Добавим к сказанному, что и письма, и в особенности дневник Марии Павловны могут рассматриваться как неоценимый источник для искусствоведа. Тот огромный перечень увиденных ею, полученных в дар, купленных, отправленных в Россию произведений искусства (живописных полотен, графики, серебра и проч.), о которых она пишет, помогает в иных случаях реконструировать историю их бытования и перемещения. А детали внутреннего убранства дворцов и замков, на которых внимательная Мария Павловна останавливала свой взгляд, помогают восстановить не только уже утраченное, но и функцию и назначение того, что еще сохранилось. Приведу в качестве примера один, почти курьезный случай.
Среди записей Марии Павловны в дневнике есть одна, в которой она описывает свое пребывание вместе с мужем в замке герцогов Саксен-Гота. В одной из комнат, в которых она остановилась, Мария Павловна замечает круглое отверстие, проделанное в полу, чуть шире большой тарелки. "Считается, – фиксирует она в дневнике, – что герцог Саксен-Гота, который не хотел ходить в церковь то ли по причине плохого здоровья, то ли из лености, велел проделать это отверстие, дабы слушать проповедь из своих покоев. Из предосторожности его закрыли решеткой, так что к нему теперь невозможно подобраться никаким образом" (см. с. 461 наст. изд.) Когда мы с моей немецкой коллегой Виолой Клейн готовили немецкое издание ранних дневников Марии Павловны и немало путешествовали "по следам" ее тогдашних перемещений, то, прибыв в Готу, первым делом поинтересовались у хранителей музея замка Фриденштейн, сохранилась ли до наших дней сия "дыра". Никто из научных сотрудников музея ничего о том не слышал. Положение, как часто бывает, спасла старушка-смотрительница, которая привела нас в один из залов и с таинственным видом подняла за почти невидимое кольцо круглую деревянную крышку, вмонтированную в пол и воспринимавшуюся как его часть. Нашим глазам открылась, как это и описывала Мария Павловна, решетка, скрывавшая глубокое, идущее вниз отверстие. "А мы все гадали, – сказала смотрительница, – зачем это? Туалет или..?"
О том, как Мария Павловна оказалась в Веймаре: особенности династического брака
Сестра двух русских императоров, Александра I и Николая I, дочь императора Павла I, в русской историографии Мария Павловна до последнего времени была в основном известна своими родственными связями. И гораздо меньше мы знали о том, что эта "маленькая принцесса" большого двора, попав в Германию, сумела стать там собеседницей великих германских умов: Виланда, Шиллера, наконец, Гете, которого с ней связала многолетняя дружба и тесное культурное сотрудничество. Что ей Веймар обязан существованием Высшей художественной школы, целого ряда благотворительных заведений, что она покровительствовала европейским композиторам, в том числе Берлиозу, Листу, Вагнеру, а Веймар благодаря ей стал в 1840 – 1850-х гг. еще и музыкальным центром Германии.
Уступая красотой своим сестрам (следствие сделанной ей в детстве прививки от оспы, испортившей ей лицо), Мария Павловна явно превосходила других царских дочерей своей одаренностью. О ее музыкальных талантах сообщала еще ее бабка Екатерина II в письмах барону Гримму: "Вечером я отправляюсь на домашний концерт, где Александр и граф Платон Зубов будут играть на скрипке, Елизавета, Александра и Елена будут петь, а аккомпанировать им на фортепиано будет Мария, которая удивительно любит музыку; ей только девять лет, а она уже прошла с Сарти изучение генерал-баса. Сарти говорит, что у нее замечательный музыкальный талант, и кроме того, она очень умна, имеются способности ко всему и будет со временем преразумная девица. Она любит чтение и, как говорит генеральша Ливен, проводит за книгой целые часы… Притом она очень веселого, живого нрава и танцует как ангел".
К тому же императрица Мария Федоровна любила устраивать (в особенности, во время их осеннего пребывания в Гатчине, где у нее имелась богатая библиотека) литературные вечера, на которых читались новинки европейской литературы и в том числе произведения авторов, с которыми волей судеб одной из ее дочерей впоследствии пришлось познакомиться в Веймаре, – Шиллера и Виланда. Так что когда в 1804 г. Мария Павловна приехала в Веймар, она была уже в достаточной степени литературно подготовлена, – в том числе и для общения с великими его обитателями. Сама она, впрочем, как это видно из публикуемых писем, так не считала.
Современники достаточно единодушно отмечали ее редкостное обаяние в молодости. Так, ее кузен Евгений Вюртембергский, познакомившийся с ней еще в Петербурге, вспоминал: "…Мария была уже пятнадцати лет и, стало быть, для меня была особой внушительной, но тем не менее она была такая кроткая и добрая, что я сейчас же почувствовал к ней сердечное влечение. Она имела сочувственное и нежное сердце".
Да и принц де Линь, увидевший Марию Павловну, равно как и ее сестру Екатерину Павловну уже в 1814 г. на Венском конгрессе, дал им, кажется, весьма справедливую сравнительную характеристику: "Великая княгиня Мария привязывает к себе сердца, а Екатерина берет их приступом". Но и строгая в своих оценках даже к близким людям Мария Федоровна незадолго до смерти упоминала в своем завещании свою дочь, "дорогую Марию, которая во всех жизненных испытаниях всегда показывала себя достойной моей любви и заслужила всеобщее уважение".
Когда Марии Павловне было 13 лет, веймарский герцог Карл Август, известный историкам литературы в первую очередь как друг Гете, высказал императору Павлу "дерзкое желание породниться с русским императорским домом", что стало бы для него "венцом всех желаний" (письмо Карла Августа Павлу I от 18 марта 1799 г.). Речь шла о возможном союзе юной Марии и его сына, наследного герцога Саксен-Веймарского Карла Фридриха. Брачные переговоры Карл Август поручил вести своему посланнику, тайному советнику и барону Вильгельму фон Вольцогену, "по совместительству" шурину Шиллера.
Инициатором этого сватовства стал брат Марии Федоровны, герцог Александр Вюртембергский, "надоумивший" веймарского герцога посватать одну из царских дочерей и первым сообщивший в письме от 2 января 1799 г. о возможном сватовстве Павлу. А три месяца спустя уже сам Карл Август послал Павлу процитированное выше официальное письмо, признаваясь, что позволил себе обратиться к русскому императору только вдохновленный примером герцога Мекленбург-Шверинского, имевшего счастье получить в жены другую дочь императора великую княгиню Елену Павловну.
Павел на письмо ответил принципиальным согласием, отнеся, однако, день свадьбы, по причине совсем юного возраста принцессы (ей было тогда 13 лет), на некое неопределенное будущее, но поставив при этом следующее условие: "…я хочу, чтобы Принц между тем совершил сюда путешествие и пожил здесь некоторое время, чтобы лично познакомиться с моей Дочерью и завоевать таким образом ее согласие и руку, которой она располагает по своему усмотрению. В ожидании их счастливого союза мы будем взаимно заботиться о том, чтобы развивать их разум и завершить воспитание, результат которого обеспечит счастье и окажет воздействие на всю их последующую жизнь" (письмо от 10 мая 1799 г.). О том же писала и императрица Мария Федоровна в ответном письме веймарской герцогине Луизе от 11 мая 1799 г.: "Если наши Молодые люди, познакомившись, подойдут друг другу, ничто не станет препятствием союзу, на заключение которого я буду взирать с величайшим удовольствием".
В результате переписки венценосные родители договорились, что юный наследный герцог приедет в Петербург через два года, чтобы "предстать перед троном". В дальнейшем герцогская пара продолжает обмениваться письмами с императорской четой (между собой переписываются Павел и Карл Август и, параллельно, Мария Федоровна и герцогиня Луиза) – на предмет успехов их детей в воспитании и науках. Так, однажды герцогиня Луиза обращается к императрице с вопросом, вызовет ли одобрение русского императора пребывание его будущего зятя в Лондоне, Вене и Берлине, призванное завершить его светское и гражданское воспитание, приобщить его к гражданскому делопроизводству и навыкам светской жизни (письмо от 15 июля 1799 г.). На что Мария Федоровна ответила, описав при этом, со своей стороны, занятия, характер и нравственный облик их будущей невестки, что император не желал бы видеть Карла Фридриха в Берлине при прусском дворе, принципы которого и "весь образ мышления диаметрально противоположны русским" и где все носит печать "легкомысленного французского влияния". В этом смысле они предпочитают, чтобы образование наследного герцога было завершено в Веймаре, под непосредственным наблюдением герцогской пары. Против короткого путешествия в Вену и Англию Павел и Мария Федоровна не возражали (письмо от 27 июля 1799 г.).
В соответствии с договоренностью два года спустя в июле 1801 г. в Петербург вновь прибыл барон фон Вольцоген – для составления брачного контракта. Это было уже после смерти Павла, потому все документы подписывал Александр. Сам наследный герцог Саксен-Веймарский Карл Фридрих приехал в Петербург еще два года спустя – 22 июля 1803 г., чтобы провести в России год, как о том было договорено еще с Павлом I.
И все же, несмотря на все проведенные переговоры и уже составленный к сентябрю 1803 г. брачный контракт, окончательное решение оставалось за Марией Павловной. Так, когда С.И. Муханов, обершталмейстер Марии Федоровны, относившийся к числу тех, кто не одобрял предстоящий брак, в беседе с императрицей осмелился спросить: "Неужели вы отдадите за него нашу великую княжну?", Мария Федоровна ответила: "Конечно, не без ее согласия".
Справедливость подобного воспоминания подтверждает и характерная записка Марии Федоровны к великой княжне Марии Павловне, относящаяся ко времени пребывания Карла Фридриха в Петербурге: "Дорогие дети: Мама вам отвечает, что если принц Карл хочет ограничиться тем, чтобы сообщить о своих чувствах к моей маленькой Мари и об обетах, которые он хочет дать, я могу их выслушать, чтобы передать потом моей дочери, не позволяя при этом заранее предвосхищать ее ответ: это, я думаю, мои дорогие дети, и называется действовать так, как я должна действовать, до тех пор, пока не получу прямых указаний от моей дочери".
И действительно, окончательное решение вопроса о предстоящем браке принято было по добровольному согласию Марии Павловны. Как описывала дочь все того же С.И. Муханова, присутствовавшего при решительном объяснении молодых людей, которое происходило в Павловске, в Елизаветинском (Краснодолинном) павильоне: "Отец увидел, что принц, сходя с лестницы, целовал руку Марии Павловны. Тут сердце ему сказало, что судьба милой великой княжны решена. А вечером он получил записку от императрицы, написанную на небольшом листочке: "Благословите нас, батюшка, мы просватали Великую Княжну за Принца Веймарского"".
Торжественное их обручение состоялось 18 января 1804 г., весну и начало лета жених с невестой провели с императрицей-матерью в Павловске, бракосочетание, приуроченное ко дню ангела Марии (матери и дочери), состоялось 22 июля.
Собственно, вся последующая жизнь Марии Павловны, несмотря ни на какие бури, и личные, и политические, не позволяет сомневаться в том, что брак этот был по любви и по взаимной склонности, а не только по политическому расчету. В первый год своей веймарской жизни она не без смущения и с детской непосредственностью признается в письме к матери, что, посмотрев утром на отправляющегося на охоту мужа, одетого в охотничий костюм, она с гордостью подумала, какой же он все-таки красавчик ("un beau garçon"). И как потом она устыдилась своих мыслей. Но и на следующий год, уже многое пережив, в том числе и смерть своего первенца, Мария Павловна пишет матери: "Я настолько счастлива, насколько это возможно. Не правда ли, Маменька, что это хорошее вступление? По крайней мере, оно истинное. Я не могу себе представить более спокойной семейной жизни, но я также не знаю кого-либо, кто бы обладал характером, подобным характеру Принца; он само постоянство и сама доброта: мы женаты вот уже почти два года, а он все такой же в отношении меня. К нему пришла такая охота к занятиям, что я надеюсь, что через несколько лет он сможет действенно помогать своему Отцу".
О благородстве Карла Фридриха безусловно говорит и публикуемое в этой книге письмо 1806 г., написанное в страшную для Веймара годину, когда императорская семья потребовала возвращения Марии Павловны в Россию ("Вы сестра Русского Императора, и если есть политические причины, которые заставляют Его желать Вашего приезда в Петербург ‹…› то власть мужа заканчивается, и все мы, кто Вас так любит и обожает, не можем сделать ничего лучшего, как доверить выбор пути, по которому Вы последуете, Вашему светлому уму" (см. с. 396 – 397 наст. изд.) И даже Мария Федоровна, которая, судя по всему, впоследствии была не слишком высокого мнения о своем зяте, все же никогда не подвергала сомнению искренность их отношений с дочерью. Так, обсуждая проект брака своей младшей дочери Екатерины Павловны, "нашей Катюши", она напишет 25 мая 1807 г. Александру: "Мое сердце желает только одного ее счастия ‹…› Чтобы мои дочери были счастливы, надо только, чтобы их супруги имели сердечные качества. Можно ли быть более ничтожным, более лишенным здравого смысла и способностей, говоря между нами, чем принц Веймарский? Но у него доброе сердце, и Мария счастлива с ним и нежно любит его.
Отъезд в Веймар и первые письма к Александру
Отъезд из Петербурга Марии Павловны и Карла Фридриха был назначен на 24 сентября 1804 г. Собственно, именно в это время, еще в Петербурге, и начинается их переписка, которая проливает несколько иной свет на внешне, казалось бы, благополучную картину. Необходимость расстаться с семьей и прежде всего с матушкой (Марией Федоровной) и любимым братом Александром причиняет Марии Павловне страдания – в такой степени, что Мария Федоровна отсылает Александра из Таврического дворца, откуда отбывала герцогская чета, чтобы избавить дочь от боли прощания, – страшный миг, о котором и Мария Павловна, и Александр постоянно вспоминают в своих первых письмах как о страшной жертве, принесенной ими обоими. Появляются в письмах и темные намеки на беды и горести, которые Марии Павловне пришлось перенести и которые она будет переносить в дальнейшем ("Этим утром в церкви воспоминание о том, что случилось со мной восемь дней назад, все мои потери, мои сожаления вернулись ко мне; судите о моем состоянии, о том тягостном принуждении, с которым меня заставили смириться, о чувствах, которые меня одолевают"). Строки эти вступают в некоторое противоречие с представлением о добровольном согласии Марии Павловны выйти замуж за Карла Фридриха, и остается только гадать, была ли то боль, испытываемая от расставания с семьей и отечеством, что пересиливала расположение к юному мужу, или же – во всяком случае отчасти – сам литературный характер писем подсказывал Марии Павловне драматическое развитие сюжета.