– Я уже давно, – сказал он, – пытаюсь установить контакт с союзниками, уверен, что именно они станут победителями, и желаю сделать все возможное, чтобы ускорить эту победу. Моя мотивация – альтруистическая, просто после войны я намерен вновь заняться своими довоенными делами.
Мейер принял посетителя за коммерсанта, попавшего в черный список и старающегося войти в контакт с американцами, чтобы разблокировать замороженные средства. В Швейцарии таких типов хватало. Решив поскорее от него избавиться, Мейер попросил его перейти к делу.
В ответ доктор достал продолговатый конверт из внутреннего кармана своего плаща, извлек из него несколько листков бумаги и, расправив их, положил на стол перед Мейером. Тесты были напечатаны по– немецки, а в верхнем углу каждого листа стояла надпись "секретно". Это были документы, адресованные в министерство иностранных дел и подписанные Папеном, Абетцем и Нойратом, а точнее – копии телеграмм из немецких посольств в Анкаре, Париже и Праге на имя имперского министра фон Риббентропа.
Из Парижа Абетц сообщал о планах засылки с помощью вишийского правительства немецкой агентуры через Алжир в США и Северную Африку – в тылы английских войск. Нойрат докладывал об обстановке в Чехии. Несмотря на жесточайшие расправы с населением в качестве возмездия за убийство Райнхарда Гейдриха – "палача" Праги, немцы и спустя год опасаются, что чешское движение Сопротивления не сломлено. В Праге начинает поднимать голову оппозиция. Фон Папен из Турции извещал Берлин о попытках англичан засылать своих наблюдателей на Балканы через Стамбул.
Если эти сведения подлинные, то они имеют большую ценность. Мейер, стараясь не показывать своего волнения, спросил доктора, откуда у него эта информация.
Доктор молча посмотрел на него, затем тихо произнес:
– Из этого источника есть еще и другая информация. Я выступаю лишь в качестве посредника моего друга, работающего в немецком министерстве иностранных дел. Он сейчас в Берне. А приехал вчера, якобы в командировку, использовав это как предлог. Он ищет возможность вступить в контакт с союзниками. Я знаю его уже долгие годы. Могу вас заверить, что он стопроцентный антинацист и решил работать против Гитлера на собственный страх и риск. Ему хотелось бы познакомиться с вами лично. В знак доброй воли он и послал эти документы. Кое-какие сведения у него есть еще, их он тоже может вам передать.
Мейер попросил подождать в приемной и, извинившись, спешно помчался к Аллену Даллесу. В кабинете шефа он показал документы и рассказал о происшедшем. Возможность вступить в контакт с сотрудником министерства иностранных дел, сидящим в центре Берлина, и получить доступ к секретам нацистского режима, казалась невероятной. Скорее всего, это смахивает на ловушку.
– Усматриваю в этом три вероятности, – подумав, ответил Даллес. – Первая: немцы могут попробовать расшифровать наш секретный код, надеясь, что мы немедленно передадим полученные сведения в Вашингтон. А поскольку они прослушивают все швейцарские радиопередачи, в том числе и рекламные, они засекут и наши шифровки. Поскольку содержание им будет известно, то им не составит большого труда найти и ключ к нашему коду. Второе предположение: наш друг – агент-провокатор. Передав нам информацию, он донесет в швейцарскую полицию, и нас вышвырнут отсюда за шпионаж. Третья, наименее вероятная возможность: человек говорит правду.
Мейер сказал, что считал бы целесообразным проверить именно это предположение, поскольку доктор произвел на него впечатление искреннего человека. Даллес заявил о своем согласии продолжать игру по крайней мере до тех пор, пока они сами не увидят добровольца из министерства и не составят о нем свое мнение.
Мейер сбежал по лестнице и сообщил доктору Брауну, что готов встретиться с его приятелем сегодня же вечером на своей квартире. Приезжий как раз собирался поужинать с одним из коллег по министерству иностранных дел, после чего мог совместно с доктором Брауном прийти на встречу в полночь. Через полчаса к ним инкогнито собирался присоединиться Даллес. Мейер проживал в городском районе Кирхенфельд на берегу Аары, в центре дипломатического квартала. Он нарисовал схему и передал ее доктору, чтобы тот мог без лишних расспросов найти нужный дом.
Нейтральная Швейцария представляла собой тогда изолированный остров в бурном потоке событий войны, будучи со всех сторон окруженной странами оси. Поэтому американская миссия могла поддерживать связь с Вашингтоном только по радио. Иногда американцам удавалось контрабандным путем передавать в Лиссабон накопившуюся информацию через некоего посредника мавританского происхождения по прозвищу Паук. Путь этот был, однако, ненадежным и мог использоваться лишь время от времени. Поэтому нужно было срочно изыскать новые возможности как получения, так и передачи сведений. К тому же Вашингтон засыпал миссию неотложными вопросами. К тому моменту Муссолини был свергнут в результате бурных событий в Риме, шла подготовка к высадке союзных войск на юге Италии, англичане ночью, а американцы и днем непрерывно бомбили Германию. Так что возможность заглянуть, как говорится, в замочную скважину и увидеть, что творится в Берлине, была как никогда кстати.
В оставшееся рабочее время Мейер постоянно возвращался в мыслях к завязывающейся истории и никак не мог сосредоточиться на проблемах психологической войны. Поужинав в одиночку, он направился в свои холостяцкие апартаменты, расположенные этажом выше жилища американского военного атташе. Чтобы ожидавшиеся посетители не привлекали к себе внимания звонком, он оставил входную дверь слегка приоткрытой. Затем, сбив в миксере свой любимый напиток, уселся в кресле с журналом.
Ровно в полночь дверь бесшумно открылась. В прихожую вошел доктор Браун в сопровождении коренастого невысокого роста мужчины в кожаной куртке. Шляпы на нем не было, и лысина отсвечивала в неярком свете ламп. Мужчина и Мейер посмотрели внимательно друг на друга. Они не стали представляться и не протянули рук для пожатия. Несколько мгновений все стояли молча.
Мейер предложил посетителю снять куртку. Прежде чем раздеться, незнакомец сунул руку в карман. У Мейер никакого оружия не было, и он с тревогой подумал, успеет ли позвать на помощь офицера, живущего под ним, если посетитель достанет пистолет. Но немец извлек довольно больших размеров конверт коричневого цвета. На темно-красной мастике, которой он был прежде опечатан, четко виднелась свастика.
– Доктор Браун сообщил вам, что у меня есть еще кое-какая информация, – заговорил он на берлинском диалекте без всякого предисловия. – Если мне память не изменяет, здесь находится сто семьдесят шесть отдельных сообщений.
Произнеся эти слова, он положил конверт на небольшой журнальный столик, стоявший около дивана. Мейер быстро перелистал стопку бумаг. Это была информация о моральном состоянии немецких войск на русском фронте, сведения о разрушениях и саботаже французских участников движения Сопротивления, заметки о визитах в министерство японского посла и различные доклады Риббентропу. Большинство бумаг являлись расшифрованными телеграммами в министерство иностранных дел. Некоторые документы были сформулированы с протокольной точностью, другие носили характер стенограмм. Каждое из этих, даже самых небольших сообщений нашло бы, несомненно, свое место в мозаике стратегической и тактической информации о гитлеровской империи, собираемой американцами.
Когда Мейер заканчивал просмотр материалов, в комнату вошел Даллес, которого хозяин представил как коллегу по работе – мистера Дугласа. Затем он предложил всем присутствовавшим по бокалу виски. Взаимное недоверие, однако, сковывало языки, и разговор носил чисто формальный характер. Оба немца вели себя достойно, стараясь выдерживать дружелюбный тон, американцы же, сами того не осознавая, с трудом скрывали возбуждение. Разговор шел на немецком языке.
– Господа наверняка спросят, являются ли эти документы подлинными и каким образом они у меня оказались, – произнес незнакомец. – Это – материалы, побывавшие на моем письменном столе в министерстве иностранных дел.
Затем пояснил, что является референтом доктора Карла Риттера, возглавляющего отдел по связям министерства иностранных дел с вермахтом. Через его руки проходят не только телеграммы и меморандумы, поступающие из немецких иностранных представительств, но и материалы по военным операциям, секретному планированию подводной войны, передислокации войск и положению дел в военной администрации оккупированных районов, а также деятельности авиации Геринга.
– В мою задачу входит, – продолжил немец, – распределение поступающей информации по степени важности, прежде чем она попадет на стол Риттера.
Мейер и Даллес обменялись взглядами. Риттер был им хорошо знаком. Будучи немецким послом в Рио– де-Жанейро, он был в свое время одним из самых активных и опасных противников американцев, возглавляя громадную национал-социалистскую шпионскую сеть. Он отличался хладнокровием, наглостью и не брезговал никакими средствами. Мысль о том, что он мог повернуться к нацистам спиной, была маловероятной.
– Как долго вы работаете на этой должности? – спросил Мейер.
– Уже три года, – последовал ответ. – Я давно пытался выбраться из Германии для осуществления поставленной самому себе задачи, но требовались терпение и выдержка А вообще-то я служу в министерстве иностранных дел почти двадцать лет, попал туда задолго до прихода нацистов к власти, так что определенный опыт у меня имеется.
Он скромно пожал плечами, но в голосе послышалась скрытая гордость.
– С первого же дня, когда мне пришлось иметь дело с секретными документами, мне стало ясно, что надо найти пути и возможности их доставки нужным людям, – добавил он. – После событий в Перл-Харборе я старался через церковные круги Берлина установить контакт с американцами, но успеха не добился, хотя и приходилось извиваться наподобие змеи. Было ясно, что такое возможно только на нейтральной территории. И я посчитал, что самым подходящим местом является Швейцария. Я знал эту страну, где у меня были друзья – прежде всего доктор Браун. Поездка была бы непродолжительной, но сложность заключалась в том, чтобы найти правдоподобное обоснование для выезда.
И он решил предпринять своеобразную рекогносцировку, учитывая, что некоторым партийным боссам удается выезжать в отпуск за пределы рейха. Хотя он и не являлся членом партии, мог все же позволить себе, как чиновник с многолетним стажем, небольшой отдых. Он подал своему начальству заявление с просьбой предоставить краткосрочный отпуск, чтобы покататься на лыжах в Швейцарских Альпах или Италии. В просьбе ему, однако, отказали. Миновал почти год, прежде чем он предпринял новую попытку, дабы не вызывать подозрений.
На этот раз он заявил, что ему необходимо оформить развод со своей второй женой – якобы швейцаркой, для чего требуется встреча с адвокатом в Цюрихе. Ему объяснили, что дело, мол, не слишком срочное. По прошествии еще некоторого времени он заявил о своей готовности поработать в качестве дипломатического курьера, но ему ответили, что таковых вполне хватает.
Лишь через несколько месяцев ему удалось наконец осуществить свой замысел. Заместителем начальника курьерской службы министерства была фрейлейн Мария, молодая, но умная и рассудительная женщина, происходившая из прусской аристократической семьи. Он решил обратиться к ней, признавшись чистосердечно, что ему необходимо попасть в Швейцарию для решения деловых вопросов своих друзей, и спросил, не мог ли бы он съездить туда в качестве курьера.
– Примерно через неделю будет готова курьерская почта для отправки в Берн, – ответила она. – Думаю, что мне удастся послать вас.
На третьей неделе августа вопрос был решен, он получил выездную визу и выехал без происшествий в Швейцарию. Досмотру, как дипломат, он не подвергался и перевез материалы через границу, привязав их к ноге под брючиной. Расслабляться ему, впрочем, было рано. В Берлине, хоть затемненном и неприветливом, он знал каждый камень, в швейцарской же столице не был уже долгие годы. А она показалась ему совершенно иной и чужой. Ему приходилось опасаться не только немецких агентов, но и швейцарской тайной полиции, вынюхивавшей шпионов. К тому же более двух – максимум трех дней оставаться в Берне он не мог. Не имел он возможности остановиться и в какой-нибудь маленькой гостинице, так как министерство иностранных дел Германии имело свой счет в "Терминусе", что на привокзальной площади, где для него зарезервировали номер. Он знал, что за ним там будет установлена слежка, людей, с которыми он станет контактировать, тоже возьмут на заметку, а телефонные разговоры наверняка прослушиваются. Лишь по прошествии нескольких часов ему удалось позвонить доктору Брауну из уличного телефона-автомата. Вот каковым был его путь до апартаментов Мейера.
Американцы знали о существовании довольно слабого немецкого подполья, состоявшего из армейских офицеров и некоторых гражданских лиц, которые никак не могли решить, следует ли убить Гитлера или же просто арестовать, после чего начать мирные переговоры с союзниками. Среди заговорщиков были также представители старого немецкого дворянства, ремесленники и политики. Незнакомец мог, конечно, принадлежать к их кругу, но для выяснения этого нужно было соответствующее подтверждение.
– Мы не знаем, – прервал его рассказ Даллес, – не являетесь ли вы агентом-провокатором.
– Вы были бы слишком наивными, – согласился немец, – если бы у вас не возникло никаких подозрений. Сейчас я не могу доказать, что таковым не являюсь. Однако если бы я был провокатором, то вряд ли сумел бы представить вам такое количество секретной документации. Согласитесь, для отвода глаз вполне хватило бы двух-трех бумаг.
Он немного помолчал и откашлялся. Доктор Браун глянул на курьера и сказал:
– Если мой друг не станет возражать, я приведу одну фразу, которую он произнес вчера при нашей встрече. Он провозгласил тост: "Недостаточно сжимать руку в кулак в кармане, надо, чтобы он мог нанести удар".
Эти слова произвели на американцев благоприятное впечатление. Тем не менее они подумали: может быть, за этим все же что-то скрывается, скажем, предоставление документов в обмен на освобождение немецких военнопленных или что-либо другое.
Доктор Браун усмехнулся, как бы прочитав их мысли:
– Должен признаться, что мы сначала обратились в британское посольство. Там меня немного знают. Когда же меня спросили о финансовых условиях, а я ответил: "Никаких" – то меня не стали принимать всерьез, а попросту высмеяли, сказав, что это все не более как шутка и к тому же глупая.
– Каковы же ваши условия? – спросил Мейер.
Курьер посмотрел сначала на него, потом на Даллеса и медленно проговорил:
– Господа, я ненавижу нацистов. Для меня они – враг номер один. По отношению к большевикам я испытываю то же самое. И те и другие представляют опасность для мира. Но ведь идет война, а страдает народ. Попробуйте поверить, что я действительно – немецкий патриот, человек с совестью, и таких людей в Германии довольно много. Все, что мы просим в качестве оплаты за наши услуги, сводится к оказанию нам помощи и поддержки после войны как в моральном, так и в материальном плане.
– Сейчас трудно предугадать, что будет после войны, – заметил Даллес. – Сначала ее надо выиграть. – Нагнувшись вперед, он постучал костяшками пальцев по столу.
Было уже три часа ночи. Немцы по соображениям безопасности оставаться дольше не могли. Да и курьеру предстояло выехать в Берлин утренним поездом. Следующую поездку он, по-видимому, сможет предпринять в Швецию. Конечно, необходимо какое-то время, чтобы проверить переданную им информацию. И еще. Для того чтобы ему легче было установить контакт с американским посольством в Стокгольме, необходим псевдоним для идентификации.
Потом уже никто не мог вспомнить, откуда и почему появилось имя Джордж Вуд. Может, какую-то роль сыграло постукивание Даллеса по крышке стола. Но как бы то ни было, на этом имени и остановились, восприняв это как хорошее предзнаменование. При прощании мужчины крепко пожали друг другу руки, и Джордж Вуд и доктор Браун бесшумно спустились по лестнице, Даллес и Мейер после ухода немцев до самого рассвета занимались сортировкой документов. Обменявшись мнениями, пришли к выводу, что стоит рискнуть пойти на предложенную игру и сообщить обо всем в Вашингтон. В течение дня составили обстоятельную депешу с изложением данных о Вуде и просьбой об ускоренной их проверке.
А Вуд в это время сидел в вагоне поезда, мчавшегося в Берлин, уютно устроившись в углу купе. Хотя за истекшие четверо суток он почти не спал – подушки в номере "Терминуса" были едва помяты, – он не чувствовал усталости. Он испытывал такое же радостное волнение, как и после прыжка на лыжах, совершенного им однажды после длительной тренировки, хотя американцы не дали ему никаких доказательств их доверия, а риск, ожидавший его, был очень велик. Как бы то ни было, ему удалось-таки совершить после длительного выжидания первый шаг.
Незаметно он задремал, а когда проснулся от толчка поезда, за окном уже пробегали пригороды Берлина. Хотя день клонился к вечеру, он сразу же поехал на работу на Вильгельмштрассе, чтобы доложиться и посидеть за своим письменным столом. С этой минуты он должен стать еще более осторожным, чем когда-либо, отгородиться от всех стеной молчания, делая вид, что поглощен лишь работой. Самым тяжелым для него было то, что он не мог ни с кем поделиться своими секретами, хотя у него были друзья и знакомые, тоже по-своему не принимавшие нацизм.
За исключением участившихся бомбардировок Берлина жизнь в городе протекала относительно спокойно. Но когда он шел по улицам с вокзала, дома показались ему более серыми и обветшавшими.
На его письменном столе лежала записка с пометкой "Срочно!". Развернув ее, он прочитал: "Немедленно явитесь к чиновнику по вопросам безопасности".
Страх так и пронизал его. Неужто им удалось что– либо уже обнаружить?
Чиновник оказался человеком с бледным лицом и глубоко запавшими глазами, подозрительно сверлившими собеседника. Когда Вуд зашел в его кабинет, он сидел, насупившись, за столом с телеграммой в руках, которую держал как готовое вот-вот развалиться пирожное.
– Вы ездили в Берн в качестве курьера? – спросил он. Голос его звучал глухо.
– Так точно.
– До нас дошло, что вы почти всю ночь с 23-го на 24-е провели вне стен "Терминуса".