"Этот завод будет производить уран. В результате экспериментов, проведенных с ураном, установлено, что им можно наполнять бомбы, что уже практически делается. Американцы провели большую исследовательскую работу, вложив в это дело 660 миллионов долларов".
Несмотря на устаревшую и неточную информацию, Заботин высоко ценил Бойера. Его помощники, Соколов и его жена, получили разрешение поддерживать дружеские связи с "Профессором", что было серьезным отклонением от строгих правил поведения.
Двое советских агентов работали в канадском департаменте вооружений. Один из них, Скотт Беннинг, отвечал за подготовку особо секретного "Прогноза военного производства в Канаде", наиболее полного исследования экономической ситуации и перспектив развития канадской военной промышленности. Второй, Гарольд Сэмюэль Герсон, был зятем Беннинга. Сын русского эмигранта и инженер-геолог по профессии, Герсон во время войны работал в Компании объединенных военных поставок, которая занималась производством химических и взрывчатых веществ. По окончании войны, не без помощи Бойера, он был переведен в отдел производства боеприпасов. Это Бойер представил Герсона аппарату и рекомендовал его.
Герсон активно работал на советскую разведку в течение 3 лет. Он предоставил большое число секретных документов, главным образом относящихся к техническим аспектам артиллерии. Один из его докладов вместе с документами содержал сто шестьдесят страниц.
В августе 1945 года Герсон предложил план продолжения своей работы, который позволил бы повысить эффективность аппарата после того, как ему придется уйти с государственной службы. Советский военный атташе по его инициативе послал телеграмму в Москву, в которой спрашивал, даст ли Директор согласие на такой план: Герсон основывает в Оттаве Геологический инженерный исследовательский офис (что соответствовало его довоенной профессии), который финансировался бы Москвой в размере 7 тысяч долларов в год и, разумеется, служил бы прикрытием для советской разведки. Ответ на это предложение не успел прийти из Москвы - 6 сентября разразилась катастрофа, когда Игорь Гузенко передал документы канадским властям.
Еще одним агентом был Эрик Адамс, особо доверенный работник Банка Канады. Среди его обязанностей в банке был анализ промышленных планов при выдаче кредитов, поэтому он был хорошо информирован о положении в военной промышленности. Он передал советскому аппарату "Сводку отправки военных материалов в Англию", которая попала к нему в банке. В результате усилий Адамса в Москву также был отправлен другой конфиденциальный доклад о секретных переговорах, которые вели в 1944 году лорд Кейнс и канадское правительство.
В число агентов входил и Дэвид Шугар, русский, выходец из довоенной Польши, который работал в исследовательской компании "Краун лимитед" в окрестностях Торонто. Он стал экспертом в области радарной техники и занимался в основном способами обнаружения подводных лодок. Шугар носил громкую кличку - "Прометей". "Он согласился работать на нас, - отмечал майор Рогов, - но при особых мерах предосторожности, потому что был под наблюдением". Однако это "наблюдение" не стало препятствием для шпионской работы Шугара и не дало канадским властям возможности узнать что-либо о шпионском аппарате.
Инженер Мэтт С. Найтингейл служил командиром эскадрильи во время войны, в советском шпионском аппарате был известен под псевдонимом "Лидер". Он хорошо знал канадские аэродромы и побережье. Найтингейла хотели завербовать, и его кандидатуру предложили Москве в 1945 году. Он еще только готовился к шпионской карьере, когда рухнула вся канадская структура. Разумеется, непреложным требованием для канадцев, поступающих на советскую службу, был разрыв всех связей с коммунистической партией. Этот разрыв должен быть сделан заблаговременно, а не перед самым поступлением на секретную службу.
Майор Рогов в феврале 1945 г. сделал в одном из своих документов характерную пометку: "Найтингейл был отделен от коммунистов, потому что зарезервирован на перспективу. Он не работал на партию, и его контакты с нею, которые происходили дважды в год, носили только контрольный характер". Но даже в этот подготовительный период Найтингейл сумел передать майору Рогову карты, составленные канадскими военно-воздушными силами, где были сведения о проекте аэропорта в Гандере, на Ньюфаундленде, о действующих канадских аэродромах и другие данные. Но, без сомнения, наибольший интерес представлял доклад Найтингейла о применяемых в Америке новых системах подслушивания телефонных разговоров.
Было также немало менее значимых агентов, которые выполняли вспомогательную работу. Агата Чапмен, работавшая в Банке Канады, являлась помощником более крупных агентов. Фреда Линтон, работавшая в годы войны в МОТ, выполняла сходные функции. Командира эскадрильи Фреда В. Поланда, который не мог быть полезен военной разведке, Заботин передал в другой советский аппарат в Канаде - в НКВД.
В дополнение к этой бригаде "секретных сотрудников", если использовать русский термин, были организованы специальные группы, которые изготавливали фальшивые паспорта и визы. В советском посольстве были секретные фотолаборатории, существовали и многие другие, замаскированные, например, под безобидные аптечные магазины. Были намечены места встреч и передачи почты и т. д. В Торонто использовали кабинет врача-оптометриста Генри Харриса для контактов между Сэмом Карром и его агентами, подобно тому, как это делалось в Нью-Йорке на "явке" у дантиста Филиппа Розенблитта.
Паспорт для агентуры
Очень часто Москва поручала Заботину и его помощникам задание достать фальшивые канадские паспорта для агентов в США. Вот один из примеров. Важный советский агент в Калифорнии путешествовал по Соединённым Штатам под именем "Игнатия Витчака". Его настоящее имя было Залман Литвин. В Москве полагали, что настоящий Витчак, канадский гражданин, погиб в гражданской войне в Испании. Фото советского агента было искусно вклеено в старый паспорт Витчака. Оказалось, однако, что настоящий Витчак вернулся в Канаду из Испании в феврале 1939 года. Ему было разрешено въехать без паспорта, и он обосновался в родных краях под Лимингтоном, где работал на ферме. Фальшивый Витчак - Залман Литвин, человек "с гладким, невыразительным лицом, напоминающим восковую маску, с близко посаженными глазами и чопорно надутыми губами, более похожий на суетливого школьного учителя, чем на советского агента", поступил в университет Южной Калифорнии, где изучал общественные науки.
После семи лет шпионской работы фальшивому Витчаку потребовалось заменить паспорт, и военная разведка в Москве приготовилась дать взятку в 3 тысячи долларов продажному канадскому чиновнику за новый документ. По настоянию военного атташе, действуя против своих правил, Сэм Карр заплатил требуемую сумму, и в августе 1945 года паспорт фальшивого Витчака был обновлён. Однако его владелец недолго наслаждался своим легальным положением. Через шесть дней после того, как паспорт был доставлен, Игорь Гузенко начал делать признания канадским властям, и ФБР установило слежку за фальшивым Витчаком в Калифорнии. Но однажды шпион исчез вместе с женой и ребенком, а потом секретная служба Соединенных Штатов выяснила, что он благополучно прибыл в Польшу.
Паспортные дела Литвина-"Витчака" и переговоры между советскими агентами в Канаде и Сэмом Карром совпали с прибытием в страну очень важных персон из Москвы, чей инспекторский визит наделал большой переполох в кругах советской разведки. Одним из этих лиц был Михаил Мильштейн ("Мильский") - заместитель Федора Кузнецова, руководителя советской военной разведки ("Директора"). Другим был Григорий Косарев, который занимал такое же положение, как и Мильский, но в аппарате НКВД. Разъезжая под видом скромных дипломатических курьеров, они совершили в военное время очень интересное путешествие через США, Мексику и Канаду. Сначала они приехали в Нью-Йорк, оттуда отправились в Мексику, из Мексики - в Калифорнию (где агенты военной разведки и НКВД занимались "атомными исследованиями"), а затем - в Канаду.
Так случилось, что они попали в Нью-Йорк как раз в тот день, когда Гузенко "выбрал свободу" и опубликовал свое вызывающее письмо советскому правительству. Не обратив на это внимания, оба шефа, судя по информации, которой располагали американские власти, были очень недовольны операциями своих подчинённых в США. Многим официальным советским лицам было приказано вернуться в Россию, чтобы понести наказание за "потерю бдительности".
В Канаде инспектора были полностью удовлетворены работой сети под руководством Заботина и Павлова - человека из НКВД. Их обнадёживали большие перспективы, которые открывались для советской разведки в этой стране. Не подозревая о том, что этим накликает на себя гибель, Мильский послал в Москву телеграмму, в которой высоко оценивал работу Заботина и его штаба. Это случилось всего за несколько месяцев до того, как Заботин был отозван в Москву и весь его аппарат разогнан.
Честь встретиться с высокими советскими представителями выпала далеко не всем канадским агентам. Только Сэм Карр был вызван для обсуждения с Мильским вопроса о фальшивых паспортах. В конце июля инспектора возвратились в Россию.
На следующий год в Канаду приехали двое других инспекторов. Одним из них опять был Григорий Косарев, а второй член этой команды, Сергей Фомичев, занял место своего несчастного коллеги по военной разведке Мильштейна (Мильского). Но теперь обстановка изменилась - в Канаде все советские агенты были встревожены и каждый день ожидали ареста.
Конец шпионского бума
К концу войны армия советских шпионов и информаторов достигла невероятных размеров. "В Соединённых Штатах есть тысячи агентов, - говорил Игорь Гузенко, - тысячи в Великобритании, и многие тысячи других разбросаны по всему миру". Но во время войны ни один советский агент не был арестован в США, Канаде или Великобритании. Москва объясняла этот успех вовсе не взвешенной политикой американского государственного департамента или британского министерства иностранных дел, но относила его на счёт своей ловкости и находчивости.
Казалось, что и в будущем расширение сети будет продолжаться. Например, всего за несколько дней до победы над Японией Центр собирался направить в Западное полушарие новую команду агентов под видом расширения торговых связей. 28 августа 1945 года советский посол Георгий Зарубин повторил свою просьбу в министерство иностранных дел о том, чтобы открыть в Монреале торговое представительство, которое пользовалось бы привилегиями дипломатического иммунитета. Штат торгового представительства в Канаде уже насчитывал 50 человек. Зарубин же предлагал увеличить его до 97 служащих. Новые торговые миссии в Монреале и Оттаве должны были служить прикрытием для разведывательного органа численностью до двадцати сотрудников.
Этот и другие планы могли быть претворены в жизнь, если бы не катастрофа, которая разразилась из-за поступка Игоря Гузенко и эхо от которой прокатилось далеко за пределами Канады.
Шифровальщик в офисе Заботина, невысокий блондин 26 лет, Игорь Гузенко был одаренным молодым человеком, чьи способности лежали вовсе не в сфере международного шпионажа. Но полное драматических событий десятилетие наступило прежде, чем он смог найти свое истинное призвание.
Гузенко родился в бедной семье в 1919 году, в разгар Гражданской войны. Несмотря на то что все его родные были приверженцами старой России, Гузенко вступил в комсомол и искренне воспринял идеи ленинизма. Три года он изучал архитектуру, но война, которая прервала так много карьер, разрушила его планы. В 1941 году его направили в московскую школу военной разведки, где он изучал шифровальное дело и коды. Его тщательным образом проверили и признали годным к работе.
В 1943-м его послали шифровальщиком в только что основанное разведывательное агентство в Канаде.
Для Гузенко и его жены Анны Канада была не просто новая страна, это был новый мир. Когда подошёл к концу двухгодичный срок службы в Канаде, Гузенко попытался отдалить неминуемое возвращение. Когда из Москвы приехал его преемник Кулаков, Гузенко понял, что через несколько дней обязан вернуться в Россию.
Решение об измене, о том, что ему придётся порвать все связи со своей родиной, друзьями, семьей и постоянно жить среди людей с другим языком и культурой, было нелегким. Однако при одобрении и поддержке Анны Игорь Гузенко решился на этот шаг и начал тщательно готовиться. Он взял домой из офиса военного атташе красноречивые письма, адресованные Фреду Роузу и его шпионской службе, секретную переписку между канадским министерством иностранных дел и послом Канады в Москве, полученную через Эмму Войкин, другие документы. Гузенко был уверен, что в критический момент при помощи этих бумаг он сможет доказать, что является настоящим перебежчиком, а не провокатором.
Пятого сентября 1945 года он пронёс домой сотни документов, спрятав их в карманах и под рубашкой. Эти бумаги вскрывали серьёзные шпионские дела, как и документы известного Уитакера Чамберса. Гузенко, как и Чамберсу, не повезло на первых порах, с той лишь разницей, что у Чамберса эта первая стадия длилась одиннадцать лет, а у Гузенко всего лишь тридцать шесть ужасных часов.
Гузенко сначала встретился с серьезным сопротивлением некоторой части канадского правительства и прессы. Газеты отказались иметь с ним дело, и он обратился в министерство юстиции, а потом через министерство иностранных дел попал к премьер-министру. Мистер Маккензи Кинг оказался перед нелёгким выбором. С одной стороны, он не верил в подлинность документов и в правдивость слов неизвестного ему Гузенко и подозревал, что некоторые антисоветские силы просто хотят раздуть скандал и скомпрометировать правительство. С другой стороны, документы подтверждали факт хищения атомных секретов и других государственных тайн, и соображения национальной безопасности требовали тщательного расследования этот дела.
Для политического климата того периода было показательным то обстоятельство, что мистер Кинг не только отказался принять самого Гузенко и его бумаги, но посоветовал этому молодому человеку вернуться в свое посольство. "Я полагал, - говорил потом мистер Кинг в палате общин, - что ему следует возвратиться в посольство вместе с бумагами, которые находились в его распоряжении. Мне казалось более важным сделать все, чтобы исключить возможность недоразумений и не дать советскому посольству повод утверждать, что Канада подозревает русских в шпионаже…"
Гузенко не последовал совету премьер-министра. Он потратил целый день, обивая пороги других учреждений, но безуспешно. Казалось, перед ним были закрыты все двери. Чета Гузенко в отчаянии вернулась к себе на квартиру.
Тем временем в офисе Заботина поняли, что исчез не только Гузенко, но и некоторые из недавно полученных сообщений. Стало ясно, что его отсутствие вызвано не болезнью или другой уважительной причиной.
Побегом Гузенко занялась не военная разведка, а НКВД. Военная разведка ведала вопросами, связанными с должностью Гузенко, его заработком, продвижением по службе, перемещениями, но как только возникали сомнения в преданности, за дело обычно принималась НКВД. Виталий Павлов, второй секретарь посольства, но на самом деле шеф НКВД в Канаде, приказал двум охранникам следить за домом супругов Гузенко и немедленно доложить, когда они появятся там. Когда Гузенко вернулись из своего бесплодного хождения по правительственным учреждениям, небольшая группа под командованием самого Павлова явилась в их дом. У них была деликатная задача: проникнуть в закрытую квартиру, сделать там обыск, не имея на это ордера, и убедить Гузенко поехать с ними или похитить его, а в случае необходимости принять более крутые меры. Но чета Гузенко спряталась в квартире соседа.
Стиль поведения советских органов в подобных ситуациях всегда отличался наступательностью и высокомерным поведением. Группа Павлова вскрыла замок и вошла в квартиру Гузенко, приготовясь ждать виновника всех бед. Гузенко наблюдал за группой Павлова и вызвал полицию. Павлов не только не попытался оправдаться за сломанный замок, но потребовал, чтобы полиция немедленно удалилась. Он сказал, что Гузенко разрешил ему войти в квартиру в его отсутствие, что он ищет некоторые документы из посольства и что его дипломатический статус исключает вмешательство полиции. Но полиция не была удовлетворена этим объяснением и отказалась уехать, пока Павлов со своей группой не покинет квартиру. Эта была бессонная ночь не только для четы Гузенко, но, несомненно, для Заботина и Павлова тоже.
Именно этот ночной налёт Павлова спас Гузенко. Теперь полиция имела законное основание защищать его и его семью. Кроме того, полиция удивилась, почему эти люди проявляют повышенный интерес к пропавшим документам. Следующим утром полиция взяла под стражу чету Гузенко. Теперь они были недосягаемы для Павлова и НКВД.
Павлов и Заботин были озабочены одним и тем же вопросом: как много знал перебежчик о шпионских делах? Сколько документов, писем, записных книжек и памятных записок он похитил? Был шанс, что в страхе за свою жизнь он промолчит и не расскажет о наиболее неблаговидных делах аппарата.
В этой затруднительной ситуации посольство предприняло обычные в таких случаях дипломатические шаги. Еще до получения инструкций из Москвы посол Зарубин послал ноту протеста в канадское министерство иностранных дел. Игорь Гузенко, по его словам, растратил казенные деньги и канадское правительство обязано передать его советским властям, а канадские полисмены, которые проявили "неуважение" во время событий на квартире Гузенко, должны быть наказаны.
Разумеется, никакого ответа не последовало. Через неделю, получив к тому времени инструкции из Москвы, посол направил вторую ноту, в которой были выставлены те же требования, с важным добавлением, что Гузенко должен быть выдан без суда.
Тем временем в условиях строжайшей секретности были исследованы бумаги Гузенко. Премьер-министр Кинг всё ещё колебался, не зная, какой курс ему избрать, поскольку дело имело международный характер. Не делая никаких сообщений в прессу, Кинг решил согласовать свои действия с президентом Трумэном и премьер-министром Эттли. Он прибыл в Вашингтон 10 ноября, и ему удалось скрыть от прессы вопросы, которые он собирался обсудить с президентом. Потом он поехал в Лондон, и здесь тоже строили догадки о целях его визита. У Кинга была наивная идея отправиться в Москву и рассказать всё Сталину. Через несколько месяцев Кинг заявил в канадской палате общин: "Судя по тому, что я знал и слышал о Сталине, я уверен, что русский лидер не одобрил и не простил бы такие действия в одном из посольств его страны". Все-таки Кинга как-то сумели отговорить от поездки в Москву, и он вернулся в Оттаву, чтобы подождать результатов интенсивно ведущегося расследования.