К этому можно лишь добавить, что крестьяне, конечно, не осмысляли это в исключительно экономических категориях. Речь шла о культурном разрыве. Помещик в их глазах с утерей национальной культуры, а к XX в. и национальной религиозности, а также с переходом к торговому капитализму и неизбежному равнодушию к судьбам крестьян превращался в "русского немца", насаждающего свои "немецкие" порядки. Жестокость карателей, которые по просьбе помещиков и с их согласия наказывали бунтующих крестьян, лишь подтверждали это ощущение крестьян. Культуролог-евразиец Н.С. Трубецкой писал: "В России эпохи европеизации никто не чувствовал себя совсем в своем доме: одни жили как бы под иноземным игом, другие – как бы в завоеванной ими стране или колонии". Эти слова прежде всего можно отнести к ситуации 1902 г. в центральных и южных губерниях России.
После небольшого перерыва подавленная революция вспыхнула с новой силой в 1905 г. Все повторилось: недород 1904 г. привел к голоду в 1905. Правительство помощи крестьянам почти не оказало; на фоне голода в деревнях помещики и государство экспортировали хлеб за границу – и началась крестьянская война. Так же, как и в 1902–1903 гг., крестьяне в организованном порядке реквизировали хлеб у помещиков и обобществляли их земли, так же государство отвечало на эти действия террором, только размах того и другого резко возрос. Как пишет В. Данилов: "Осенью 1905 г. крестьянское движение охватывало свыше половины Европейской России, практически все регионы помещичьего землевладения. Всего за 1905 г. было зарегистрировано 3228 крестьянских выступлений, за 1906 г. – 2600, за 1907 г. – 1337. Современники говорили о начавшейся в России крестьянской войне против помещиков".
В то же время правительство не просто бросает против крестьян карателей; солдаты расстреливают крестьян из пулеметов и артиллерийских орудий, выжигают целые села. Правительственные войска ведут себя в охваченных восстанием районах России как на оккупированной территории. Причем делалось это не самовольно и спонтанно, в пылу борьбы, а методично, согласно заранее полученным приказам (так, министр внутренних дел П. Дурново приказывал киевскому генерал-губернатору сжигать жилища крестьян в случае неповиновения). Помещикам и этого казалось мало, они требовали введения военно-полевых судов. Жестокость порождала жестокость, крестьяне сжигали поместья и убивали помещиков в гораздо больших масштабах, чем раньше; по словам В. Данилова, "за 1905–1907 гг. в европейской Россия было уничтожено от 3 до 4 тыс. дворянских усадеб – от 7 до 10 % их общего количества". Крестьяне на основе общинного самоуправления создавали даже свои "республики", неподконтрольные царскому правительству, пример тому – Марковская республика в Волоколамском уезде Московской губернии, просуществовавшая с 31 октября 1905 г. по 16 июля 1906 г.
Но имелись и качественные отличия событий 1905–1907 гг. от событий 1902–1903 гг. Крестьяне стали осознавать себя как всероссийское движение и выдвигать общие лозунги. Главными были упразднение помещичьего землевладения и вообще частной собственности на землю и передача помещичьей земли крестьянским общинам на безвозмездной основе. При этом крестьяне исходили из своего давнего убеждения, что "земля – Божья" и не может быть предметом купли и продажи и что распоряжаться ею должны те, кто ее обрабатывают. Крестьяне считали несправедливым отработки и оброчный выкуп за землю, который общины платили помещикам по реформе Александра II (и должны были бы платить вплоть до 1930 г.), как и считали несправедливым саму возможность помещикам, пользуясь покровительством государства, владеть землей, которую они не обрабатывают сами. Причем крестьяне не отказывались выделять помещику и его семье, в случае раздела земель, обычный трудовой надел, равный другим, если помещик согласится остаться на земле.
Важно заметить также, что крестьяне выступали против наемного труда на селе и, таким образом, против раскола единого сословия крестьян-общинников на сельскую буржуазию и сельский пролетариат. То есть крестьяне протестовали не только против капитализма дворянско-самодержавного государства, занимающегося крупной спекуляцией хлебом на международном рынке, но и против развития капиталистических отношений в своей собственной среде. Как видим, политические требования крестьян были бесконечно далеки от буржуазных требований, как бы ни стремились марксисты начала века в полемике с народниками причислить российское крестьянство к буржуазии, только лишь мелкой, и объявить их революционность мелкобуржуазной. Крестьяне выступили с программой "архаического, аграрного коммунизма", которая была программой традиционалистской критики капитализма, то есть критики его с позиций добуржуазного патриархального, традиционного общества. Российское крестьянство в 1902–1903 и затем в 1905–1907 гг. пыталось осуществить то, что на языке современной политологии называется "консервативной революцией". Неудивительно, что у крестьян не нашлось достойных представителей в среде интеллигенции, которые смогли бы перевести требования крестьян в плоскость политической идеологии и сделать возможным существование подлинно крестьянской партии. Интеллигенция того времени, включая и так называемых "народников" – анархо-синдикалистов и эсеров, – была сплошь европеизированной. Она даже феномен поземельной общины пыталась осмыслять, опираясь на французских и английских позитивистов. Все это было бесконечно чуждо и непонятно русскому крестьянству. Только в послеоктябрьской эмиграции в 1920–1930-е гг. возникли адекватные консервативно-революционные проекты вроде евразийского "православного большевизма" или младоросского "самодержавного советизма"; 15–20 или хотя бы 5-10 годами раньше они, вероятно, могли бы стать идеологией крестьянского движения, но в 1920-1930-х было уже поздно.
Крестьянская война шла одновременно с рабочей революцией в городах. Выступления рабочих начались в Петербурге 9 января 1905 г. Выступления крестьян начались в феврале 1906 г. По своим требованиям они не были связаны с революцией рабочих, которая руководилась политическими партиями, несшими европейскую идеологию, прежде всего социал-демократического толка. Но они были увязаны с ними по своему корню: большинство рабочих в России были выходцами из крестьян, а иногда и прямо были крестьянами, которые устраивались на фабрику в качестве сезонных рабочих, имея в деревне семью и землю. Они не теряли связи с деревней, и поэтому настроения деревенской революции передавались и им. Кроме того, на подавление крестьянской революции правительство бросило значительное количество военно-полицейских сил, что ослабляло позиции правительства в городах и делало возможным продолжение рабочей революции. Именно тогда, наблюдая за двумя волнами революции – рабочей и крестьянской, Ленин, который отличался особенно острой политической интуицией, понял, что без союза с крестьянством рабочий класс в России не сможет победить, и провозгласил этот союз. Причем Ленин не питал сомнений по поводу того, какая сила будет наиболее мощной в количественном отношении. В 1907 г. Ленин писал: ""Крестьянская аграрная революция"… должна, чтобы победить, стать центральной властью во всем государстве как таковая, как крестьянская революция".
Но в революцию 1905–1907 гг. союз рабочих и крестьян не сложился, по сути плодами крестьянской войны и городской рабочей революции, напугавшей правительство, воспользовалась либеральная буржуазия, получившая элементы парламентаризма и политических свобод. Более того, увидев в крестьянской общине революционную силу, правительство постаралось разрушить ее.
Сегодня любят представлять аграрную реформу Столыпина, начатую в 1906 г. и продолжавшуюся до 1911 г., как направленную на укрепление и обогащение крестьянства. Между тем современники сознавали, что это далеко не так и что реформа эта проводилась скорее в интересах помещиков. Это совпадало с истиной. Крестьянство в том виде, в каком оно застало реформу, то есть как сословие общинников, должно было, по мысли Столыпина, исчезнуть. Большинству его предстояло пролетаризироваться, то есть превратиться либо в сельских батраков, либо в городских рабочих. Опорой самодержавного капиталистического режима должен был стать узкий слой сельских фермеров, в которых превратились бы вышедшие из общины богатые "крепкие" крестьяне, а также землевладельцы-помещики. Причем, понятно, помещики находились при этом в привилегированном положении. В отличие от тех же "столыпинских переселенцев" или даже просто кулаков, отъезжающих на хутор, которым предстояло еще освоиться на новом месте и зачастую выплатить немалый кредит банку, помещик уже был владельцем большого налаженного хозяйства, которое досталось ему совершенно бесплатно. Неслучайно такие классовые объединения помещиков, как Совет объединенного дворянства, активно поддержали аграрную часть реформы Столыпина. Очевидно, реформа была направлена на укрепление самодержавно-дворянского режима и на уничтожение базы революции в деревне – общины. Даже идеал преобразований – разрозненные хуторские хозяйства на селе – учитывал это; батракам с разрозненных хуторов даже в случае общего недовольства труднее было бы организоваться для бунта, чем общинникам.
Также неслучайно, что крестьяне восприняли реформу как посягательство на самое свое бытие как сословия. Общину, которая выступала как спасительница от голода, бездомности, бедности, правительство безжалостно ломало. Кроме того, даже после раздела общинных земель крестьяне получали мизерные наделы, несравнимые с помещичьими; желающие же расширить их или обосноваться на новом месте попадали в кабалу к банкам, что приводило к последствиям, ужасающим все крестьянство. С 1908 по 1914 г. за неуплату кредита около 11 тысяч крестьянских хозяйств было продано с молотка, крестьяне стали бездомными. Пушкин гордился тем, что русский крестьянин отличается от западного обязательным наличием собственного жилья. Теперь и тут Россия стала догонять "передовой Запад". В течение 1906–1911 гг. из Сибири возвратилось более полумиллиона человек, которые так и не сумели там создать собственные хозяйства.
Отсюда – широкий протест крестьян против реформы. Приватизацию общинных земель приходилось проводить под дулами карателей, причем не обходилось без жертв. Противников реформы арестовывали и судили. Но, даже несмотря на правительственный прессинг и террор, крестьяне не согласились на разрушение общины. Можно твердо заявить, что реформа в сердце России, ее европейской части, провалилась. По официальным данным, лишь 10 % крестьянских семей согласилось выйти и общины. Результат скорее был обратным: крестьяне, возмущенные самой сутью и жестокими военно-полицейскими методами столыпинской приватизации, наоборот укрепляли общины, загоняли в них обратно единоличников, всячески их запугивая и вредя им. Историк Наталья Рогожникова пишет: "Крестьянское движение в борьбе за землю было направлено не только против помещиков. Ненависть и раздражение вызывали хуторяне и отрубники. Крестьяне-общинники боролись за слияние земельных участков отрубников и хуторян с надельными землями. Применялись такие формы борьбы, как передача земли обществу, раздел участковых земель, их запашка, потравы, недопущение скота на общие пастбища, насилие, поджог домов. Выдвигались требования возвращения в общину… Это привело к возрождению общины как мирской организации крестьянства…". Перед атакой правительства на общину произошло внутреннее объединение общины. Если и можно было раньше говорить об относительном расслоении общины на кулаков и батраков, то теперь крестьяне осознали себя единой силой.
Проиграв революцию 1905–1907 гг., российские крестьяне сумели выдержать атаку самодержавно-дворянского государства, направленную на разрушение общины. Крестьяне подошли к 1917 г. обогащенными опытом организованной борьбы против помещиков, чиновников и правительственных карателей, укрепившими общину как институт жизнеустройства и одновременно революционной борьбы, выработавшими общенациональные лозунги и требования. Но самым главным политическим результатом революции и последовавшими за ней столыпинской аграрной реформы и реакции стало разрушение патерналистско-монархических иллюзий крестьян. До 1906 г. крестьяне еще могли верить, что в их тяжелой жизни виноваты "злые помещики и генералы", о притеснениях со стороны которых "добрый царь" не знает. После 1906 г. крестьяне осознали, что само монархическое государство сознательно и целенаправленно стремится разрушить основу их жизни – общину. Различные исследователи – от В. Данилова до С.Г. Кара-Мурзы – единогласно утверждают, что после 1907 г. русская деревня разочаровывается в официальном самодержавии. Нужен был только толчок в виде кризиса, чтоб крестьянская война вошла в заключительную фазу. И этот толчок произошел в начале 1917 г. в виде бедствий, обрушившихся на деревню в результате долговременной войны и разрушения самодержавного государства.
С падением царской власти, которое было осуществлено буржуазией в городах, крестьяне все громче начинают заявлять о своем праве на землю. В крестьянских наказах, собранных партией эсеров и легших затем в основу декрета о земле, окончательно формулируется программа крестьянской революции – национализация помещичьих и церковных земель, запрет на частную собственность на землю, запрет на наемный труд, распределение земли между крестьянскими общинами по числу едоков, крестьянское общинное самоуправление. Временное правительство не торопилось выполнять эти требования, боясь затронуть интересы помещиков, тесно связанные и с интересами отечественной буржуазии, и зарубежного капитала (значительное число помещичьих земель было заложено в банках, которые в большинстве своем принадлежали иностранцам), и интересы такого крупного землевладельца, как церковь, которая решительно поддержала временное правительство. Тогда крестьяне решили добыть землю сами. Как только закончился сбор урожая, в большинстве областей Черноземья вспыхивают крестьянские восстания, в ходе которых крестьяне жгут имения помещиков, распределяя между собой землю, инвентарь и имущество помещиков и убивая их самих и членов их семей при малейшей попытке сопротивления. По словам В. Данилова: "С 1 сентября по 20 октября было зарегистрировано свыше 5 тыс. выступлений". Более того, задолго до вооруженного восстания в Петрограде местные крестьянские советы берут власть в свои руки, так 3 сентября 1917 г. власть на территории Тамбовской губернии переходит к крестьянскому совету, а "11 сентября Совет опубликовал "Распоряжение № 3", которым все помещичьи хозяйства передавались в распоряжение местных Советов, вместе с землей на учет бралось (фактически конфисковывалось) все хозяйственное имущество". Заметим, что в крестьянской революции 1917-го участвуют уже дети тех, кто участвовал в крестьянской революции 1905–1907 гг. и сопротивлении столыпинской приватизации и против кого царское правительство бросало карателей, которые вели себя как на оккупированной территории, выжигая села, расстреливая стариков, женщин и детей. Именно память о репрессиях определяет жестокость расправы с помещиками.
Итак, в России с начала осени 1917 г. разгорается крестьянская война, не уступавшая по размаху выступлениям 1905 г. Худосочные власти февральской революции не могли этому препятствовать. Задолго до прихода к власти Ленина реальной властью в деревне стали общинные сходы, которые лишь стали советами. Фактически это признал и сам Ленин, когда он после Октябрьского восстания в Петрограде предлагал в своих "Ответах на запросы крестьян", напечатанных в Известиях ВЦИК 8 ноября 1917 г.: "…Советы крестьянских депутатов, в первую голову уездные, затем губернские являются отныне и впредь до Учредительного собрания полномочными органами государственной власти на местах". Эти слова Ленина свидетельствуют, что большевики в 1917 г., если говорить не о городах, а о деревне, то есть о большей части территории России, не столько взяли власть, сколько признали власть крестьянской революции.
Эта революция развивалась по своим законам, она не управлялась городскими партиями и организациями и не зависела от их съездов и резолюций. Даже партии, которые претендовали на то, чтоб говорить от имени крестьянства, прежде всего эсеры, не руководили этой революцией. События в Петрограде могли развиваться как угодно, это уже ничего бы не меняло. Кто бы ни пришел к власти в городе, восставшие крестьяне в деревнях все равно бы осуществили передел помещичьих земель, только с большими потерями и жертвами. Об этом пишет В. Данилов: "Требования крестьянских наказов стали осуществляться до принятия 26 октября 1917 г. ленинского декрета "О земле", включавшего в себя соответствующий раздел сводного наказа. И без этого декрета к весне 1918 г. они были бы реализованы крестьянской революцией по всей России, но с более ожесточенной и разрушительной борьбой в самой деревне. Декрет "О земле" и принятый на его основе в феврале 1918 г. закон "О социализации земли" снимали накал стихийной борьбы и вносили определенный порядок в практику конфискации и распределения помещичьих, а вслед затем и перераспределения всех сельскохозяйственных земель, включая крестьянские". То же самое можно сказать и о "Декрете о мире". Армейские низы, в большинстве своем состоявшие из крестьян, не понимали смысла империалистической войны, в отличие от офицерства, состоявшего из представителей высших образованных классов, которые, напротив, воевали не по принуждению, а из идеологических соображений (заметим, что они составят костяк белого движения, которое и возникнет под лозунгом завершить войну с немцами и сохранить верность союзническим обещаниям). После падения самодержавия и знаменитого приказа Петросовета, который уничтожил подчинение солдат офицерам, армия стала разлагаться, солдаты из крестьян стали бежать с фронта домой. Когда же осенью началась крестьянская война, дезертирство солдат приобрело массовый характер. И дело здесь не столько в пропаганде большевиков, которые могли дать только лишние идеологические оправдания дезертирству, а в непонимании целей войны, ненависти к офицерам, которые были за продолжение войны и в горячем желании влиться в крестьянскую революцию на своей малой родине. Декрет о мире просто превратил это уже ставшее необратимым массовое дезертирство в демобилизацию, сделав его организованным, предотвратив сопутствующие преступления, например расправы с офицерами.