Посмотрим же, как трактовали крах Февраля его вожди и деятели (прислушаться к ним полезно хотя бы потому, что они, в отличие от нынешних либералов, были людьми высокой культуры, а значит, интеллектуально честными, способными признавать правду, как бы горька для них она ни была). Прежде всего, большинство из них соглашались с тем, что российские западники, придя к власти в результате Февраля, показали всем и вся, что они органически не умеют с этой властью обращаться. Старые государственные формы рухнули, новые, созданные февральской властью, оказались недееспособными. Нужно было проявлять твердость, политическую волю, заниматься рутинной, скучной, государственной работой – следить за исполнением законов, за тем, как ходят трамваи, а деятели Февраля, в большинстве своем, как и бывает у русского интеллигента, рефлектировали, митинговали, спорили, принимали резолюции…
Очень красноречиво писал об этом впоследствии лидер кадетов В.Д. Набоков: "В первое время была какая-то странная вера, что все как-то само собой образуется и пойдет правильным организованным путем… Имели, например, наивность думать, что огромная столица со своими подонками, со всегда готовыми к выступлению порочными и преступными элементами может существовать без полиции или с такими безобразными и нелепыми суррогатами, как импровизированная, щедро оплачиваемая милиция, в которую записывались и профессиональные воры, и беглые арестанты. Аппарат, хоть кое-как, хоть слабо, но все же работавший, был разбит вдребезги. И постепенно в Москве и Петербурге начала развиваться анархия". К этому можно только добавить, что анархия начала развиваться по всей стране: горели помещичьи усадьбы, солдаты бежали с фронта, сепаратисты с окраин России всерьез заговорили об отделении…
В итоге корабль российской государственности попросту начал тонуть, и в России не нашлось ни одной политической силы, кроме большевиков, которая решилась и смогла бы обуздать эту общественную стихию. Генерала А.И. Деникина уж точно не упрекнешь хоть в малейшей любви к "красным", однако этот факт признавал и он в своих "Очерках русской смуты": "Власть падала из слабых рук Временного правительства и во всей стране не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы". Причем этот недуг проявился у деятелей Февраля и тогда, когда они наконец осознали, что без сильной власти и им все-таки не обойтись, и выдвинули лозунг "диктатура ради демократии", реализованный в белогвардейских республиках (вроде омской, колчаковской). Тот же Деникин пишет: "Ни одно из правительств (имеются в виду антибольшевистские правительства времен Гражданской войны. – Р.В.)… не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать и заставлять других действовать. Большевики… бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать".
Эта политическая непрактичность соседствовала с фантастическим доктринерством и нечувствительностью к пульсу живой политической жизни. Крестьяне ждали решения вопроса о земле и от нетерпения захватывали помещичьи угодья. Солдаты – те же крестьяне в серых шинелях – ждали решения вопроса об окончании войны, и это ожидание было тем более взвинченным, чем меньше в армии становилось единоначалия и чем шире распространялся февральский безудержный революционаризм (знаменитый приказ № 1 Петросовета, обрушивший армию, был ведь принят, когда в Петросовете преобладали не большевики, а либеральные и правосоциалистические представители и когда отношения Петросовета с Временным Правительством были еще вполне дружественными). Причем, подчеркнем это, Учредительное собрание для крестьян, для большинства населения России, было не самоцелью, а инструментом для выполнения их требований. Показательны выступления крестьян на встрече представителей местных земельных комитетов в Петрограде в июле 1917 г.: "Дайте скорее эти новые законы… Если даже Учредительное собрание иначе решило бы этот вопрос, то такое Учредительное собрание было бы не крестьянское, не народное… не могло бы быть авторитетом и было бы разогнано". Неудивительно, что, когда Учредительное собрание действительно было разогнано большевиками, на защиту его встали лишь петроградские обыватели, а вовсе не крестьянские массы. Крестьяне хотели декрета о земле, они его и получили от большевиков.
А демократы Февраля, наоборот, видели в Учредительном собрании, в установлении парламентаризма в России именно самоцель. Для буржуазных демократов вообще характерна вера в институты парламентаризма как в некую панацею. Такое ощущение, что они, твердя о честно и справедливо проведенных выборах, о конструктивной борьбе фракций, думают, что достаточно собраться нескольким выборным людям и затеять споры, чтобы все политические проблемы разрешились сами собой. Поэтому демократы Февраля готовились, готовились к Учредительному собранию, откладывали, откладывали решение насущных политических вопросов до тех пор, пока… само Учредительное собрание не утеряло смысл.
Более того, уже в период Гражданской войны "белые" опять-таки выступали под лозунгами Учредительного Собрания, что является еще одним свидетельством догматизма тогдашних либералов. Они даже не чувствовали, что он после Советов и Революции так же "актуален", как лозунги конституционной монархии. Именно над этим догматизмом ярко и хлестко издевался В.В. Маяковский:
У правых лозунг Учредилка…
Ужели жив еще, Курилка?!
Далее, сами деятели Февраля и белогвардейского движения говорили о роковой роли Запада в событиях тех лет. Кадет Н. Астров в рецензии на книгу Милюкова "При свете двух революций" указывал среди прочих причин неудачи белого движения "руководимую узкокорыстными соображениями помощь союзников". Сами же политические деятели Запада выражались куда откровеннее и определеннее. Уинстон Черчилль в своих воспоминаниях писал о помощи Великобритании деникинским войскам так: "Было бы ошибочно думать, что в течение всего этого года мы сражались на фронтах за дело враждебных большевикам русских. Напротив того, русские белогвардейцы сражались за наше дело (курсив мой. – Р.В.)". Поляки, с которыми заключил союз Врангель, имели вполне серьезные территориальные претензии к России, вплоть до отторжения в пользу "Великой Польши" города Смоленска и части Украины. Японцы зарились на наш Дальний Восток, а англичане – на Азербайджан. Президент США Вильсон не скрывал планов раздела постбольшевистской России. Если бы в Гражданской войне победили белые, то распад Империи, который произошел в 1991, и самой Российской Республики, о котором мечтает Бжезинский, произошел бы гораздо раньше.
Демократы Февраля в период своего правления, как и положено европоцентристам, доктринерски требовали соблюдения договоренностей с Западом, невзирая на нежелание огромной солдатской массы воевать в войне. После большевистской революции демократы также первым делом устремили свои взоры к странам Антанты, ожидая от них бескорыстной помощи… Как же, ведь Запад в их глазах был светочем цивилизации и прогресса! И что же они получили? "Светоч цивилизации" постарался выжать из междоусобицы в России все, чтобы максимально ослабить Россию и удовлетворить свои интересы, как и полагается цивилизации, основанной на ценностях индивидуализма и эгоизма. Это было подлинной трагедией русского западничества. Белогвардейцы взялись за оружие, объявив себя защитниками Родины, патриотами, а большевиков – космополитами, желающими сжечь Россию ради эксперимента мировой революции. А на деле получилось наоборот – белые привели на нашу землю иностранных интервентов, а большевики выступили как новые созидатели России, собиратели имперских земель. Как метко выразился по этому поводу монархист Шульгин: белая идея переползла через фронты гражданской войны и оказалась в стане красных. Именно поэтому красных и поддержали представители старого режима – офицеры, инженеры, ученые (самый яркий пример тут – знаменитый герой Первой мировой генерал Брусилов) – и именно поэтому от белых, вчерашних "патриотов", под трескотню о "единой неделимой свободной России" приведших к нам англичан, американцев, французов и японцев, мечтающих эту Россию разорвать, отвернулись широкие массы. Очень хорошо сказал об этом Н.В. Устрялов, который сам прошел путь от колчаковского министра, борца с большевизмом, до нещадного критика белых как агентов влияния Запада: "Под флагом "помощи" противобольшевистским русским армиям союзники, естественно, осуществляли свои собственные национальные интересы. И там, где интересы эти можно было осуществить за счет России – с Россией не считались. И белые армии объективно становились агентами расчленения, распада страны".
Наконец, сами идеи Февраля – Учредительное собрание, частная собственность на землю, капитализм – были совершено чужды народу. И это потом тоже честно признавали сами демократы Февраля. Так, правый эсер Б. Соколов, который был наиболее последовательным борцом за идею Учредительного собрания и который до последнего продолжал верить в необходимость парламентаризма в России, все же вынужден был согласиться с тем, что "идея… народоправства… казалась им (крестьянам и солдатам 17-го года) более родной и понятной в приложении к Советам", которые, как он совершенно справедливо замечает, напоминали крестьянам их сельские сходы.
Об отношении народа к вопросу о земле красноречиво говорит провал столыпинской реформы. Приватизацию общинных земель приходилось проводить с солдатами, так сильно было неприятие либеральной земельной политики крестьянским миром, да и результаты реформы оказались плачевными: особой эффективности фермерские хозяйства не показали, большинство переселенцев в Сибирь организовали там не хозяйства на прусский и американский манер, как грезилось реформаторам, а коллективные хозяйства, те же общины. Половина переселенцев вообще вернулась. Да и в 17-м году многомиллионное российское крестьянство, голосуя за эсеров и большевиков, по сути, голосовали против частной собственности на землю, за национализацию земли. Лозунг национализации земли, как убедительно показал С.Г. Кара-Мурза в книге "Советская цивилизация", был лишь органичным выражением извечного убеждения русских крестьян в том, что земля – Божья, а Царь (иначе говоря, государство) ею лишь распоряжается.
И кроме всего прочего, уже горы книг написаны о неприменимости ценностей западного капитализма, замешанных на протестантской теологии благополучия, в условиях православной России.
Как видим, Февраль при всех высоких достоинствах многих его идеологов и лидеров все же был обречен. Он был революцией интеллигентской – внутренне противоречивой, болтливой, прозападной, бесконечно чуждой народу. Знаменательно, что ни сам Февраль, ни его наследник – Белое движение – вовсе не выдвинули новых людей. Февральское правительство включало в себя все тех же думских витий, что гремели при Романовых. Лидеры контрреволюции были из царских генералов, перешедших на сторону Февраля. А. Лампе писал об этом: "Контрреволюция не выдвинула ни единого нового имени. Колчак, Алексеев, Деникин, Корнилов и др. – все они были отмечены уже старым режимом. Еще в большей степени это касается невоенных… В этом и была наша трагедия. Ведь революция (имеется в виду Февраль. – Р.В.) произошла именно потому, что материал, составлявший тогда государственную ткань, не выдержал и лопнул". Февраль выполнил сугубо разрушительную задачу, он разворотил российский абсолютизм, но ни сил, ни людей, ни идей для социального созидания у него не оказалось.
Итак, закономерно, что вслед за революцией интеллигенции пришла Революция Народа – Октябрь. И большевики, начав действительно как фанатики-утописты, поверившие в скорую мировую революцию, очень скоро проявили столько политической воли и политической гибкости, государственного чутья и последовательного патриотизма, сколько не было в последнем царском правительстве, Временном правительстве и правительствах белогвардейских республик, вместе взятых. И победили, и смогли создать государство, не уступавшее по мощи старому, проявив, таким образом, не только разрушительный, но и творческий характер своей Революции. И не в пример Февральской "революции декораций" Октябрь действительно привел на вершину власти новых людей – волевых, цельных натур из народа, в которых больше было аристократичности, воли и энергии, чем в выродившихся, бездеятельных дворянах по рождению.
Просто удивительно, с какой точностью повторяют современные российские демократы ошибки демократов Февраля!
Будущие лидеры Февраля при царском режиме стенали об отсутствии свобод в России, а когда эти свободы свалились им на головы, не знали, что с ними делать. Демократы советские болтали на кухнях о свободе слова и парламенте, но, придя к власти в конце 80-х гг., начав преобразования в огромной стране, они разбудили дремавшую социальную стихию и так и не сумели с нею совладать. Страна развалилась, взорванная изнутри окраинными националистами, экономика обрушилась, измотанная реформами, политические институты зашатались, утеряв свою легитимность… Невзирая на это, команда младореформаторов стала проводить еще более радикальные экономические реформы, и результатом стало разрушение промышленного потенциала. Наконец, когда население страны ясно и однозначно показало, что но не поддерживает курс реформаторов (вспомним результаты выборов в Думу в 1993 г.), правительство все равно умудрилось взять курс на приватизацию и продолжает его до сих пор.
Что же касается надежд на Запад, то теперь, кажется, уже и самим либералам, кроме совсем уж потерявших всякое представление о реальности, понятно, чего стоят слова западных лидеров о мире и дружбе. Россия пошла на беспрецедентные шаги – вывела свои войска из Восточной Европы, осуществила фактически одностороннее разоружение, денонсировала соглашение о создании СССР, отказалась от геополитических амбиций и объявила твердый и прозападный курс, а в ответ на это Запад в лице НАТО и США начал войны по всему миру, стал приближаться к границам России и окружать ее кольцом из военных баз, усиливать свое присутствие в бывших республиках СССР, вмешиваться во внутренние дела России под предлогом контроля над ситуацией с правами человека и почти прямо поддерживать сепаратистов и террористов с окраин России. Российские либералы-западники опять – уже во второй раз за последние 100 лет! – оказались в глупейшем положении. Их мифы о Западе как светоче цивилизации и образце филантропии рушатся, народ осознает догматизм и прожектерство западников и все больше выражает недовольство ими…
Нельзя сказать, что либералы вообще ничего не пытались с этим поделать. Либеральная революция конца XX в. тоже знала два периода – правление собственно демократов (Временное правительство) и правление бывших высокопоставленных чинов в форме диктатуры (белогвардейские республики). В 1991 г. к власти пришла команда младореформаторов-утопистов. Возглавлял ее Ельцин, но не он был мозгом и сердцем этой команды. Начавшийся сразу же ужасающий экономический эксперимент буквально свалил Россию на колени. И вот когда страна уже подходила к краю, произошел новый переворот – Ельцин расстрелял парламент и, по сути, установил режим личной диктатуры, из первых эшелонов власти ушли младореформаторы вроде Гайдара и пришли "силовики" Коржаков, Грачев, Степашин, началось замирение Чечни. Тем, кто противопоставляет "демократа Ельцина" "консерватору Путину", следует вспомнить, что установление либеральной диктатуры, пресловутой диктатуры ради демократии, произошло гораздо раньше. И в определенном смысле это хоть не остановило, но замедлило развал страны, запущенный механизмом гайдаро-чубайсовского экономического террора. Представим себе, что бы было, если бы в 1994 у власти остались Гайдар и его команда, "младореформаторы-экономисты", жестокие утописты и бесчеловечные экспериментаторы, фанатики, обуреваемые радикальными идеологическими фантазиями и не имеющие никаких навыков и способностей к нормальной организаторской государственной работе. Масштабы разрушений нашего Отечества были бы куда более грандиозными…
Гайдар и Явлинский – это Керенские нового Февраля, самовлюбленные позеры и доктринеры, возомнившие себя спасителями Отечества, а фактически бывшие его разрушителями. Ельцин и Путин – новые Колчаки и Деникины, диктаторы-демократы из среды бывшей номенклатуры. Колчаки и Деникины тоже ведь были на высоких постах при прежнем романовском режиме, при генеральских погонах и аксельбантах, однако в Феврале не бросились защищать монархию, изменили присяге, данной Императору, признали революционную власть и получили от нее новые высокие назначения, принеся свои души на сомнительный алтарь западничества и демократизма. Также поступили и бывший член ЦК КПССС Борис Ельцин и бывший офицер знаменитой чека – КГБ Владимир Путин.
И эти новые "белые" снова потерпели фиаско: Запад их предал, показав в очередной раз корыстную подоплеку своего отношения к России, народ уже в 1993 г., прокатив на выборах в Думу "младореформаторов" во главе с Гайдаром, вполне определенно показал свое отношение к либеральным реформам. Наши демократы последней волны удерживаются у власти до сих пор только потому, что умеют виртуозно играть на чувствах населения…
Ранее говорилось о том, что нынешние либералы не знают историю своей страны. Но это незнание ведь тоже имеет свою причину, и имя ей – презрение к России. Странно требовать от наших западников знания истории страны, которую они считают страной отсталой, нецивилизованной, каким-то историческим уродцем. Русский демократ-западник только телом в России, а душой он – на своей "земле обетованной", на Западе. Он бесконечно оторван от российских корней, он не желает считаться с российской спецификой, напротив, его страстное стремление – уничтожить эту специфику. Из этой беспочвенности российского либерала и проистекает его догматизм, фанатизм, пустое прожектерство.
Большевики тоже болели такими прожектерством и беспочвенностью в первые годы революции с их самыми экзотичными социальными экспериментами (от сексуальной революции и мечтаний о восстании в Лондоне и Париже до "демократизации школы" и футуризма). Но большевики сумели преодолеть это в себе, стать консервативнее, национальнее, потому что их прожектерство и их западничество были наносными, а основа их была народная, крестьянская кость. Большевики, начав с позорного Брестского мира, через 5 лет своего правления практически восстановили Империю, собрав ее земли в новой конструкции, под новым флагом и названием, совершили откат назад в экономике вопреки своим идеологическим доктринам – от военного коммунизма к НЭПу. Современные либералы этого сделать за 20 лет своего правления, увы, не смогли. Где откат назад от экономического утопизма 90-х и либеральная Новая Экономическая Политика, симметричная НЭПу большевиков? Где гибкое государственное регулирование капиталистической экономики по модели Рузвельта? Где новая держава – не формальная, а реальная правопреемница СССР?