем не менее я постоянно подле Вас, мой Друг, я вижу Вас и слышу Вас ежеминутно; я люблю этот обман чувств, он сладок для меня. Было бы несправедливо с моей стороны не признать всего того интереса, который здесь стараются выказать к моей особе; ко мне относятся с такой дружбой и сердечностью, на которые я и не смела надеяться. Да, мой лучший Друг, я счастлива, истинно счастлива с этой точки зрения, внутренне мне нечего больше желать. Мой Муж все прежний, и в этом отношении мне также желать более нечего! Единственной моей печалью остаются мои воспоминания, но именно они мне и дороги, естественная сердечная склонность влечет меня к моей Отчизне, к моей Семье, к Вам, мой Друг, дружбу которого ничто на этом свете заменить не может. Любезный Александр, как я счастлива тем, что Вы меня не забываете: помните, мой Друг, что Ваша Сестрица любит Вас более жизни, и ничто не может сравниться с ее преданностью и дружбой, к Вам испытываемой. Любезный, любезный мой Александр, как рада я тому, что могу беседовать с Вами! Местность здесь удивительно красивая, я Вам ее нарисую, она Вам понравится. Замок очарователен, я отлично в нем устроилась. В Веймаре я познакомилась с очень интересными людьми. Повторяю, лучше быть принятой, чем принята я здесь, иметь лучшее обхождение просто невозможно, и я обязана Вам об этом сказать, и говорю об этом с радостью. Тысячу раз благодарю Вас, любезный Александр, за Вашу доброту, позволившую Нойману отправиться сюда вместе со мной. Надеюсь, что он доволен своим путешествием, мы же были совершенно довольны им. Я позволю себе, Александр, послать Вам диковинку! Это часы в форме вазы; возможно, они не очень красивы, но здесь это модная новинка. Прощайте, мой лучший Друг, надеюсь, что Константин уже вернулся в Петербург. Поцелуйте его от меня. И не забывайте меня оба, любезные мои Братцы, прощайте, мой Александр, люблю Вас невыразимо и остаюсь до конца дней своих
Вашей преданной Сестрицей и Другом
Мари.
МАРИЯ ПАВЛОВНА – АЛЕКСАНДРУ