Сторонники "порядка" не скрывали, что речь идет о подавлении не только уличных выступлений, но и об уничтожении органов самоуправления трудящихся. Так, на совещании 16 июля в Ставке, в котором участвовали Керенский, министр иностранных дел кадет Терещенко, главковерх Брусилов, начштаба главковерха генерал Романовский, главкомы фронтов и начальники штабов фронтов, комиссары Временного правительства и т. д. (в т. ч. генералы Деникин, Клембовский, Алексеев, Рузский, комиссар правительства Борис Савинков и др.) шел откровенный разговор о запрете Советов и солдатских комитетов. "Их необходимо уничтожить – заявил генерал Алексеев – Конечно, сразу этого сделать нельзя, к этому надо придти постепенно". Аналогичные требования выдвигали Брусилов, Клембовский и другие армейские руководители. Керенский и Терещенко заверили собравшихся, что приложат все усилия, чтобы железной рукой установить в стране порядок. Было принято решение начать готовить в тылу верные правительству части (начиная от "батальонов смерти" до крупных соединений, по словам Савинкова, вплоть до армии), которые "могли бы стать опорой в надвигающейся гражданской войне".
Но дело не только в том, что правительство и верхи армии стали готовиться к установлению военной диктатуры, ограничивая демократические свободы на фронте и в тылу. Советы на деле теряли влияние на текущую политику. Так, государственный контролер в новом коалиционном составе Временного правительства (сформированного 24 июля по "индивидуальному" принципу), кадет Ф. Ф. Кокошкин заявлял в своем отчете перед московскими кадетами в середине августа: "За месяц нашей работы совершенно не было заметно влияния на нее Совдепа. Влияние левых партий не мешало работе правительства. За этот месяц на заседаниях совершенно не упоминалось о решениях Совдепа, и постановления правительства не применялись к ним". Таким образом, в своей оценке положения дел Ленин был очень реалистичен и близок к истине.
Частичный отказ от "советской" тактики был для Владимира Ильича вынужденной реакцией на поражение революции. Понимание этого момента важно для ответа на вопрос о том, что стало движущей силой той эволюции, которая привела большевизм от предельно демократических деклараций и практик первой половины 1917 г. к жесткой авторитарной и централистской системе, выстроенной к концу 1918 г. (и эволюционировавшей потом этап за этапом к запрету внутрипартийных фракций в 1921 г., к травле внутрипартийной оппозиции в 1920-х, к "культу личности", 1937 г. и т. д.). Конечно, было бы нелепо говорить, что дальнейший путь со всеми его остановками был определен уже июльские дни 1917 г. Впереди было еще много развилок и противоречий. Однако первый шаг от "Апрельских тезисов" к "Очередным задачам советской власти" был сделан Лениным (вернее был предложен им) именно в тот момент, после (временного) поражения революции, в качестве вынужденной меры.
Но ленинские идеи вовсе не были восприняты партией "на ура". Проповедовавшаяся самим вождем демократическая стратегия ориентации на Советы оказалась мощным предохранителем от колебаний в сторону "авангардизма". При этом позиция самого Ленина была весьма сложной, но она оставляла в силе демократические идеалы, что отразилось и в теоретических текстах, написанных Лениным после июльских дней.
* * *
Сохранилась записка Ленина Каменеву, написанная между 5 и 7 июля 1917 г., т. е. практически сразу после "июльских дней". В этой записке Ленин писал: "если меня укокошат, я Вас прошу издать мою тетрадку: "Марксизм о государстве"…". Как известно, опасения Ленина не оправдались, и ему довелось самому поработать над тетрадью с "синей обложкой, переплетенной". Результатом этой работы стала одна из самых известных работ Ленина, "Государство и революция", написанная в августе – сентябре 1917 г. на основе материалов и черновых набросков, сделанных еще в январе – феврале 1917 г.
В трудной и опасной ситуации, в которой оказались большевики после "июльских дней", когда Ленин всерьез опасался за свою жизнь, издание брошюры о государстве представлялось Ленину весьма важной задачей, настолько, что он заботился о ее реализации даже на случай собственной смерти. В следующие 2–3 месяца, находясь в подполье, и оттуда пытаясь руководить повседневной работой партии, Ленин все же отрывал от практических забот силы и внимание для работы над теоретической книгой. Все это говорит о той значимости, которую вождь придавал вопросу о государстве в тот момент.
"Государство и революция" – стало обобщением теоретических и практических поисков Ленина в области организации власти. Хотя материалы для книги собирались им еще в эмиграции, зимой 1916–1917 гг., над самим текстом он работал после июльских дней, в Разливе и в Финляндии. Поэтому "Государство и революция" отражает взгляды Ленина уже после того, как он призвал партию отказаться от лозунга "Вся власть Советам".
"Государство и революция" – одно из самых удивительных произведений Ленина. Здесь он предельно заостряет критику умеренных социалистов ("оппортунистов") как раз по вопросу о государстве и подчеркивает близость революционного марксизма с анархизмом: "Мы вовсе не расходимся с анархистами по вопросу об отмене государства, как цели". Даже касаясь непосредственной конъюнктуры момента, Ленин видит единственный выход для революции в победе именно советской модели (которую он считает уже "не вполне государством"). Главная ошибка и преступление "соглашателей", по словам большевистского вождя заключается как раз в стремлении избежать коренного переустройства государства на советских началах.
В этой работе он пишет, что необходимо "разбить старую чиновничью машину и тотчас же начать стоить новую, позволяющую постепенно сводить на нет всякое чиновничество", что "<Парижская>Коммуна – первая попытка пролетарской революции разбить буржуазную государственную машину и "открытая наконец" политическая форма, которую можно и должно заменить разбитое". Советы русской революции Ленин считает развитием этой впервые "открытой наконец" парижскими коммунарами формы организации общества, которая должна прийти на смену традиционным государственным формам.
Вместе с тем, Владимир Ильич подчеркивает принципиальный экономический централизм марксизма: "Маркс расходится и с Прудоном и с Бакуниным как раз по вопросу о федерализме (не говоря уже о диктатуре пролетариата). Из мелкобуржуазных воззрений анархизма федерализм вытекает принципиально. Маркс централист. И в приведенных его рассуждениях нет никакого отступления от централизма". Однако в 1917 г. Ленин отказывался видеть противоречие между предельным демократизмом Советов (и разрушением старого государственного аппарата), с одной стороны, и экономическим централизмом с другой. Критикуя Каутского и Бернштейна, Ленин утверждает, что "Централизм возможен и со старой, и с новой государственной машиной. Если рабочие добровольно объединят свои вооруженные силы, это будет централизм, но он будет покоиться на "полном разрушении" государственного централистического аппарата, постоянной армии, бюрократии".
Суммируя свое политическое кредо, вождь большевиков писал что вопреки "корыстным" усилиям "буржуазных идеологов (и их прихвостней вроде гг. Церетели, Черновых и К)", вполне назрел вопрос социалистических трансформаций, которые он понимал как "экспроприацию капиталистов, превращение всех граждан в работников и служащих одного крупного "синдиката", именно: всего государства, и полное подчинение всей работы всего этого синдиката государству действительно демократическому, государству Советов рабочих и солдатских депутатов".
Представляется, что Ленин все-таки недооценивал значение вопроса о централизме в перспективе прямой советской демократии. В будущем, когда практика выявит реальность противоречия между "действительно демократическим государством Советов рабочих и солдатских депутатов" и государственным централизмом, доведенным до превращения государства в "один крупный "синдикат"", большевики вынуждены будут выбирать между сторонами этого противоречия, и, как известно, они сделают выбор в пользу "синдиката".
Однако в "Государстве и революции" стратегическая ориентация Ленина остается вполне в согласии с духом и буквой "апрельских тезисов". В своем теоретическом труде Ленин ни на йоту не отошел от идеалов демократической революции, высшим достижением которой он видел полновластные Советы.
Таким образом, поведение советского большинства не заставило Ленина изменить свое отношение к самой советской модели. Однако тактические установки вождя все же существенно изменились.
В статье "К лозунгам", написанной в середине июля, Ленин утверждает, что "Советы могут и должны будут появиться в этой новой революции, но не теперешние Советы, не органы соглашательства с буржуазией, а органы революционной борьбы с ней. Что мы и тогда будем за построение всего государства по типу Советов, это так. Это не вопрос о Советах вообще, а вопрос о борьбе с данной контрреволюцией и с предательством данных Советов". Т. е. Владимир Ильич сохраняет в силе стратегическую установку на антибюрократическую революцию и замену государственного аппарата Советами, напрямую связанными с массовым движением. Более того, Ленин писал, что "если бы власть своевременно перешла бы к Советам", "было бы всего легче, всего выгоднее для народа".
Однако формула революционной тактики у Ленина теперь звучала по-новому: "Свержение буржуазной контрреволюции не может дать ничто, никакая сила, кроме революционного пролетариата. Именно революционный пролетариат … и должен самостоятельно взять в свои руки государственную власть…". До этого, в статье "Политическое положение" Ленин писал: "Цель вооруженного восстания может быть лишь переход власти в руки пролетариата, подержанного беднейшим крестьянством, для осуществления программы нашей партии". Тактика овладения возникающим снизу аппаратом Советов откладывалась до тех пор, пока уже пришедшая к власти партия большевиков не создаст "новые Советы".
Получается, что для победы революции и построения "государства по типу Советов", необходимо вооруженное восстание, направленное, в том числе, против "данных Советов", которое даст власть "пролетариату". Во главе победоносного пролетариата, по мысли Ленина, может стоять только большевистская партия. Уже 16 июля Сталин на вечернем заседании 2-й Петроградской общегородской конференции большевиков дал интерпретацию этой мысли Ленина: "власть должна быть передана классам, а не учреждениям". В какие учреждения организуются классы? Предполагалось, что они будут организоваться вокруг партий.
До сих пор в стратегических и тактических установках Ленина не было противоречий. Дорога к "государству по типу Советов" представлялась ему прямой. Теперь же он впервые высказался за то чтобы сделать "диалектический крюк", отвернувшись от колебаний массового движения (представленного Советами) в пользу авангардистского проекта переворота, проведенного руками передовой партии. Во имя передачи власти новым, "революционным Советам".
Представляется, что статьи середины июля стали первым шагом Ленина на пути от ориентации на массовое движение к авангардизму, который составлял другой аспект большевистской политической культуры. Однако эта уступка авангардизму была подчеркнуто условной и вынужденной. В ее основе лежала мысль о том, что само советское большинство идет на разрыв с массовым движением, подвергая революцию угрозе военной диктатуры.
Корниловский мятеж
Главным политическим действом августа – до корниловского мятежа – было Московское Государственное совещание, проходившее в Первопрестольной 12–15 августа. Это мероприятие было задумано Керенским для того чтобы эффектно презентовать программу вновь сформированного коалиционного правительства и заручиться поддержкой "цвета русского общества"
Поскольку было очевидно, что любые принципы демократического представительства приведут к преобладанию "левых" и сделают состав совещания нелояльным правительству, его состав был сформирован почти произвольно. Так, из почти 2500 человек, принявших участие в Совещании, 488 были депутатами Государственной думы всех четырех созывов, 147 были гласными городских дум, 117 – представителями армии и флота, 313 человек были приглашены от кооперативов, 150 от торгово-промышленных кругов и банков, 176 от профсоюзов, 118 от земств; лишь 129 человек представляли Советы крестьянских депутатов и 100 – Советы рабочих и солдатских депутатов; присутствовали также представители интеллигенции (83 человека), национальных организаций (58), духовенства (24) и т. д. В итоге, по словам "Известий" "визитки и сюртуки преобладали над косоворотками"
Никем не избранное, Совещание, разумеется, не имело никаких формальных полномочий, о чем, например, заявил Керенский: "Не подобает в настоящем собрании кому бы то ни было обращаться с требованиями к правительству". "Оговорка" министра-председателя была не случайна, Совещание собирали не для того чтобы перед ним отчитываться, а для того чтобы имитировать поддержку со стороны "общественности"
Большевики с самого начала не испытывали иллюзий насчет роли Московского Государственного совещания. Уже 5 августа ЦК обсуждает партийную тактику по отношению к Совещанию. Дело в том, что ЦИК, опасаясь, что большевики сорвут "единение" с правыми силами, не включил их представителей в состав советской делегации. В этих условиях, первой реакцией было призвать к бойкоту. За эту идею высказались 4 участника из 17 присутствовавших. Семеро выступили за то, что бойкот ничего не даст. Но полное единодушие вызвала идея использовать Совещание как площадку для разоблачения замыслов правящих кругов, пытавшихся подменить такими безответственными собраниями созыв Учредительного собрания.
Поскольку, даже после того как ЦИК отказался включать большевиков в состав своей делегации на московское совещание, некоторые большевики все же прошли через другие квоты (от городского самоуправления, профсоюзов, рабочих кооперативов и т. д.), было единогласно решено "входить, организовать фракцию, которая выработает декларацию, и уйти, как только откроется совещание и выберут президиум (до начала работ совещания)". Для подготовки этих шагов, было решено провести кампанию в "Рабочем и солдате", а также подготовить резолюцию ЦК по вопросу о Московском совещании и напечатать отдельной брошюрой воззвание по этому поводу.
В тот же день Петербургский комитет РСДРП(б) принял решение бойкотировать Московское Государственное совещание поскольку представители партии в ЦИК были на него не допущены. ПК искренне считал, что принимая такое решение выполняет решение Центрального комитета. Однако это недоразумение было ликвидировано на следующий день, 6 августа, когда ЦК проинформировал ПК относительно своего решения. Дальнейшей дискуссии по поводу отношения к Московскому совещанию не последовало.
Шестого августа ЦК принял официальную резолюцию "О московском совещании 12 августа". Это последнее квалифицировалось большевистским руководством, как попытка создания "сильного общероссийского центра" "контрреволюционной буржуазии". "Московское совещание имеет своей задачей санкционировать контрреволюционную политику, поддерживать ведение империалистической войны, встать на защиту интересов буржуазии и помещиков, подкрепить своим авторитетом преследование революционных рабочих и крестьян. Таким образом, Московское совещание … на деле является заговором против революции, против народа"
Исходя из этого, в партийной печати, в массовых организациях, на предприятиях и в казармах Питера, Москвы и ряда других городов была проведена агитационная кампания. В Центральном органе партии ("Рабочий и солдат", потом "Пролетарий") с 8 по 17 августа был помещен ряд статей, призывавших членов и сторонников партии протестовать против Государственного совещания в Москве. Аналогичные, даже еще более острые статьи публиковались в региональной партийной прессе, особенно в Кронштадте и Москве. Опубликованное в день открытия Московского совещания Воззвание ЦК РСДРП(б) призывало: "Организовывать массовые митинги протеста против этой контрреволюционной махинации"
Московское областное бюро РСДРП(б) выступило с инициативой проведения общегородской забастовки протеста. Его поддержали Московский комитет партии, а также районные Советы Москвы, находившиеся под значительным большевистским влиянием. И, хотя Моссовет, с небольшим перевесом, отклонил идею проведения забастовки, 12 августа рабочие большинства московских предприятий не вышли на работу. Бастовало до 400 тысяч человек. Некому было даже обслуживать буфет Большого театра, где собрался "цвет русского общества"
Борьба против Государственного совещания показала, что большевики вернули и даже нарастили свое влияние в пролетарской среде, а также продемонстрировала, что в отличие от "всех живых сил страны", как именовали делегатов Совещания, тонувшего в противоречиях между правыми и центристами, РСДРП(б) способна выдвинуть единую политическую линию и эффективно воплощать ее в жизнь.
Во время заседаний Государственного совещания произошло еще одно почти никем не замеченное, но символическое событие. Политическая физиономия совещания выявилась вполне определенно, а правые силы заранее готовились к триумфальной встрече генерала Лавра Корнилова, поэтому у левых, включая сюда представителей советского большинства, была реальная причина опасаться того, что попытка установления диктатуры может произойти прямо на этом совещании. Поэтому Московский Совет создал 12 августа сформировал Временный революционный комитет, призванный защищать Советы от покушений справа. Этот орган был, фактически, прообразом Военно-революционного комитета, который возьмет власть в Питере в октябре. В его состав вошли по два представителя от трех революционных советских партий, включая большевиков. Причем, выслушав от Юровского информацию об этом, ЦК 14 августа не только не осудил действий московских товарищей, но и решил еще создать Информационное бюро с эсерами и "остатками ЦИК", которое должно было координировать действия советских партий в случае попытки военного мятежа в Москве. Несмотря на недоверие к "соглашателям", большевистское руководство оказалось готово к сотрудничеству с ними в условиях наступления контрреволюции.