В конце 1940-го его отзывают в Москву, а в январе 1941-го он уже оперативный офицер пограничного разведпункта в Каунасе.
В зону ответственности разведпункта входил участок советско-германской границы, проходивший по территории Литвы. Его охраняли три погранотряда войск НКВД СССР.
Офицеры пограничного разведпункта непосредственно взаимодействовали с разведотделом 12-й армии.
К сожалению, сделать удалось не много. В распоряжении разведчиков было всего полгода. Начинать пришлось, по существу, с нуля, на пустом месте. Было завербовано несколько курьеров, которых готовили к нелегальной работе в случае осложнения отношений с Германией. Их перебросили через границу, потом вывели обратно. Хотя сделать это было крайне сложно. У немцев на той стороне хорошо работали осведомители, да и население приграничной зоны зорко следило за появлением новых людей.
В середине июня 1941 года Бочкарева срочно вызвали в Москву. По прибытии он явился к начальнику отдела полковнику Кузнецову, доложил об обстановке на литовском участке советско-германской границы. Рассказал, что знал, прямо и без утайки: отмечается крупное сосредоточение немецких войск, готовых к началу боевых действий. Добавил, что, по разведданным агентуры их пункта, местное население, да и солдаты вермахта только и говорят о скором начале войны против Советского Союза.
Судя по всему, Бочкарев своим докладом озадачил полковника. Тот приказал об обстановке на границе не распространяться и попытался успокоить Виктора, мол, скорее всего сосредоточение немецких войск в Восточной Пруссии связано с выводом их на отдых после завершения военных действий в Европе. А разговоры о войне распространяются противниками советско-германского пакта о ненападении, конечно же, в провокационных целях.
Больше полковник не стал говорить о положении на границе, а перешел к делу. А дело было таково - лейтенанту Бочкареву приказали получить у начфина Разведуправления крупную сумму немецких марок, польских злотых и советских рублей и доставить их начальникам трех разведпунктов - во Львове, Бресте и Каунасе.
Бочкарев попросил выделить в помощь ему сопровождающего, однако вместо этого лейтенанту вручили два пистолета "Вальтер" и заказали отдельное купе в международном вагоне поезда, следующего во Львов.
2 0 июня он прибыл во Львов и вручил деньги начальнику разведпункта. Тот под большим секретом сообщил: не исключено, в ближайшие дни начнется война, в Брест не заезжай, сразу следуй в Каунас. Бочкарев так и поступил.
В 3 часа утра 22 июня 1941 года он прибыл в Каунас. Через час окраину города, где находились воинские склады, уже бомбили немецкие самолеты.
В тот же день началась срочная эвакуация разведпункта. Удалось погрузить личный состав, семьи офицеров, двух агентов, которых не успели отправить на германскую территорию, материально-техническое имущество. Полностью был вывезен склад гражданской одежды немецкого производства, который специально создавали по заданию Центра. Кстати, эта одежда очень пригодилась Разведуправлению в первые годы войны. Именно в эту одежду экипировали наших разведчиков, засылаемых в Германию.
В ходе следования начальник поезда принял единственно верное решение - следовать в Москву не через Минск, а через Даугавпилс - Великие Луки. Это спасло эшелон.
Через две недели каунасский пограничный разведпункт прибыл в Москву. Чего только не нагляделись они в дороге, но самым большим потрясением для молодого лейтенанта было то, как тысячи людей из-за неорганизованности местной власти, нерасторопности военкоматов без обмундирования, оружия выдвигались навстречу фашистским войскам, гибли, попадали в плен, разбегались.
На следующий день после прибытия офицеры пункта в том же вагоне были направлены в распоряжение штаба Юго-Западного фронта. Бочкарева за час до отправки эшелона неожиданно вызвали в Разведуправление и приказали написать все, что он знал о подготовке немцев к войне, а также все виденное в дороге.
Этот вызов спас ему жизнь. Его сослуживцы по каунасскому разведпункту погибнут осенью 1941 года в окружении восточнее Киева. Чудом выживет только один радист - лейтенант Передера.
На связи "Красная капелла"
Холодным ноябрьским вечером 1989 года в Берлине в своей квартире скончался старик. Ему было 82 года. Он умер от сердечного приступа, сидя в кресле у телевизора.
Старик смотрел репортаж о том, как разбушевавшаяся толпа громила здание госбезопасности ГДР На экране люди с перекошенными от злобы лицами били окна, ломали мебель в кабинетах, рылись в шкафах и сейфах. Поджигали, топтали, крушили…
Хоронили старика тихо, по-семейному. На кладбище социалистов в Берлине. Государство, которому он служил всю жизнь, исчезало с карты Европы, а новому не нужна была память о нем. В одной из германских газет появился небольшой некролог, в котором говорилось, что скончавшийся был журналистом, партийным работником, дипломатом.
В Советском Союзе, которому вскоре тоже была уготована горькая судьба ГДР, в прессе о старике не появилось ни строчки. Только в одной из московских квартир раздался телефонный звонок. На том конце провода говорили по- немецки. Звонил сын старика из Берлина. Взявший трубку москвич слушал, отвечая при этом по-немецки. Когда в комнату вошла жена, он уже закончил разговор и, отвернувшись, глядел в темное окно.
За стеклом ледяной ветер трепал голые ветви деревьев. Жена, чувствуя настроение мужа, спросила:
- Что случилось? Кто звонил?
- Умер Герхард Кегель.
Виктор Викторович Бочкарев (а это был он) опустился на диван.
- Не выдержало сердце. Увидел по телевизору, как громят разведку.
Бочкарев с горечью подумал, как несправедливо устроена жизнь. Этот берлинский старик, тихо умерший в кресле, столько сделал для его страны, что, пожалуй, было бы вполне заслуженным выражение соболезнования от советского правительства. А наяву вот только они с женой и знают о его смерти. Он, конечно, обзвонит ветеранов разведки, сообщит в ГРУ. Вот, пожалуй, и все, что в его силах.
Герхард Кегель был одним из ценнейших агентов советской военной разведки перед войной и в войну. Он входил в берлинскую резидентуру легендарной "Красной капеллы".
Широко известен факт, как Рихард Зорге предупреждал Центр о фашистском нападении. Но мало кто знает, что именно сообщение Герхарда Кегеля за два дня до начала войны, хоть и с опозданием и проволочками, было доложено начальником военной разведки Голиковым самому Сталину. Голиков, вернувшись из Кремля, с досадой бросил лишь одну фразу ожидавшим его сотрудникам Разведуправления Леонтьеву и Поляковой: "Он не поверил!"
А ведь это было не единственное агентурное сообщение Кегеля. Да и не только его.
Герхард, Герхард… Они дружили и после войны, когда Кегель работал в газете "Нойес Дойчланд", потом в ЦК СЕПГ. Виктор бывал у него в гостях в Германии.
В одну из таких встреч вспоминали тревожный 1941-й. В мае в германское посольство в Москве по личному заданию Гитлера приехал сам Вальтер Шелленберг. Разумеется, под чужой фамилией, под личиной простого инженера-химика. В узком кругу, крепко выпив, эмиссар фюрера поделился некоторыми сведениями зловещего плана "Барбаросса". Кегель тут же доложил о встрече с Шелленбергом оперативному офицеру ГРУ. Центр заинтересовался сообщением и организовал обстоятельную беседу с Кегелем.
Позже в своей книге "В бурях нашего века" Герхард Кегель посвятит той встрече целую главу. Она будет называться "Серьезный разговор с Центром".
Бочкарев достал папку с бумагами, нашел перевод главы, который сделал несколько лет назад из немецкого издания книги. Книгу ему подарил сам Кегель - с автографом.
"Однажды мой друг Павел Иванович (оперативный псевдоним сотрудника ГРУ Константина Борисовича Леонтьева) сказал мне, что Центр хочет провести со мной обстоятельную беседу", - писал Кегель. Бочкарев знал, чем закончилась эта встреча. Кегелю не поверили. Ведь он говорил, что скоро война.
Однако, несмотря на неудачу, Кегель продолжает делать все возможное, чтобы предупредить руководство военной разведки о готовящемся нападении фашистской Германии на Советский Союз.
20 июня 1941 года Кегель докладывает Центру, что знакомый дипкурьер, прибывший из Берлина, доверительно сообщил: война против СССР начнется 21 или 22 июня.
Наконец 21 июня Кегелю с трудом удалось вырваться из немецкого посольства и, рискую жизнью, позвонить по телефону с Центрального телеграфа, попросить о срочной встрече с сотрудником ГРУ. Вышедшему на встречу офицеру Герхард сообщил: во дворе посольства сжигают секретную документацию, уничтожают шифры. Он просил доложить: завтра война. Как опытный агент, спросил у представителя Центра, каковы указания в отношении его дальнейшей работы. Офицер посоветовал не проявлять горячности и заявил, что будет еще достаточно времени решить этот вопрос.
Как показала история, времени у нашей страны не оставалось совсем. Кегель оказался прав.
…Всю жизнь он посвятил борьбе с фашизмом. И представить себе не мог, что умрет, как кричали по телевизору, "в счастливый миг объединения немецкой нации". Для него тот миг стал последним. Ему не досталось счастья. А может, агент легендарной "Красной капеллы" представлял свое счастье совсем иным?
Офицер первого отдела
В первом отделе ГРУ, куда попал Бочкарев в начале войны, было всего шесть офицеров. Только в середине 1943 года их штат увеличили вдвое. А пока этой доблестной шестерке приходилось подбирать сотрудников для заброски в тыл, вести их оперативную подготовку, обеспечивать легендирование, снабжать документами, разрабатывать условия связи, осуществляться засылку агентов и руководить их дальнейшей работой. Словом, делать из обычных людей разведчиков.
Работа шла в столь напряженном режиме, что один офицер, как правило, готовил сразу несколько разведгрупп и отдельных агентов, а также у него на связи уже находились 2–3 резидентуры.
Особое внимание уделялось работе с военнопленными. С 3 августа 1941 года в войсках действовала директива Ставки об обязательной и немедленной отправке пленных офицеров, унтер-офицеров и летчиков вермахта в Москву, в распоряжение Разведуправления Красной армии.
Специальная группа офицеров-разведчиков, которые владели немецким языком, располагалась в столице на улице Грицевец, 19. Сюда и попадали прибывающие с разных фронтов плененные фашисты. Поначалу это были в основном немецкие летчики, сбитые над нашей территорией.
В конце сентября один из таких пилотов оказался на допросе у лейтенанта Виктора Бочкарева. Выяснилось, что это был не первый его полет на Москву, и капитан люфтваффе Мессершмидт (такую "авиационную" фамилию носил пленный) верил в свою звезду. Он выглядел несколько обескураженным, но не потерял присутствия духа.
Откровенно говоря, на первом допросе командир сбитого Ю-88 вел себя умело и хитро. Он убеждал Бочкарева, что в тайны командования не посвящен, знал маршрут своей боевой машины, район бомбежки, да и то до него не дотянул, был сбит зенитной артиллерией, выбросился с парашютом. Экипаж его самолета, судя по всему, погиб.
Так оно, в сущности, и произошло. Но о подробностях боя Бочкарев был осведомлен и без Мессершмидта, а вот что касалось позиции капитана "моя хата с краю" и я знаю только свой маршрут, тут лейтенант фашисту не поверил. Мессершмидта препроводили в камеру, а Виктор начал внимательно изучать документы пилота. Его внимание привлекла записная книжка пленного. Это был настоящий ребус. Бочкарев вскоре понял: капитан делал стенографические записи, да еще мелким, куриным почерком, разумеется, по-немецки. Будь такая абракадабра записана по-русски, и то вряд ли разберешься, а тут еще на чужом языке. На это и рассчитывал фашист, мол, откуда у диких русаков найдутся спецы по немецкой стенографии. Но Мессершмидт просчитался. Действительно, таких специалистов были единицы, но поди ж ты, не повезло фашисту: Бочкарев знал немецкую стенографию.
Три часа кряду лейтенант разведки разгадывал витиеватые значки. И разгадал. Оказывается, командир самолета Ю-88 участвовал в совещании командиров летных частей немецкой воздушной армии. Там же из уст командования и прозвучали даты - 30 сентября - 1 октября, которые Мессершмидт пунктуально занес в свою записную книжку. А цифры оказались особой важности - на эти сутки гитлеровское командование назначило генеральное наступление на Москву. На втором допросе фашистскому пилоту ничего не оставалось, как подтвердить верность расшифрованных записей. Они в тот же день были доложены командованию Разведуправления, далее в Генштаб и в Ставку Верховного.
Фашистский пилот, судя по всему, пережил настоящий шок. Этот невзрачный русский лейтенант, которого, казалось, он, чистокровный ариец, легко обвел вокруг пальца, "расколол" его за три часа, и Мессершмидт, по сути, выдал врагам дату наступления на Москву. Капитан люфтваффе запомнил Бочкарева на всю жизнь. Пройдя советский плен, лагеря, Мессершмидт выживет, вернется в Германию и через 20 с лишним лет неожиданно встретит того русского лейтенанта. Встретит случайно на автостраде в районе границы между ФРГ и Австрией. Они остановят свои машины случайно в одном и том же месте.
Фронтовой пилот представится, напомнит русскому о Москве 1941 года, о его допросе, однако тот почему-то холодно ответит, что господин Мессершмидт ошибся и перепутал с кем-то другим. Мало ли похожих людей. Это правда, есть похожие друг на друга люди, но того русского лейтенанта он не спутает ни с кем.
Мессершмидт оказался прав: это был он, русский лейтенант, который допрашивал немецкого пилота в начале войны. Только признаться Виктор Викторович не мог, хотя и очень хотел. В тот день военный атташе Советского Союза в Австрии выполнял разведывательное задание, и подобные неожиданности ему были ни к чему. Хотя сама по себе встреча удивительная. Вспоминая о ней, Виктор Бочкарев не раз думал, как все-таки тесен мир. Однако это лишь эпизод, пусть важный, запоминающийся, а сколько их, таких эпизодов, было за годы войны.
Ведь офицеры первого отдела Разведуправления не засиживались в Москве. Они выезжали в лагеря военнопленных, работали с немецкими антифашистами, собирали, изучали, проверяли и перепроверяли данные агентурной обстановки в Германии. А обстановка там была крайне сложной, изменчивой и противоречивой. Да иначе и быть не могло - война диктовала свои жестокие законы, гестапо работала профессионально.
Приходилось постоянно, кропотливо заниматься сбором разведсведений, необходимых для легендирования и легализации наших разведчиков на оккупированных территориях и в самой Германии. Нужны были документы. Не липовые, пусть даже искусные подделки, а подлинные. Например, справка об освобождении от военной службы, подтверждения местных властей об уничтожении дома в ходе бомбардировки, талоны на питание в столовых Германии… Тут даже неспециалисту ясно, какие выгоды сулили подобные "подлинники".
Многие документы были столь надежными, а легенды, разработанные в ГРУ, правдоподобными, что агенты военной разведки спустя годы оставались жить с этими фамилиями и судьбами. Случалось, и умирали с ними.
Так, один из агентов советской военной разведки, заброшенный в крупный немецкий город вскоре после войны, удачно легализовался и был принят в труппу драматического театра. Потом он стал известным германским драматическим актером. С этой легендой прожил всю жизнь.
Пожилая немка, отправленная в Берлин в 1944 году, выдавала себя за вдову офицера вермахта, погибшего на восточном фронте. По легенде все ее родные и близкие погибли во время бомбардировки Гамбурга. После войны она продолжала жить по документам, выданным в Центре, и даже получила пенсию как вдова капитана.
Итак, главной задачей первого отдела ГРУ были подбор, подготовка и заброска агентуры в Германию.
За время войны Виктору Бочкареву приходилось участвовать в заброске 10 групп разведчиков. Чаще всего они "стартовали" с Внуковского или Астафьевского аэродромов на военных самолетах на территорию Восточной Пруссии, Верхней Силезии, Саксонии, Польши, Чехословакии, Югославии. Случалось, их сначала десантировали в партизанские отряды, а уже оттуда в Германию. Иногда агентов отправляли морским путем в Англию, а потом британскими самолетами в Западную Германию.
Случались, конечно, и "проколы", ЧП, не только на территории, занятой противником, но и у себя дома. Как-то группу подготовленных разведчиков пытались забросить в тыл врага дважды. В составе группы - два немца-коммуниста. Но всякий раз их высадке в Восточной Пруссии мешал густой туман. Перед тем как осуществить третий полет, совершенно случайно по какой-то надобности вскрыли грузовой парашют, куда обычно закладывались рация, запас батарей, продукты и личные вещи разведчиков. Каково же было потрясение офицеров Разведуправления, когда вместо всего этого имущества в мешке оказались кирпичи.
Расследованием занялась военная контрразведка. Результаты следствия до сотрудников управления не доводились, известно только, что личный состав парашютно-десантной службы был весь до единого отправлен на фронт, а сотрудники, занимавшиеся укладкой грузового парашюта и его охраной, попали под трибунал.
Так что война есть война. Происходило и такое. Хотя порой в это трудно поверить.
Виктор Бочкарев за войну побывал на 10 фронтах - от Карельского до 1-го Украинского и на территории пяти стран - Польши, Румынии, Чехословакии, Австрии, Германии. Он вырастил десятки агентов и среди них поистине героическую личность - разведчика Винцента Поромбку (оперативный псевдоним Беккер), который трижды в течение войны забрасывался в тыл врага и с успехом завершал свои задания. Таких было не много. Ведь жизнь разведгруппы коротка. Против нее работает вся мощная фашистская машина контрразведки.
Однако с Поромбкой все было иначе. Уже к началу Великой Отечественной войны Винцент - опытный боец. Имеет семь ранений, полученных в Испании, где он сражался в составе 11-й интербригады комиссаром батальона имени Э. Тельмана. В 1939 году Поромбка эмигрирует в СССР В ту пору он уже работал на советскую военную разведку по предложению генерала Х. У. Мамсурова, соратника Поромбки по испанским событиям.
Винцент родился в Верхней Силезии в городе Забже (бывший Гинденбург), прекрасно владел как польским, так и немецким языками. Как член компартии Германии в 1933 году попал в концлагерь, в 1935-м после выхода из фашистских застенков эмигрировал в Чехословакию.
В апреле 1943 года он был заброшен в свои родные края, в Верхне-Силезский промышленный район, в качестве резидента-радиста. Создал здесь разведгруппу. Уже 15 мая 1943 года резидент Поромбка передал первую радиограмму в Центр.
Через некоторое время разведгруппа Поромбки попала в поле зрения гестапо. Родственники советского разведчика были схвачены и казнены, а по городу развешены объявления, в которых говорилось, что за его выдачу назначена награда в 10 тысяч немецких марок. Однако это не помогло фашистам. Резидентура Винцента Поромбки продолжала успешно работать.