Однажды утром, - это было в первой половине июля 1945 года, - на Северное плато прибыли командующий гарнизоном генерал-майор Цуцуми и его заместитель подполковник Кувахара. Их бронированный вездеход остановился у здания штаба укрепрайона, врытого в землю, обнесенного бруствером и похожего на овощехранилище.
К вездеходу с необыкновенной расторопностью подбежал, будто шар подкатился, маленький, толстенький полковник инженерных войск, начальник строительства укрепрайона. О нем никак нельзя было сказать, что он вытянулся в струнку перед начальством, скорей он еще более округлился и замер, напоминая фарфоровую статуэтку.
Генерал грузно сошел на землю и вялым кивком ответил на приветствие полковника. Это был крупный мужчина, с типичным видом солдафона: подчеркнуто прямой корпус (на Руси говорят - "будто аршин проглотил"), тяжелая, словно вытесанная из четырехугольного бурого камня, застывшая физиономия.
- Мне нужен инженер-капитан Тиба, - сказал генерал, отряхивая пыль с широкой накидки.
- Он, как всегда, в подземелье, господин командующий.
- Много еще осталось работы?
- На три-четыре дня, господин командующий, - чеканил в подобострастии полковник. - В каземате номер шесть пробилась вода в нижнем этаже. Туда переброшена сейчас большая партия военнопленных.
- Снова вода? А как на западном? Обвалов больше нет?
- Там все благополучно, господин командующий. Идет очистка подземелий от опалубки и мусора…
- Поедете с нами, - приказал генерал и направился к вездеходу.
Осмотр укрепрайона командующий начал с восточного участка, расположенного вдоль тихоокеанского побережья. Еще издали можно было заметить, как из-под земли возникает цепочка людей, окруженная охраной, и обрывается возле оврага на краю плато. Это был живой конвейер, по которому из подземелья к оврагу передавались ведра с грязной жижей. Опорожненные ведра по тому же конвейеру возвращались обратно.
Генерал и его спутники некоторое время наблюдали картину ритмически слаженного труда, потом направились в подземелье. Генерал с опаской проходил вдоль рядов живых механизмов. В тускло освещенных фонарями галереях было тесно и пахло сыростью. Лица людей казались странными восковыми масками, слепленными здесь невесть кем и невесть когда.
Свита достигла дна каземата с высокими стенами, облицованными бетоном. В одном из его углов с угрожающим шумом прорывался ключ. Вокруг при тусклом освещении толпились темные фигуры, и нельзя было разобраться, кто здесь охрана, а кто военнопленные, - все боролись с водой, прорывающейся из темной толщи недр. Одни вычерпывали воду, другие забивали ключ камнями и накладывали бетонные пластыри. Никто не обратил внимания на появление генерала, и только когда окликнули инженера Тиба, из толпы выделился стройный южанин, скорее похожий на филиппинца, чем на японца. Он быстро помыл руки в ключе и вместе с генералом поднялся по ходам сообщения на поверхность. Только здесь он встал перед командующим по команде "смирно". На смуглом продолговатом лице не было ни тени подобострастия. На маленького круглолицего подполковника Кувахара капитан даже не обратил внимания.
Все офицеры гарнизона боялись подполковника Кувахара больше, чем самого командующего. Сын одного из членов тайного совета, Кувахара был одним из видных разведчиков японской армии и пользовался большим влиянием. После десятилетней службы в разведотделе Квантунской армии Кувахара считался отличным специалистом по русским и китайским делам. Операции по уничтожению партизанских гнезд в Маньчжурии, которые осуществлялись под его руководством, проходили, как правило, успешно. Назначение Кувахара на этот остров было связано с переброской сюда большой группы военнопленных. Учитывая, что эти люди обречены на верную гибель, на строительство подбирались преимущественно бывшие коммунисты, комсомольцы, крестьяне-партизаны и добровольцы-студенты, попавшие в плен на разных фронтах Китая. Это были наиболее опасные для империи элементы, и нужен был именно хитрый, ловкий и беспощадный Кувахара, чтобы держать их в руках и заставить работать.
С приходом Кувахара на острове установился деспотический, по-самурайски свирепый режим не только среди военнопленных, но и в подразделениях гарнизона. Слежка за офицерами, проверка содержимого ранцев и всех личных вещей солдат, обязательный просмотр писем, прослушивание телефонных разговоров проводились неукоснительно. И никто об этом не смел говорить, лишь отдельные офицеры шепотом на ухо друг другу высказывали свое возмущение.
Из офицеров, связанных со строительством укреплений, пожалуй, один инженер-капитан Тиба не трепетал при встрече с Кувахара. Разумеется, Кувахара это злило, но он не мог придраться к Тиба, - тот был вне подозрений, так как демонстративно безразлично относился к событиям общественной жизни. Когда в кругу офицеров заходила речь о трудностях войны, он либо отмалчивался, либо уходил. Кроме того, он слыл в гарнизоне выдающимся специалистом инженерного дела и пользовался защитой и покровительством командующего. Все считали Тиба скрытым, замкнутым, нелюдимым, и не без основания: он никогда ни с кем не бывал в дружбе. Жил в уединенной каморке при одной из казарм аэродромного батальона, и никто не бывал у него там, кроме ординарца. Да и к услугам ординарца он прибегал редко.
Как всегда, командующий встретил инженера дружелюбно: генерал любил выставить себя либералом перед учеными людьми.
- Что случилось у вас, господин инженер? - спросил он без строгости.
- Ничего особенного, господин командующий. Плохо был забетонирован водоносный слой, - спокойно отвечал Тиба. - Накопились грунтовые воды, создался сильный напор, и, как видите, прорвало бетонный пол.
- Сколько потребуется времени, чтобы закончить работы?
- Сегодня забьем ключ, завтра будем наращивать слой бетона, а послезавтра закончим.
- Вы можете нас проводить по подземельям?
- Слушаюсь, господин командующий. Только… - инженер Тиба запнулся, - только в подземельях всюду военнопленные…
- Но там же охрана, господин инженер-капитан, - многозначительно заметил молчавший до сих пор Кувахара. - Или вы не держите ее в подземелье?
- Охрана, господин подполковник, находится в главных узлах сооружений, - не оборачиваясь к Кувахара, пояснил Тиба. - В галереях опасно распылять охрану: у пленных, в руках лопаты и кирки…
- Ерунда! - воскликнул подполковник. - Возьмем с собой отделение солдат.
- Как же вы сами-то ходите, капитан? - участливо спросил командующий.
Тиба усмехнулся.
- С пленными у меня разговор короткий. - При этом инженер-капитан так посмотрел на Кувахара, как если бы сказал: "Ты дурак и ничего не понимаешь".
И проницательный Кувахара действительно ничего не понял.
Перед тем как спуститься в подземелье, генерал потребовал рабочую карту расположения укреплений. Ее расстелили на траве, и все уселись вокруг. Жирная красная черта, обозначавшая подземные галереи, замысловатыми зигзагами охватывала все побережье плато. То там, то тут от нее отходили кривые полосы потоньше - "лисьи норы". Одни вели к краям плато, к синим квадратам - амбразурам, другие - к синим кружочкам - дотам. Красными квадратами различной величины обозначались главные узлы системы укреплений. Одни из них - казармы для солдат, другие - склады боеприпасов, третьи - командные пункты полков и батальонов.
- Начнем отсюда, - указал генерал на самый крайний квадрат, - и пройдем до каземата главного управления. По пути завернем к двум - трем амбразурам и вот к этим дотам, - генерал показал на карте.
Под охраной отделения солдат спустились в тот каземат, где шла борьба с водой. Отсюда отходили в противоположных направлениях две темные галереи. В их глубине перемигивались красные точки фонарей, копошились темные фигуры военнопленных, сколачивавших настил из досок.
Трое вооруженных солдат, шедших впереди, останавливались возле каждого работающего и приказывали положить инструмент на пол и стоять "смирно" до тех пор, пока пройдет генерал со свитой. Свет электрических фонариков в руках генеральской свиты вырывал из мрака то бледное лицо военнопленного, то, кусок потолка, то стены, обшитой досками. С потолка, состоявшего из наката бревен, падали тяжелые капли.
- Это самый сырой участок, - пояснил Тиба генералу. - Через год потребуется ремонт этой галереи. Если конечно, все будет благополучно…
- А что вы считаете неблагополучным? - вкрадчиво, спросил подполковник Кувахара.
- Я далек от политики, господин подполковник, - повернув к нему голову, ответил инженер-капитан, - но я хорошо понимаю, что такое война и какие в ней бывают превратности.
- Что говорят военнопленные? - перебил его генерал.
- Я ведь не знаю китайского языка, господин командующий. А те из китайцев, которые хоть намного владеют японским, спрашивают меня только об одном: что будет с ними, когда закончатся здесь работы.
- И что же вы им отвечаете? - спросил генерал.
- Обычно призываю их добросовестно работать и высказываю предположение, что лучшие из них получат поощрение и будут отправлены на родину.
- Сейчас можете отвечать, что все будут отправлены на родину. - Эти слова генерал сказал мягко, почти задушевно.
- А почему вы, господин инженер-капитан, не сообщаете командующему о том, что среди военнопленных существуют и другие разговоры? Или вам ничего о них не известно? - вмешался подполковник Кувахара. - Вы ведь часто беседуете с десятником Ли Фан-гу, к которому благоволите.
Инженер Тиба ответил не сразу. С пристальным вниманием он осмотрел один из боковых опалубочных щитов, осветив его фонариком, потом сказал стоящему рядом оборванному китайцу, чтобы тот хорошенько закрепил доски, и только после этого повернулся к Кувахара и объяснил:
- Я здесь слышу гораздо больше разговоров, чем вам доносят, господин подполковник. Военнопленные - наши враги, и они вольны говорить все, что им вздумается, за это они и отбывают наказание.
- За вольные разговоры необходимо каждого расстреливать! - вскипел Кувахара.
- Нам тогда бы пришлось перестрелять всех, господин подполковник, - хладнокровно сказал Тиба. - Мы и так постреляли больше, чем следовало. Из-за этого и оказались вынуждены затянуть работы. Осторожнее, господин командующий, здесь дренажная канава, ее еще не совсем заделали, - Он помог генералу перешагнуть через канаву и продолжал: - Что же касается десятника Ли Фан-гу, господин подполковник, то, несмотря на все его прокоммунистические разговоры, о которых вы, по-видимому, знаете, это один из самых добросовестных исполнителей моих поручений. А для нас это главное.
Впереди, справа, показалось мрачное углубление в толще стены. Тиба остановился возле и пояснил:
- Это та самая "лисья нора", господин командующий, которую вы хотели осмотреть. Но она очень узка и с низким потолком - в ней едва можно разминуться двоим. Она ведет к одной из амбразур.
- Там тоже работают военнопленные? - спросил генерал.
- Нет, она уже полностью закончена. Там находятся два солдата. Они охраняют амбразуру, чтобы никто не мог ускользнуть через нее.
Оставив охрану в галерее, генерал со свитой стал протискиваться по "лисьей норе". После нескольких поворотов они увидели забрезживший впереди дневной свет. Еще поворот - и все очутились в просторном каменном гроте. Через широкую амбразуру открывался вид на необозримый синий простор Тихого океана. Грот был довольно высокий, с несколькими нишами в стенах для ящиков с боеприпасами. Солдаты, сидевшие на карнизе амбразуры, вскочили по команде "смирно".
- Здесь можно разместить три пушки, - объяснил Тиба, - одну действующую и две запасные. Запасные расчеты должны находиться в галерее. Вот здесь начинается тоннель, - показал он на деревянный щит в стене. - Через него сверху будут закатываться сюда пушки. Боеприпасы будут подаваться по норе из галереи.
- Отлично! - похвалил генерал. - Каков сектор обстрела?
- Сто два градуса.
- Сколько еще пушек из других амбразур простреливают этот сектор?
- Из амбразур - четыре, кроме того, восемь пушек - из дотов.
- Отлично, господин инженер-капитан. Ну что ж, пойдемте дальше.
Побывав еще у одной амбразуры и внутри одного дота, свита очутилась в каземате главного управления - просторной помещении с бетонированными стенами, полом и потолкам. Здесь было человек десять худых и оборванных пленных. При свете аккумуляторной лампы они затирали цементным раствором мельчайшие трещины в стенах и потолке. По приказанию солдат охраны они сложили на пол инструмент и выстроились в ряд вдоль стены.
- Это самый нижний этаж, - объяснял инженер-капитан. - Вверху еще два этажа, а над ними замаскированный колпак дота с четырьмя амбразурами. Колпак находится позади второй линии наземных траншей.
В тот момент, когда инженер Тиба, увлекшись, давал объяснения командующему, от стены, где стояли военнопленные, отошел маленький старичок с лицом, похожим на испеченное яблоко. Он откозырял офицерам и на ломаном японском языке спросил:
- Господин генерал, что будет с нами, когда закончатся работы?
- Вы будете отправлены в Китай, - пренебрежительно ответил командующий. - А почему вы спрашиваете об этом?
- У нас говорят, что нас всех скоро будут расстреливать, - простодушно сказал старичок. - Это, значит, неправда?
- Кто сказал вам об этом? - вкрадчиво спросил подполковник Кувахара.
- Все военнопленные говорят.
- Это провокация! - оборвал старика Кувахара.
- Спасибо за разъяснение, - старичок шагнул назад к стене.
Поднявшись на поверхность, генерал и подполковник Кувахара уселись в кузов вездехода, провожающие остались у входа в подземелье.
- Вы получите указания через три дня, - сказал генерал полковнику, начальнику строительства укрепрайона, и инженеру Тиба. - Я у вас буду здесь.
Вездеход тронулся.
- Сегодня же приступайте к подготовке операции "Нэмуро", - сказал генерал подполковнику Кувахара. - Через три дня ни одного пленного не должно остаться на острове.
- Слушаюсь, господин командующий. Какой вариант прикажете использовать?
- Потопление.
- Хай! [Хай - (японск.) - слушаюсь, есть. ]
ДВА РЫБОЛОВА
Во второй роте десантных самоходных барж давно говорили, что если бы рядовой Комадзава Этиро имел возможность сам распоряжаться своим временем, то наверное бы всю жизнь просидел с удочкой на берегу реки. С тех пор как рота, сформированная из старых резервистов в Осака, прибыла на Тисима-Ретто, [Тисима-Ретто - японское название Курильских остров] Комадзава не провел, кажется, ни одной свободной минуты в казарме. Пока стояли на самом северном острове - Сюмусю, где нет речек, он обычно рыбачил на берегу бухты: удил бычков, навагу и корюшку, а с тех пор как роту перебросили на остров Минами, Комадзава переключился только на пресноводную рыбу - форель. Его уловы почти каждое воскресенье разнообразили скудное меню друзей-солдат.
Вот и сегодня, в солнечное июльское утро, он неторопливо шагал знакомой тропинкой к речке, размахивая бамбуковой корзинкой и насвистывая веселую песенку. Была середина июля, стояли теплее погожие дни. Буйно шли в рост медвежья дудка, шеломайник, лопухи, гигантский дикий гречишник-кислица, молодые побеги которого в это время особенно нежны и вкусны. Над морем и горами ярко-голубым шатром опрокинулось небо, и воздух до того прозрачен, что ясно видны светло-сиреневые каменные заструги даже самых дальних хребтов и вулканов.
Солдатом Комадзава владело радостное чувство приволья. Сейчас ему казался обновленным весь остров с его цепями горных хребтов, с хаосом лесистых отрогов, на вершинах которых сереют осыпи, с исполинскими конусами вулканов, с глубокими узкими долинами и ущельями, с зарослями кривой березы, стройной маньчжурской ели, кряжистой лиственницы, похожего на камыш курильского бамбука.
Знакомая тропа вывела рыболова из поселка, в долину. Вот и речка. Прозрачная и веселая, она с шумом бежит из долины Туманов, но здесь, вблизи морского берега, как бы испугавшись моря, становится тихой и медленно, словно робея, течет среди дремучих зарослей разнолесья и высоких буйных трав. Вот и любимое место Комадзава - небольшая площадка над обрывчиком. Чуть выше по течению видна рыбалка другого страстного рыболова - военного переводчика, подпоручика Хаттори. Почему-то его сегодня нет, хотя он уже должен бы удить: ведь сегодня воскресенье, а в такие дни он обычно раньше Комадзава приходит на речку. Неужели он не придет сегодня? Комадзава любил поговорить с этим умным человеком.
Удобно примостившись, рыболов неторопливо привязывает корзину на длинный шпагат и опускает ее в воду, превратив в садок, потом так же неторопливо, как это умеют делать бывалые удильщики, разматывает леску. В баночке заготовлена нажива - мякоть ракушки-гребешка, изрезанная на мелкие кусочки. Он выбирает самый крупный кусочек и бережно, аккуратно насаживает на крючок.
Но едва он забросил леску, как позади послышались шаги. Это, конечно, подпоручик Хаттори. Поздоровались.
Большое квадратное лицо Комадзава с лукаво сощуренными глазами широко растягивается в добродушной улыбке. Кряжистый и короткий, словно коряга, он поворачивается всем своим корпусом, провожая взглядом соседа-удильщика, пока тот не усаживается на своем излюбленном месте.
- Как ловится?
- О, только что закинул! Как ваше здоровье, господин подпоручик?
- Спасибо, Комадзава-сан, здоровье хорошее. Хаттори так же неторопливо, как перед этим Комадзава, усаживается на свое место. Давно уже повелось так, что два рыболова - рядовой Комадзава и подпоручик Хаттори - многие часы проводят вместе на берегу. Впервые они встретились здесь в прошлом году. Вскоре после того, как роту десантных барж перебросили сюда с острова Сюмусю. Сначала Комадзава держался замкнуто перед подпоручиком, как и всякий японский солдат перед офицером, но мало-помалу они сблизились, и разговоры их делались все более откровенными.
Подпоручик Хаттори не был военным человеком - это можно было определить сразу же по его внешности: он не отличался военной выправкой. Офицеры штаба и особенно подполковник Кувахара, у которого Хаттори работал переводчиком, относились к нему высокомерно и насмешливо. За глаза Кувахара называл его "ученым, пахнущим дураком". В этой чуждой среде жестоких и непонятных ему людей Хаттори чувствовал себя подавленным. Но свою работу он выполнял исправно, и к нему не придирались.
В глубине души Хаттори Динзабуро презирал и военную службу и офицеров. Окончив десять лет назад Токийский университет по отделению русского языка, он затем был оставлен здесь же на преподавательской работе и изучил английский, китайский, французский и немецкий языки. И хотя он считался в университете одним из лучших лингвистов и способным молодым ученым, от него постарались избавиться - ему никак не прививался милитаристский дух, которым старались пронизать лингвистику хозяева университета.
В конце концов он был мобилизован в армию и получил назначение на Тисима-Ретто, на должность военного переводчика гарнизона острова Минами. Он был здесь, в сущности, простым писарем у подполковника Кувахара, так как жандарм и разведчик, вышколенный в Квантунской армии, сам хорошо владел китайским языком, как, между прочим, и русским.