Мы собрали Дальневосточную комиссию и решили категорически запретить стрелять и точно информировать о всех случаях Москву. Приняли мы это потому, что нельзя дать возможность командиру роты или взвода определять, когда обстрелять, когда нет. Мы не гарантированы, что какая-либо группка японских фашистов-военных может нас пробовать провоцировать на войну, и решение таких вопросов должно быть в руках центра. Думаю, что мы решили правильно.
Не обошлось, к сожалению, без инцидента с Ворошиловым: дело в том, что он не счел нужным этот вопрос не только поставить на обсуждение, но даже оповестить нас или прислать копию телеграммы. Несмотря на то, что мы не обостряли этой стороны вопроса, а обсуждали по существу, Ворошилов заявил: "Не стану бегать к вам по мелочам, вы тут решаете сами много вопросов, а я не могу телеграмму послать".
Хороша мелочь! Обстреливать ли японские аэропланы или нет! Ну, конечно, поругались. Я думаю, мы поступили правильно, собрав комиссию и приняв такое решение, именно такой постановке вопроса мы учимся у Вас каждодневно".
Сталин не был уверен в способности Красной армии одержать победу на Дальнем Востоке и не спешил затевать с японцами войну, поэтому не поощрял никаких действий, которые могли бы ускорить столкновение.
Связываться с японцами тогда никто не хотел. СССР и США все еще не установили дипломатические отношения, разорванные после революции. И государственный департамент не спешил вступать в переговоры с Москвой, потому что американцы боялись японцев, которые уже захватили Китай и намеревались продолжать расширять свою империю. Американские дипломаты опасались, что сближение с Советской Россией еще больше "разозлит бешеную собаку, сорвавшуюся с цепи на Дальнем Востоке", - так говорили тогда о Японии.
Столкнуть своих противников лбами надеялись и в Москве. Беседуя с работниками аппарата Президиума ВЦИК, член политбюро и формально президент страны Михаил Иванович Калинин откровенно говорил: "Мы не против империалистической войны, если бы она могла ограничиться, например, только войной между Японией и Америкой или между Англией и Францией".
Но получилось иначе…
7 июля 1932 года советник японского посольства в Москве передал в Наркомат иностранных дел ноту, в которой говорилось, что арестованный японскими властями кореец Ли признался: он и еще трое корейцев были завербованы владивостокскими чекистами, их снабдили взрывчаткой и отправили в Японию с заданием взорвать ряд мостов.
Руководитель полномочного представительства ОГПУ по Дальневосточному краю Терентий Дмитриевич Дерибас самокритично доложил в Москву, что организованная им операция не удалась ("шуму наделали, а мост не взорвали"), агентов-взрывников поймали, и они во всем признались.
Сталин, возмущенный скандальным провалом чекистов, писал Кагановичу:
"Нельзя оставлять без внимания преступный факт нарушения директивы ЦК о недопустимости подрывной работы ОГПУ и Разведуправ Маньчжурии.
Арест каких-то корейцев-подрывников и касательство к этому делу наших органов создает (может создать) новую опасность провокации конфликта с Японией. Кому все это нужно, если не врагам советской власти?
Обязательно запросите руководителей Дальвоста, выясните дело и накажите примерно нарушителей интересов СССР. Нельзя дальше терпеть это безобразие!
Поговорите с Молотовым и примите драконовские меры против преступников из ОГПУ и Разведупра (вполне возможно, что эти господа являются агентами наших врагов в нашей среде). Покажите, что есть еще в Москве власть, умеющая примерно карать преступников".
Разумеется, на официальном уровне отрицалась любая причастность советских органов госбезопасности к террористическим акциям. 26 июля 1932 года заместитель наркома иностранных дел Лев Карахан пригласил к себе японского посла в Москве и сделал ему заявление от имени советского правительства:
"Все сообщение корейца Лис начала до конца является злостным и провокационным вымыслом… Ни Владивостокское ГПУ, ни какое-либо другое советское учреждение во Владивостоке не могло давать и не давало тех поручений, о которых показывает Ли-Хак-Ун, ни каких-либо других аналогичного характера ни корейцу Ли, ни каким-либо другим лицам…
Советское правительство надеется, что японские власти отнесутся должным образом как к автору провокационного заявления, так и примут все необходимые и энергичные меры к выяснению вдохновителей и организаторов этого преступного дела, имеющего несомненной целью ухудшение отношений между СССР и Японией".
Тем временем в Москве после короткого расследования обнаружили виновных. 16 июля политбюро приняло решение:
"а) Обратить внимание ОГПУ на то, что дело было организовано очень плохо; подобранные люди не были должным образом проверены.
б) Указать т. Дерибасу, что он лично не уделил должного внимания этому важнейшему делу, в особенности подбору и проверке людей.
в) Объявить строгий выговор т. Загвоздину как непосредственно отвечающему за плохую организацию дела.
Предрешить отзыв тов. Загвоздина из Владивостока.
г) Поручить ОГПУ укрепить кадрами военно-оперативный сектор".
Для Терентия Дерибаса тогда все закончилось благополучно. В конце года он получил второй орден Красного Знамени. Комиссар госбезопасности 1-го ранга Дерибас работал на Дальнем Востоке до ареста в августе 1937 года. Расстреляли его через год, в июле 1938 года.
Николай Андреевич Загвоздин, который так подвел Дерибаса, служил в госбезопасности с 1920 года. В апреле 1931 года его перевели из Нижегородской губернии на Дальний Восток начальником Владивостокского оперативного сектора. После провала организованной им диверсионной операции Загвоздина перебросили в Среднюю Азию начальником особого отдела полномочного представительства ОГПУ и Среднеазиатского военного округа. Он несколько лет руководил военной контрразведкой округа. В декабре 1934 года стал по совместительству заместителем наркома внутренних дел Узбекистана, а через две недели - наркомом. Николая Загвоздина избрали депутатом Верховного Совета СССР, дали спецзвание майора госбезопасности. Из Узбекистана в сентябре 1937 года перевели наркомом в Таджикистан. Загвоздин счастливо проскочил период массового уничтожения чекистских кадров и все-таки был арестован в феврале 1939 года, когда Берия убирал остатки старых кадров. 19 января 1940 года недавнего наркома приговорили к высшей мере наказания и в тот же день расстреляли…
12 декабря 1932 года дипломатические отношения с Китаем (гоминьданом) восстановились. Военным и пограничникам на Дальнем Востоке строго-настрого запретили ввязываться в боевые столкновения с японцами и поддерживать китайцев.
8 марта 1933 года политбюро постановило:
"Дать следующий приказ за подписями тт. Ворошилова и Ягоды тт. Блюхеру и Дерибасу. В связи с непрекращающимся переходом китайских отрядов на нашу территорию приказываем:
1) Впредь интернировать только высший и старший начсостав с соблюдением ранее установленного порядка.
2) Остальной состав после разоружения не заключать в концлагерь, не кормить их, предложив им встать на работу, а в случае отказа от работы - гнать их в шею подальше от границ. В случае их желания вернуться в Китай не препятствовать их выезду своими средствами.
3) ГПУ взять под особое наблюдение всех китайцев, перешедших на нашу территорию".
Но военные действия удалось лишь ненадолго отсрочить. Избежать конфликта при амбициях обеих сторон было невозможно. Через несколько лет начались спорадические столкновения между красноармейцами и подразделениями японской Квантунской армии, расквартированной в Маньчжурии, - в районе Гродеково в 1935 году, у острова Сычевский на Амуре и в районе селения Пакшекори в 1937 году.
Китай превратился в поле боя между Советским Союзом и Японией. Японцы полагали, что они вправе управлять всем Дальним Востоком и Юго-Восточной Азией. У Сталина были свои виды на обширные территории Китая.
Очевидная слабость центрального правительства располагала соседей к территориальным приобретениям. Сталин старался помешать тому, чтобы Китай перешел под управление японцев. Но он не хотел и укрепления китайского правительства. Он одновременно играл на нескольких досках. Китайцам это было очевидно, но они японцев боялись больше, чем русских, и потому рассчитывали на советскую военную помощь.
В Москве старались руководить действиями вооруженных формирований китайских коммунистов. 8 сентября 1936 года Каганович и Молотов отправили Сталину шифртелеграмму:
"Командование Китайской красной армии сообщило два варианта дальнейших действий…
Считаем возможным:
1) Согласиться с первым вариантом плана действий Китайской красной армии, а именно: занятие района Нинся и западной части провинции Ганьсу. Причем категорически указать на недопустимость дальнейшего продвижения Китайской красной армии по направлению к Синьцзяну, что может оторвать Китайскую красную армию от основных китайских районов.
2) Предрешить, что после занятия Китайской красной армией района Нинся будет оказана помощь оружием в размере 15–20 тысяч винтовок, 8 пушек, 10 минометов и соответствующего количества боеприпасов иностранного образца.
Оружие сосредоточить к декабрю 1936 года на южной границе МНР и продать через известную Урицкому (руководитель военной разведки. - Л. М.) иностранную фирму, подготовив транспорт для переброски его в Нинся".
Вождь согласился.
Китайских коммунистов просили не приближаться к провинции Синьцзян, потому что Сталин одновременно помогал живущим там уйгурам, казахам, киргизам и другим народам обрести самостоятельность в надежде, что они вообще отделятся от Китая и, может быть, присоединятся к Советскому Союзу. В конце 1944 года, когда значительная часть Китая была оккупирована японцами, в Синьцзяне образовалась Восточно-Туркестанская республика. Ее провозгласило восставшее против центрального правительства Китая - не без помощи советской агентуры - местное мусульманское население. Правительство республики возглавил Алихан-тюре Закирходжаев, узбек по происхождению. Он сразу же обратился за помощью в советское консульство и получил ее.
Восточно-Туркестанской республикой занимались и наркомат внутренних дел, и наркомат госбезопасности. Лаврентий Павлович Берия докладывал Сталину: "В случае удачи в Синьцзяне возникнет независимое от Китая дружественное СССР мусульманское социалистическое государство".
Уйгурам отправили советских военных инструкторов и оружие, хотя еще шла война и все ресурсы требовались на германском фронте. Однако независимый Синьцзян даже при советской поддержке просуществовал недолго. После капитуляции Японии в августе 1945 года китайское правительство бросило против мятежников большие силы.
Берия обратился к Сталину: "НКВД просит указаний о целесообразности дальнейшей поддержки повстанческого движения мусульман в Синьцзяне". Но стало ясно, что дело обреченное. Воевать против Чан Кайши в тот момент Сталин не мог - китайцы, как и англичане с американцами, были союзниками в войне против Германии и Японии. Советских инструкторов вывели на территорию СССР, оружие у уйгуров забрали. 12 октября 1945 года правительство Восточно-Туркестанской республики вступило в переговоры с центральным правительством Китая. 2 января 1946 года подписали мирное соглашение. Непризнанная республика перестала существовать.
Китайцы эту историю с попыткой отделить Синьцзян тоже не забыли. Но мы забежали вперед…
В ночь на 12 декабря 1936 года "Молодой маршал" Чжан Сюэлян и генерал Ян Хучэн, связанные с коммунистами, арестовали Чан Кайши и потребовали от него создать единый фронт гоминьдана и КПК и решительно действовать против Японии (см. "Проблемы Дальнего Востока", 2009, № 1). Сталин велел по каналам Коминтерна добиваться "мирного решения конфликта" и тем самым спас жизнь Чан Кайши. Этот инцидент убедил Чан Кайши в искренности СССР. И он пошел на примирение с коммунистами. В качестве ответного жеста отпустили его сына Цзян Цзинго.
13 июня 1937 года советский полпред Дмитрий Васильевич Богомолов писал в НКИД: "Японцы в ближайшее время не рискнут ни на какую новую большую авантюру к югу от Великой Стены… К большой войне в Китае японцы не готовы".
Полпред ошибся. 7 июля война началась.
Японские войска развернули наступление, намереваясь полностью оккупировать Китай. Чан Кайши сразу попросил военной помощи у Советского Союза. Предложил забыть прежние распри и объединиться против общего врага. На сей раз Сталин откликнулся немедленно.
Еще до заключения договора, 29 июля 1937 года, на политбюро приняли решение отправить в Китай двести самолетов и двести танков, а также обучать в СССР китайских летчиков и танкистов. Чан Кайши предлагал подписать договор о взаимной помощи. Сталин не хотел напрямую втягиваться в войну, поэтому 21 августа 1937 года полпред Дмитрий Богомолов и министр иностранных дел Ван Чжунгуй в Нанкине подписали более скромный договор о ненападении (см. "Новая и новейшая история", 1999, № 6).
Полпред от имени правительства огласил секретную декларацию: "Советский Союз не заключит какого-либо договора о ненападении с Японией до того времени, пока нормальные отношения Китайской Республики и Японии не будут формально восстановлены". (Заметим, что это обещание не помешало Сталину 13 апреля 1941 года подписать договор о нейтралитете с Японией…) Китайский министр в ответ обещал, что Китай "не заключит какого-либо договора с третьей державой о так называемых совместных действиях против коммунизма, который практически направлен против СССР".
Сталин предложил ввести договор в действие немедленно, без ратификации. Почему-то он остался недоволен Богомоловым. В сентябре полпреда отозвали. 18 ноября 1937 года приехавшему в Москву китайскому генералу Ян Цзе Сталин сказал: "Я хочу, чтобы Чан Кайши понял, мы имели от Богомолова неправильную информацию… Мы вызвали Богомолова и спрашиваем, кто ты такой? Оказывается, он троцкист. Плохих информаторов, и послов в том числе, мы арестовываем".
В наркомате приготовили записку для Молотова: "Бывший посол в Китае предатель Богомолов как накануне, так и после начала войны всячески старался дезинформировать правительство СССР… Однако несмотря на вредительство Богомолова, наше правительство правильно оценило события 7 июля и сделало дальнейший шаг в направлении улучшения отношений СССР и Китая".
Дмитрия Богомолова расстреляли в мае 1938 года. Оставшимся в советском полпредстве временным поверенным в делах Сталин тоже был недоволен. Бросил в раздражении: "Река Янцзы у вас глубокая? Может, утопить его в ней?"
В Китай вновь стали прибывать советские военные специалисты. Некоторые из них уже приезжали в Китай в 1920-е годы.
Гражданская война между компартией и гоминьданом приостановилась. 22 сентября 1937 года появилось обращение ЦК КПК к народу с призывом создать единый национальный фронт для сопротивления агрессии. Чан Кайши, в свою очередь, прекратил преследовать коммунистов. 23 сентября он согласился на легализацию партии и Красной армии. Мао Цзэдун получил из Москвы указание признать центральное правительство и передать под командование Чан Кайши Красную армию для совместной борьбы против Японии. В сентябре 1937 года коммунистическая партия Китая и центральное правительство подписали соглашение о совместных действиях против оккупантов. Но даже сообща они с трудом противостояли наступавшей японской армии.
Чан Кайши рассчитывал, что его спасение - в огромных просторах Китая: японцам не по силам оккупировать всю страну. Но 7 июля 1937 года Япония начала полномасштабную войну против Китая. Вскоре японцы взяли Пекин. В августе под Шанхаем разбили семьдесят три из ста восьмидесяти китайских дивизий.
26 ноября 1937 года Чан Кайши отправил Сталину телеграмму с просьбой перебросить в Китай Красную армию для совместной борьбы против японцев. Отправлять войска и вступать в прямое военное столкновение с японцами Сталин не хотел. Но ему важно было не допустить капитуляции Китая, заставить Чан Кайши продолжить сопротивление, чтобы у японцев руки были связаны.
Бои на Хасане
После катастрофы в Нанкине Чан Кайши запросил дополнительной помощи.
17 января 1938 года в Москву прибыл председатель законодательного юаня (парламента) Сунь Фо, доверенное лицо Чан Кайши. Полтора месяца с истинно восточной невозмутимостью и спокойствием он ожидал приема у Сталина и все-таки добился своего. Он потом рассказывал послу в Великобритании Ивану Михайловичу Майскому, как это произошло:
"Мне сообщили, что я увижу вашего лидера в определенный день, но не назвали точного времени. Я приготовился. Сижу в посольстве и жду. Наступает вечер - восемь часов, девять часов, десять часов, одиннадцать часов… Ничего!.. Несколько разочарованный я решил лечь спать. Разделся, залез в постель. Вдруг без четверти двенадцать за мной приезжают:
- Пожалуйста, вас ждут!
Я вскочил, оделся и поехал. Вместе со Сталиным были Молотов и Ворошилов. Под конец пришли еще Микоян и Ежов. Беседа наша продолжалась с двенадцати ночи до половины шестого утра. И тут все было решено".
Сталин сказал, что вступление Советского Союза в войну с Японией невозможно, но он поможет Китаю оружием. 1 марта 1938 года было подписано соглашение о выделении кредита на покупку советского оружия на пятьдесят миллионов долларов.
10 мая Сталин и Ворошилов подписали телеграмму, адресованную Чан Кайши:
"Мы вполне понимаем тяжелое валютно-финансовое положение Китая и учитываем его. Поэтому мы и не требуем от Китая в виде уплаты за вооружение ни золота, ни иностранной валюты. Но мы бы хотели получить от Китая такие товары, как чай, шерсть, кожу, олово, вольфрам и т. д.
Мы знаем наверняка, что товары такого рода Китай мог бы поставить Советскому Союзу без ущерба для народного хозяйства и обороны Китая".
Сталин выделил Китаю кредиты на льготных условиях, оружие и боевую технику. За два года, с октября 1937 года по сентябрь 1939 года, Советский Союз поставил Китаю около тысячи самолетов, восемьдесят танков, тысячу триста орудий, свыше четырнадцати тысяч пулеметов, пятьдесят тысяч винтовок, боеприпасы и снаряжение в больших количествах. Это даже больше, чем получила республиканская Испания. Военные грузы везли автотранспортом по дороге, которую специально для этого проложили через Синьцзян. Там же, в Синьцзяне, советские техники собирали истребители и другую боевую технику для китайской армии.
Специально для Красной (8-й) армии в округе Урумчи основали военную школу - артиллерийское, авиационное, бронетанковое отделения, отделение подготовки водителей и радистов (см. "Проблемы Дальнего Востока", 2008, № 1). Генеральный секретарь исполкома Коминтерна Георгий Димитров предлагал поставить 8-й армии оружие и технику, включая танки, если компартия берется все это самостоятельно доставить от границы Монголии до своей территории. Но не удалось.