Суд пэров должен был включать в себя графа Уилтширского, Томаса Болейна, отца Анны и Джорджа, но его в данном случае извинили и на участии в суде не настаивали. Герцог Норфолк, брат матери обвиняемых, в суде участвовал и голосовал за обвинительный приговор. Генри Перси, 6-й граф Нортумберленда, с которым Анна когда-то обручилась, тоже был в числе судей. Когда приговор был объявлен, он потерял сознание и упал на пол. Его пришлось унести, и через восемь месяцев он умер.
17 мая 1536 года все мужчины, "любовники" Анны, проходившие по ее делу, были казнены, включая и ее брата Джорджа. 19 мая 1536 года была казнена и Анна Болейн. По закону женщин за государственную измену казнили не четвертованием, как мужчин, а сожжением на костре. Король Генрих в милости своей заменил ей приговор на простое отсечение головы, и даже более того – по ее просьбе топор был заменен мечом. Поскольку в Англии так не казнили, был специально выписан палач из Франции, известный своим умением.
Перед смертью, уже на эшафоте, Анна Болейн отдала своей сестре Мэри свой молитвенник. По обычаю, осужденному дозволялось сказать последнее слово, и королева использовала это право. Речь ее сохранилась – ее записал по памяти кто-то из очевидцев:
"…Люди христианские! Я должна умереть, ибо в согласии с законом я осуждена, и по законному приговору, и против этого я говорить не буду. Не хочу ни обвинять никого, ни говорить о том, почему меня судили и приговорили к смерти. Я лишь молю Бога хранить Короля и послать ему многие годы правления над всеми вами, ибо более кроткого и милосердного государя доселе не бывало, а для меня он всегда был полновластным и добрым Господином. Если кто-нибудь вздумает вмешаться в мое дело, я прошу его рассудить как можно лучше. А теперь я оставляю сей мир и всех вас и молю вас молиться за меня. Господи, смилуйся надо мной. Богу препоручаю я душу мою…"
По английским обычаям, после этого осужденный должен был положить голову на плаху и подставить шею под удар топора. При казни мечом, на французский лад, приговоренный вставал на колени, его шея была полностью открыта, а голову он должен был держать высоко. Дальнейшее зависело от искусства палача.
В случае Анны Болейн он оправдал свою репутацию и снес ей голову одним ударом.
Глава 10
Знамя восстания Благодатного Паломничества
I
Как человек находит свою Судьбу – или, наоборот, как Судьба находит нужного ей человека? Вопрос, по-видимому, ответа не имеет – это просто случается. Роберт Аск, путешествовавший по своим делам в октябре 1537 года по дороге из Йоркшира в Лондон, вряд ли думал о такого рода абстрактных вопросах. Осень в северной Англии дождливая, ехал он верхом, по размокшим дорогам, устал, мечтал только об отдыхе, да и вообще Роберт Аск был человек положительный.
Он происходил из в меру зажиточной дворянской семьи, связанной родственными узами с могущественным кланом семейства Перси, графов Нортумберлендских. Дед Роберта Аска с материнской стороны был бароном, а его отец – рыцарем и именовался "сэром". Но, к сожалению, сам Роберт был младшим сыном в большой семье и, следовательно, надежд на наследство питать не мог. При отсутствии земельного или денежного капитала ему предстояло рассчитывать только на то, что он получил в качестве капитала социального, – на образование и хорошие манеры.
Одно время Роберт Аск служил секретарем графа Нортумберлендского, а потом стал юристом. Его приняли в ассоциацию Линкольн-Инн, он приобрел некоторую практику и круг клиентов и вот сейчас как раз спешил по своим обычным рутинным делам дорогой, все повороты которой он знал назубок, потому что ездил по ней еще студентом. А сейчас ему было 37 лет, и никаких приключений он не искал.
Когда он перебрался через реку Эмбер и оказался уже не в Йоркшире, а в Линкольншире, он вдруг обнаружил, что попал в самый центр восстания. Мятеж был совершенно спонтанным и возник из-за того, что распространились слухи о предстоящей "визитации" местных монастырей королевскими уполномоченными.
"Визитация" же была словом страшным. Король передал свои полномочия главы Церкви Англии заместителю, назначив его генеральным викарием по церковным делам.
Ему было поручено "…упорядочить дела мелких монастырей и привести их в должное состояние…". Нечто подобное делал Томас Кромвель для кардинала Уолси, и тогда целью "упорядочивания" было закрытие монастырей и перевод их фондов и собственности в руки кардинала, который намеревался таким образом финансировать два новых колледжа в Оксфорде. Сейчас цель была другой – изьятие собственности монастырей в пользу казны. Но занимался этим по-прежнему все тот же Томас Кромвель, и бедой монахов было то, что он досконально знал свое дело. К тому же им было больше некуда жаловаться – все апелляции – или в Рим, или даже к руководству монашеских орденов за границей – теперь были приравнены к государственной измене.
Уж какие там тонкие различия в церковной доктрине разделяли Папу Римского и короля Англии, люди в Линкольншире не вникали. Но монастыри были старинными и чтимыми учреждениями и делали немало добра – скажем, в голодные годы служили "центрами социальной защиты", если уж мы используем современное выражение для описания того, что они делали. А делали они то, что кормили голодных и помогали бедным и служили чем-то вроде гостиниц для путешествующих – в общем, их ограбление стало рассматриваться как грех. Этому надо было положить конец, пусть даже и оружием.
Во главе восстания встал сапожник, Николас Мелтон, он-то всем и распоряжался. И теперь спонтанно начавшийся мятеж искал даже не руководителей, а просто грамотных людей, способных связно изложить их требования.
Роберт Аск им вполне подошел.
II
Собственно, отказаться ему было бы даже и затруднительно. Он путешествовал как человек со средствами, то есть не шел пешком, а ехал на лошади. По виду он явно был джентльменом, в том смысле, который тогда вкладывался в это слово: грамотный человек из приличной семьи, уж с ним-то власти будут разговаривать, не так ли? А на случай, если джентльмен начнет упираться и не захочет немедленно принести клятву в том, что будет верен "…всемогущему Господу нашему, Иисусу Христу, и святой католической Церкви, и повелителю нашему, королю Генриху…", они его немедленно вздернут на виселицу.
Формула клятвы была Роберту Аску даже не произнесена, а зачитана, хотя и написана была с безумным количеством ошибок. И от него по-хорошему требовали, чтобы он, во-первых, поклялся в верности этой формуле, во-вторых, исправил в ней ошибки, в-третьих, доставил властям.
Противоречия в том, что клясться надо было одновременно в верности и королю, и католической – именно католической – Церкви, они не видели совершенно.
Роберт Аск как-никак был юристом и не мог не увидеть того, что документ, так сказать, противоречив. Но его это не смутило – он взялся за дело с огромным энтузиазмом. Видимо, нечто подобное уже давно копилось в его душе, и он помчался по дорогам Линкольншира уже не по направлению к Лондону, а по окрестным местам, поднимая их на восстание.
Город Линкольн пал без всякого сопротивления, и оттуда королю и были направлены "…смиренные петиции…" с изложением требований восставших. Написаны "петиции" были уже вполне вменяемо, и просьбы заключались в отставке чиновников, ответственных за "визитации", и в отмене самих "визитаций". Король ответил вполне предсказуемым образом – он заклеймил Линкольншир как "…гнездо мятежников и заговорщиков…" и приказал верным своим подданным немедленно подавить восстание.
Крупные магнаты – герцог Норфолк, герцог Саффолк, граф Шрюсбери – немедленно начали собирать свои отряды и столь же немедленно обнаружили, что их вассалы собираются медленно и неохотно. Ближайшим из них к Линкольну был Чарльз Брэндон, 1-й герцог Саффолк, муж сестры короля Генриха, и человек, безусловно ему верный. Он развернул свое знамя, но сумел собрать под него не более тысячи человек. А против него стояло по крайней мере вдесятеро больше людей, и у них было оружие. Но Чарльз Брэндон был умным человеком. Он не пошел на врага, как ему предписывалось из Лондона. В бою его, несомненно, сокрушили бы сразу – но он просто стоял в угрожающей позиции – и сумел протянуть достаточное время, целых 12 дней. В среде восставших начались разногласия, руководство их рассыпалось, а вслед за этим рассыпалось и ополчение. Восстание в Линкольншире угасло само по себе, и это стало бы концом истории, которую мы здесь рассказываем, если бы не одно дополнительное обстоятельство.
Обстоятельство это заключалось в том, что Роберт Аск пересек реку Эмбер в обратную сторону и добрался до родного ему Йоркшира.
III
Пилигрим, как нам известно из словаря, – это странствующий богомолец, паломник. Крупное восстание, начавшееся в Йорке, а затем перекинувшееся на всю северную Англию, получило название "Благодатное Паломничество" (англ. "Pilgrimage of Grace") – и разрослось оно в огромной степени именно благодаря усилиям Роберта Аска. Он внес в хаос некоторый порядок – во всех городках Йоркшира, что он проезжал, он велел дожидаться условленного сигнала: колокольного звона в главной местной церкви. Когда сигнал был дан – Аск организовал некое подобие штаба и разослал гонцов по округе с приказом звонить в колокола, – то разом восстала вся округа. В качестве эмблемы и знамени была принята чаша с Кровью Христовой на красном поле и святые раны Христа, его пронзенные гвоздями руки и ноги, изображенные по углам знамени.
Вместе с архиепископом Йорка, Эдвардом Ли, войско восставших двинулось на юг, в направлении Лондона. На его пути стоял только герцог Норфолк с пятью тысячами своих людей, и уступал он по численности своему противнику по меньшей мере вчетверо.
Король Генрих явно не понимал, что, собственно, происходит, и слал Норфолку приказ за приказом, требуя сокрушить мятежников, – но, на его большое счастье, герцог его не послушался.
Он сделал то же самое, что и Чарльз Брэндон, герцог Саффолк, – он стал тянуть время. В конце концов, прокормить большое войско, стоящее в поле, было очень нелегко. В те времена даже в Лондоне жило где-то от 40 до 50 тысяч человек, в Йорке, столице севера Англии, – разве что тысяч десять. В общем, руководству восставших надо было решаться – или идти вперед и драться, или начинать переговоры, – и они выбрали путь переговоров.
Теперь они требовали, чтобы отделение Церкви Англии от Рима было прекращено, чтобы Томаса Кромвеля немедленно уволили и наказали, чтобы принцесса Мария, дочь Генриха Восьмого от его брака с Катериной Арагонской, вновь была признана законной дочерью короля, чтобы выбор членов Парламента меньше зависел от королевской воли и чтобы парламентарии имели полную свободу высказываться так, как считают нужным. И конечно, они требовали полной амнистии для всех, кто участвовал в восстании.
К этому времени до Генриха Восьмого начало доходить, насколько опасно его положение. В каком-то смысле он в данный момент был очень похож на Ричарда Третьего в 1485 году, сразу перед его крушением. Он, законный король, кликнул на помощь своих верных вассалов, но они что-то задерживались…
И он дал герцогу Норфолку соответствующие инструкции. Когда 6 декабря 1536 года в лагерь войск Норфолка явились делегаты восставших – десять рыцарей, десять сквайров и десять лиц, дворянским званием не обладавших, – их встретили со всей возможной учтивостью. Все их требования принимались – даже без обсуждения. Все, что от них требовалось, – это мирно разойтись по домам. Конечно, были люди, сомневающиеся в королевской милости. Но тут большую роль опять сыграл Роберт Аск – он заявил, что королевское слово для него является достаточной гарантией и что он свои полномочия "…главы и капитана восставших…" с себя слагает. В ответ он получил личное письмо от короля Генриха. Тот приглашал Роберта Аска навестить его для того, чтобы провести Рождество при королевском дворе.
Ему не просто гарантировалась безопасность – Генрих выражал желание познакомиться с ним поближе и обсудить с ним все накопившиеся вопросы в ходе личной беседы. Для человека вроде Аска такое приглашение было неслыханной честью – оно уж скорее подобало бы графу или герцогу. И оно было с благодарностью принято…
Роберт Аск отправился в путь – поговорить со своим королем о важных вопросах правления государством.
IV
Его встретили очень радушно. Король Генрих попросил Роберта Аска изложить письменно все, что он хотел бы сказать, – и о целях восстания, и о том, как оно проходило, и о том, почему он считает меры, принятые против монастырей, столь несправедливыми. Написанное было внимательно прочтено и одобрено. На прощание Генрих подарил своему гостю дорогой плащ с собственного плеча – и тот отправился домой в полной уверенности, что король Генрих ему и друг, и политический союзник. Примерно в этом духе он и писал другим лидерам восстания, которым в отличие от него не довелось поговорить лично с Генрихом VIII, их милостивым и законным государем.
Лидеры, вообще говоря, сомневались. Уже и новый, 1537 год благополучно наступил, но ничего не менялось. И архиепископ Кентерберийский, Томас Кранмер, оставался на месте, и Томас Кромвель, генеральный викарий Церкви Англии, тоже никуда не делся – хотя их обоих и было обещано сместить за их "…ошибки и злоупотребления…". Более того – правительственные войска понемногу выдвигались на север и занимали там ключевые замки.
В общем, Роберт Аск написал уже прямо своему другу, королю, что так как-то нехорошо получается и что из всего этого может выйти беда. Король ответил, и очень быстро. Он благодарил и за предупреждение, и за трезвый анализ обстановки – и обещал принять немедленные меры. И меры действительно были приняты. Норфолк, получивший подкрепления, перешел в наступление. Вождей восстания перехватали почти сразу – списки их были заботливо подготовлены заранее. Не в последнюю очередь – благодаря меморандумам Роберта Аска.
Его, конечно же, взяли тоже. Суд проводил герцог Норфолк и в число судей заботливо включил старшего брата Роберта – как представителя местных землевладельцев. Роберт Аск указал герцогу Норфолку на то, что его нельзя судить, он уже прощен королем.
Герцог пожал плечами. Суд без всяких затруднений нашел всех обвиняемых виновными, и их отвезли в Лондон. Почти всех казнили в Тайбурне так, как и полагалось казнить изменников, – повешением, снятием с виселицы еще живыми, с последующим потрошением и четвертованием. Среди них было два аббата и три приора монастырей, которые и в восстании-то не участвовали, и вообще не сделали ничего дурного, кроме возвращения в свои обители, конфискованные Короной. Единственное исключение было сделано для Роберта Аска. Его отвезли обратно в Йорк и повесили там. Но не на веревке, а на обернутых вокруг его тела цепях, что само по себе жизни не угрожало. Его так и оставили висеть, выставленным на всеобщее обозрение. Он умер только через несколько дней, и умер медленной смертью.
Таково было желание короля.
Глава 11
Ганс Гольбейн, придворный живописец
I
Ганс Гольбейн в Англию попал из Базеля. Был он живописец и рисовальщик и симпатизировал идеям Реформации, но вот отозвалось это на нем не самым лучшим образом. Город Базель в своем стремлении к свержению ига папства пошел так далеко, что спрос на всякого рода изображения изрядно упал, и церкви новые фрески что-то не заказывали. Приходилось Гансу Гольбейну иной раз и изготовлением вывесок пробавляться…
В общем, когда в 1526 году ему подвернулась поездка в Англию, а Эразм Роттердамский, известный ученый и философ, дал рекомендательное письмо к своему другу, Томасу Мору, Ганс Гольбейн особо задумываться не стал и поехал. В Лондоне его хорошо встретили, он написал там несколько портретов, познакомился со многими людьми и вообще снискал себе известность как прекрасный живописец. Познакомился он тогда и с юристом на службе кардинала Уолси, Томасом Кромвелем. У них были, что называется, идеологические совпадения во взглядах…
В 1532 году в Швейцарии возобладала партия евангелистов, и презрение ко всякого рода идолопоклонству в виде картин и скульптур сделалось буквально символом веры.
Пришлось Гансу Гольбейну снова покинуть Базель и отправиться в Англию. Там работы ему хватало. По случаю торжественного въезда Анны Болейн в 1533 году в Лондон он сделал уличные декорации – за что заплатила лига ганзейских купцов. Ей же он расписал и зал гильдии, сделал несколько портретов по заказам английских дворян и богатых лондонских бюргеров и в конце концов попал ко двору короля Генриха.
Кого он там только не писал. И самого короля, и королеву Джейн Сеймур, и герцога Норфолка, и многих, многих других. Генрих Восьмой так ценил его работу, что даже поручал иногда делать эскизы королевских облачений – высший знак доверия монарха, столь ценившего блеск и пышность.
Понятное дело – именно ему и было поручено съездить на континент и привезти оттуда тщательно изготовленные портреты иностранных принцесс, к которым у короля имелся матримониальный интерес. Ибо король Генрих Восьмой в очередной раз решил жениться. Конечно, этот факт нуждается в некоторых объяснениях. Дело тут в том, что Джейн Сеймур, на которой король Генрих женился после казни Анны Болейн, умерла при родах, в октябре 1537 года, почти ровно через год после начала восстания Паломничества Благодати. Она одарила своего мужа догожданным наследником – родился мальчик, которого назвали Эдуардом, но сама ушла в мир иной.
И король Генрих, недолго погоревав, снова ощутил себя женихом. Вопрос о его четвертой женитьбе оказался, однако, вопросом политическим.
К 1538 году король Франции Франциск Первый и император Карл Пятый помирились, и тем самым Англия оказалась в положении изоляции. До того как эти два государя заключили мир, ситуация была понятной: с Францией – дружба и союз, с империей, врагом Франции, – неприязненные отношения. Но теперь между Францией и империей – мир. А поскольку Папа Римский отлучил короля Генриха от Церкви, а и Франциск Первый, и император Карл были, по крайней мере в теории, добрыми католиками, то не соберутся ли они устроить в Англию вторжение? Надо было срочно искать союзников на континенте Европы.
Матримониальные дела суверена пришлось улаживать Кромвелю.