На содержание себя банк берет, вместо 5, 6, 7 нынешних процентов со ста, только один процент: само собой образуется из этого дешевизна произведений, ибо, во-первых, между обменщиками нет третьего лица – торговца, который берет процент, во-вторых., сам банк вычитает только ничтожный один процент. От этого само собой рента на государство падает с 5 процентов на 1, наем квартир с 20–30 на 1, фермерство с 50 на 1 же. Но этого мало. Отстранение денег, сделанное банком и обществом, вдруг дегажирует, освобождает капиталы, уже бесполезные, и дает им в руки огромные суммы, которыми они выкупают все обязательства на государство. Все заложенные земли, всю поземельную собственность, все недвижимые имения. Выкупленные таким образом последние два предмета – из частного владения обращаются уже в разрабатываемую поссесию и [подчиняются тем же самым законам] делаются всем доступны на одном праве труда и усилий. Таким образом, уничтожены несправедливые поборы капитала и собственности, а вместе с тем уничтожено и Правительство, ибо банк есть контора, где исправляют свои нужды акционеры, его составляющие, и другого значения не имеет [требований порядка, понудительных мер и надзора]. Общественный порядок рождается из необходимости труда и возможности его для всякого, а полицейский надзор и полиция осуществляются всеми членами общества, заинтересованными собственной выгодой наблюдать друг над другом, ибо на них падает ущерб от неправильных уклонений каждого. Всю эту теорию Прудон последовательно развивал в своем журнале, а сокращение ее предложил в брошюрах, которые довольно хорошо представляют его энергическую манеру изложения, пугающую весьма многих. Он редко начинает сначала, а, напротив, берет всегда предмет с конца, с цели, которой следует достигнуть: само собой разумеется, предварительно ужасает читателя. Таково его знаменитое выражение: "la propriété – c'est le vol", таково и заглавие брошюры: "Organisation du crédit et de la circulation et solution du problème social, sans impôts et sans emprunt, sans numéraires, sans papier – monnaie, sans maximum, sans réquisitions, sans banqueroute, sans loi agraire, sans taxe des pauvres, sans ateliers nationaux, sans association, sans participation, sans intervention de l'Etat, sans entrave è la liberté du commerce et de l'industrie, sans atteinte a la propriété", – par P.-J. Proudhon.
К этому поверхностному обзору прибавим, что уже теперь составляется и общество на основаниях, предложенных Прудоном.
Кто не видит, что в идеях как Блана, Консидерана, так и Прудона есть [идеи] вещи, которые составляют ступень для будущего преобразования европейских государств на совершенно новых началах, но что при нынешней разработке народами своих убеждений ни одна из этих систем не может быть принята целиком ни одним из них.
В заключение скажем, что апрель месяц был месяцем приостановки для всей Европы. Хартистское движение в Англии, с которым Маркс и Энгельс, мною виденные здесь, хотели связать коммунистическое движение в Кёльне, было уничтожено в Лондоне его коммерческой популяцией, а в Пруссии – политической революцией Берлина. Из последней вышло одно Собраннее [двойными] всеобщими выборами в два градуса, правда, но прерогатива короля и торжество либеральной мещанской партии, потрясенной в основании на мгновение, с каждым днем укрепляется. Ломбардия, видимо, начинает собираться около Карла Альберта, своего защитника, который с наследственной хитростью савойского дома борется с австрийцами нерешительно и медленно, выжидая [согласия] выбора своего в короли Ломбардии и Венского округа для конечных мер. Рим, Неаполь, Тоскана, посылая волонтеров своих на помощь братьям сев<ерной> Италии, крепко дерутся перед глазами народа своего [за каждый] за новые конституции, спасаясь за ними от_ республики, бьющейся к ним в двери. Что касается до Германии, она вся поглощена своим новым Центральным Парламентом во Франкфурте, который хочет составить из нее федеративное государство под собственной своей опекой. [Революционное] Республиканское движение в ней отстранено совершенно. Попытки Гекера и Струве в Бадене придавлены союзными войсками Германского союза при рукоплесканиях Парламента и всего народа. В это же время возвратился в Париж – один с женой своей Гервег. Легионы, которые вел отсюда на завоевание республики, представили жалкое зрелище войска, разбежавшегося до битвы. Едва переступили они Рейн – как весь обман пропал (Гекер уже был разбит), и ко всем проникло убеждение, что попытка должна кончиться трагически. С тех пор это было уже позорное бегство к границам Швейцарии, на которой у леска, близ какого-то городка (имени его не упомню) сорок человек Вюртембергских стрелков начали перестрелку. При первых выстрелах Борштейн сорвал с себя начальственную повязку, а Гервег и жена его ускакали в Гент, где была аптека. За ними послали погоню, они пролежали день в траве, спасаясь на чердаке у какого-то доброго крестьянина и, наконец, в мужичьих костюмах добрались до Швейцарии, откуда приехали <в Париж, преследуемые насмешками всей Германии, презрительным хохотом всех партий и ругательством даже друзей. Гервег явился в Париж худой, желтый – с обритой бородой, которую он сбрил во время бегства, грустный и задумчивый. Блеск, окружавший его имя в Германии, совершенно потерялся. Его называют трусом, а он только не досмотрел себя, приняв поэтическое воодушевление за способность выдержать прозаическую резню, по справедливости, противную вообще артистической [натуре] организации, а его в особенности.
Май месяц
Этот, так долго [ожидаемый всеми] и с таким нетерпением ожидаемый месяц, месяц появления Национального собрания, обманул все партии без исключения, представив неимоверное зрелище анархии в мыслях, бесцветности Собрания, ничтожности и бесхарактерности им созданного Правительства (потери слова, лозунга), смешение направлений, в которые с великим усилием можно внести какой-либо свет. В этот месяц клубы должны были окончить свое [существование] политическое существование последней громадной нелепостью, которая была результатом всех предшествующих нелепостей, вращавшихся в их. недрах.
Мы видели, что в конце прошедшего месяца тяжелое чувство близкой беды охватило весь Париж при известиях о де<партаментс>ких выборах и о происшествиях в Руане. Преувеличенные слухи в народе, редкие картины убийств, свершившихся в последнем городе, представленные клубами, и, наконец, угроза распущения потихоньку агентами клубов, что Правительство замышляет такую же Варфоломеевскую ночь пролетариата для Парижа. Все эти элементы брожения еще увеличивались двумя актами, вышедшими из клубов. [Часто упоминаемое общество] Общество société des droits de l'homme et du citoyen издало прокламацию, которая получила особенное значение от подписи Барбеса, находившейся в числе [главных членов его] подписей главных членов его. Прокламация эта возвещала, что исходный пункт всех стремлений клуба есть déclaration des droits de l'homme formulée en 1793 par Robespierre, объявляет вследствие этого принципа свое посредничество между двумя классами современного общества: "entre les parias et les privilégiés". Первых она увещевает к тишине и соединению, прибавляя, что за ними теперь [число] сила, вторых приглашает к полному самоотвержению и [отречению] уничтожению всех своих преимуществ, прибавляя, что законы, их подтверждающие, не имеют никакой силы, ибо составлены ими самими, без участия народа. Прокламация заключалась грозными [словами] воззваниями к избранным классам: "Ralliez-vous donc, car vous avez besoin du pardon de ceux que vous avez si longtemps sacrifiés. Si, malgré cette promesse de pardon, vous persistez à vous isoler pour défendre l'ancienne forme sociale, vous trouverez à l'avantgarde, au jour de la lutte, nos sections organisées, et ce n'est plus de pardon que vos frères vous parlerons, mais de justice!".
Второй документ было письмо Бланки к Временному правительству о происшествиях в Руане, исполненное угроз и ненависти, доходившей до бешенства по чувству своего бессилия. Жалко, что величина документа не позволяет мне выписать его целиком. Отрывистые его фразы, здесь выписанные, могут дать о нем некоторое понятие: "La société républicaine centrale au gouvernement provisoire. CitoyensI La contre révolution vient de se baigner dans le sang du peuple. Justice, justice immédiate des assassins!
Depuis deux mois, la bourgeoisie royaliste de Rouen tramait dans l'ombre une Saint Barthélémy contre les ouvriers. Elle vait fait de grands approvisionnement de cartouches. L'autorité le savait".
Потом, после десятка коварных вопросов, имеющих целью отбросить на само Правительство подозрение в участии или в допущении руанских убийств, Бланки сравнивает это происшествие с экзекуцией короля Филиппа: "Ce sont bien les mêmes bourreaux et les mêmes victimes! D'un côté les bourgeois forcenés, poussant par derrière au carnage des soldats imbéciles qu'ils ont gorgés de vin et de haine; de l'autre des malheureux ouvriers tombant sans défense sous la balle et la baïonette des assassins… C'est une insurrection royaliste qui a triomphé dans la veille capitable de Normandie et c'est vous gouvernement républicain qui soutenez ces assassins révoltés! Est-ce trahison ou lâcheté? Etes-vous des soliveaux ou des complices?".
Конец документа выписываю целиком: "On ne s'est pas battus, vous le savez bien! On a égorgé! et vous laissez raconter glorieusement les prouesses des égorgeurs! Serait-ce à vos yeux, comme à ceux des rois, le sang du peuple n'est que de l'eau, bonne à laver de temps en temps des rues trop encombrées! Effacez donc alors, effacez de vos édifices ce détestable mensonge en trois mots que vous venez d'y inscrire: Liberté, égalité, fraternité!
Si vos femmes, si vos filles, ces brillantes et frêles créatures, qui promènent dans de somptueux équipages leurs oisiveté tissue d'or et de soie, étaient jetées là tout à coup à vos pieds, la poitrine ouverte par le fer d'ennemis sans pitié, quel rugissement de douleur et de vengeance vos feriez retentir jusqu'aux extrémités du monde!
Eh bien! allez! allez voir, étendus sur les dalles de vos hôpitaux, sur la paillasse des mansardes, ces cadavres de femmes égorgées, le sein troué de balles bourgeoises, ce sein, entendez-vous, qui a porté et nourri les ouvriers dont la sueur engraisse les bourgeois!…
Les femmes du peuple valent les vôtres et leur sang ne doit pas, ne peut pas rester sans vengeance!
Justice donc, justice des assassin!"
"Nous demandons": Здесь изложены четыре требования клубов: распущение руанской национальной гвардии, предание суду генералов, офицеров, командовавших там войском, и судей, разбиравших процесс, наконец, вывод всякого войска из Парижа: qu'en ce moment-même les réacteurs dressent dans des banquets fratricides, à une Saint-Barthélémy des ouvriers parisiens.
Оба документа эти особенно замечательны тем, что в сокращении представляют [весь процесс] всю внутреннюю жизнь нынешних клубов: воспоминания [прошедшей] клубов старой революции, сообщающих им форму для выражения, способов [уничтожения, невозможного, насильственного], каким разрешают они всегда общественные противоречения, изворот современных происшествий, сделанный столько же из страсти, сколько и по расчету, манера возбуждения [народа] страстей сравнениями, взятыми из двух концов общества, и, наконец, ненависть, происшедшая от собственной неудачной попытки (руанское дело возбуждено, как оказывается, парижскими клубами) и столь слепая, что для нее иногда начальники жертвуют собственным делом и "семи своими сектантами, как это ныне оказалось.
Вместе с тем, третий клуб des Amis du peuple Распайля с журналом того Же названия говорил в salle Montesquieu и писал потом воззвание и обвинения, если не превосходящие в, ожесточении предшествующую прокламацию, то, по крайней мере, еще более проникнутые ненавистью к отдельным личностям, составляющим Правительство, и к агентам его. "Commune de Paris" с Собрие, укрепившемуся со своим гарнизоном в доме rue de Rivoli, делалась день ото дня грознее. Несомненно, что существовал огромный и притом вооруженный заговор в недре самого Парижа.